Девушка снова улыбнулась, поколдовала с кранами, и в белоснежное нутро чугунной эмалированной лохани полилась горячая чистая водичка. Пар поднялся по оскаленным лошадиным мордам, слезинками потёк по холодным небесам, откуда взирали на кафель невозмутимые вóроны с человеческими чертами лиц вместо клювов.

— Вот звоночек, господин, — многообещающе стрельнув глазками, напомнила рабыня и, покачивая бёдрами под форменным платьем, вышла в двери.

Когда обнаружил душевую кабину, я сначала тщательно вымылся, кайфуя под острыми горячими струями чистой воды. Вымылся трижды, пока кожа не начала скрипеть. Мыло было так себе, “хозяйственное”, хотя и с вездесущим здесь запахом лаванды. Но, несмотря на отсутствие шампуня, вымыл тщательно и голову.

И, только после этого, чистый и немного распаренный, выключил воду в наполненной почти до краёв ванне. И медленно, осторожно, впервые опустился в её тёплое, словно объятия матери, нутро…

Вот что такое цивилизация, снова подумал я. Цивилизация — это тёплая вода, много тёплой воды. Она не просто должна быть тёплой, нет… Тёплая вода есть, к примеру, в луже. Щедро нагретая летним солнцем. Нет-нет.

Вода должна быть укрощённой. Взятой в плен, вычищенной от грязи и песка, пропущенной через жаркий ад печи, через систему надёжных металлических труб… Покорной, готовой к употреблению. Ожидающей лёгкого поворота кисти, ждущей малейшей возможности, чтобы прилиться к твоему телу. Словно вот эта девушка-рабыня. Открыл кран — и капельки воды миллионами прикосновений ласкают твоё тело…

Стоп, что это я… Размечтался, двуяйцевый…

Снова заснул… Второй раз ванну принимаю за сегодня… Пятый день в гостях, дармовое тепло разморило наконец…

В дверь поскреблись, вынудив меня выпасть из сладкого полусна:

— Я сам справлюсь с ванной, сказал же!

Кто-то за моей спиной осторожно прикрыл дверь, едва слышно подошёл ко мне, положил руку на плечо. Я резко схватил эту кисть, вывернул и заставил незваного гостя пройти на цыпочках мимо ванны, стать передо мной.

— Ай, больно. Отпусти, — Ворона, высвободив руку, с гримасой потёрла её, — Неласково гостью встречаешь, Молчун!

Я ошарашенно смотрел в её улыбающиеся глаза. Потом спохватился, бросил полотенце прямо на воду, прикрылся им:

— Я не ждал твоего прихода…

Она, с кошачьей грацией потянулась, сбросила с себя плащ, кожаный костюм, и, полностью обнажившись, забралась в ванную напротив меня:

— Ух, какая горячая вода. Поделись теплом, не жадничай.

Затем она медленно наползла на меня, выбросив мокрое полотенце наружу. И в следующий миг мы слились в жарком, бесконечном поцелуе…

… Я смотрел, не отрываясь, на её стройное тело. Провёл пальцами по худой, до косточек позвоночника, спине. Её атласная, белая кожа почти не имела родинок и иных изъянов, которым природа так щедро награждает иных девушек. Зато, тут и там, на плечах, спине, ягодицах и бедрах, проступали метки, которые оставили люди и животные. Вот на бедре — явный след давнего удара каким-то лезвием. Хорошо заживший, и теперь уже еле заметный шрам от тонкой стали. Я пробежался пальцами вверх и погладил круглую ямочку, что осталась под ключицей. Явная отметина пистолетной пули, причём не такая уж и старая отметина. А вот, на самой шее, давний рваный шрам от какого-то когтя или зазубренного железа.

Девушка дёрнулась, повернулась ко мне и перехватив мою ладонь, переместила её на грудь:

— Что, не нравлюсь?

— Ты самая красивая девушка на этом свете, — убеждённо ответил я, слегка сжав её маленький сосок, — и я первый раз вижу женщину, шрамы на теле которой только украшают её.

Ворона хмыкнула, потерла татуировку на щеке, сдула прядь белых волос с носика и нежно поцеловала меня в губы. Затем, оттолкнула мои руки, которые вздумали прижать её к себе и вскочила с кровати:

— Пора. Нас не должны видеть вместе. Это нарушение приличий, на самом деле.

Она прошла в ванную, остановилась на мгновение на входе, обернулась:

— Поспи пока, воин.

Рывком выскочил из тёплого плена одеяла. Как был, голый, пробежался и нырнул во всё ещё тёплую воду. На стуле рядом лежало влажное полотенце, я прижал его к лицу и вдохнул её запах. Оля… Ромашка, роза и ещё что-то малоуловимое. Её аромат, который столько дней сводил меня с ума.

Ладно, подумалось мне. Хватит нежиться. Жизнь налаживается, но и расслабляться не стоит.

Снял с крючка жестковатое полотенце, тщательно вытерся. Провёл рукой по заросшему лицу, покачал головой.

— Ну, что у нас здесь имеется?

Огромное зеркало с мраморной раковиной отразило клочковатую бороду, которая, словно мох, торчала во все стороны. Накинул халат, сел в кресло у зеркала и позвонил в колокольчик.

Мгновенно открылась высокая дверь и в ванную снова заскочила девушка с тату на щеке:

— Чего изволит господин?

— Бриться. Есть ли у вас брадобрей?

Девушка приосанилась:

— Я и сама отлично владею бритвой. Желаете начисто, или с усиками? Может быть, сформировать бакенбарды?

— Пожалуй, усики оставить, а вот остальное — начисто!

Бритьё оказалось ещё одной, невероятной стадией блаженства. Это было не бритьё, а комплексный массаж нежными пальчиками, тщательная стрижка, волос за волосом, поверхности лица. Плюс — аккуратное нанесение лёгкого аромата какого-то одеколона. Пару раз шаловница попыталась всё же склонить меня к более глубоким… услугам, то прижимаясь к моей шее мягкими шарами груди, то поглаживая своей слегка оголённой коленкой моё бедро…

— Думаю, достаточно.

Она отстранилась, немного нервно промыла принадлежности в раковине и озадаченно взглянула на меня через запотевшее зеркало:

— Господин не желает расслабиться?

— У господина… Обет безбрачия, который ещё не истёк…

Рабыня облегчённо рассмеялась:

— Фух. Слава Тотему! А то я уж подумала, что красота моя увядает…

Споро собрала свои инструменты, полотенца и, уже выходя в коридор, обернулась:

— Её княжеское высочество и его сиятельство господин посол ожидают Вас через час и двадцать минут к трапезе в большой столовой. Сопроводить Вас?

— Нет, спасибо, я найду дорогу.

— Господин посол велел напомнить Вам, что с сегодняшнего дня траур по павшим героям закончился. Зеркала раздрапированы, и впредь можно не носить чёрную ленту от плеча к поясу. Подготовить Вашу одежду?

— Я сам разберусь.

— Как Вам будет угодно…

Я уже не раз попадал впросак с этикетом. Вот, казалось бы, у них тут на дворе феодализм. Аристократ здесь владеет Силой, как личной, так и в виде различных артефактов. Сила помогает защититься от быстро летящих предметов, типа пули или стрелы — но слабо помогает от массивных, медленных железных предметов типа меча или алебарды.

Тем не менее, в обществе любой уважающий себя аристократ, кроме обязательного холодняка на широком цветастом ремне, носит и огнестрельное оружие. Как правило, это статусный пистоль довольно крупного калибра, который принято носить не в кобуре, а как бы небрежно заткнутый за специальный кусок материи, который особым образом нужно повязать на оружейный пояс. Уму не постижимо, как они тут друг друга ещё случайно не перестреляли, роняя стволы на пол.

Вот, к примеру. Князь Фёдор Алексеевич Врановский-Тихий, посол княжества Врановского в Мосторге. И по совместительству — мой теперешний покровитель. Таскает на себе огромный револьвер РШ-12, с затейливой резьбой и золочением накладок. На стволе — серп и молот, перекрещенные внутри шестерёнки. Значит, изготовлен в Коммуне, уже после Войны. Не пушка, а чудовище. Дура калибром 12,7 мм, с 5-ю зарядами в барабане, способна в несколько секунд изувечить грузовик. Весит, наверное, килограмма три. Но, посол таскает её на своём поясе так же непринуждённо, как франт носит запонки на белоснежной сорочке.

А ведь честь не позволяет воспользоваться огнестрелом против другого аристократа! Дуэльный кодекс разрешает только схватки на холодном оружии, и это понятно, почему… Один выстрел из такого карамультука снимает большую часть магической Силы даже с боярина, а уж обычного человека просто разорвёт пополам.