Десяток пар сапог протопал по гулкой стеклянной анфиладе, и после короткого доклада дружинник-десятник кивнул своим подчинённым у высоких белых дверей Малой залы:

— Пропустить, их ожидают.

Четыре воина в очень измятых, грязных и окровавленных одеждах строем прошли по белоснежному мрамору, оказались в круглой, освещённой высокими прозрачными окнами, зале. Посередине её стоял пустой невысокий трон, вырезанный из цельного куска тёмного дерева. Рядом с троном, за ажурным столиком кто-то сидел в кресле и читал какой-то документ, рядом почтительно молчали несколько сановников, разодетых в меховые шубы.

Воины прошагали вперёд, остановились. А тот, что был с повязкой на одном глазу, медленно прошёл к столику, осторожно раскрыл ткань, и, став на одно колено, протянул руки со свёртком вперёд.

С кресла поднялся худой юноша, одетый в белоснежный мундир с коричневыми эполетами из птичьих перьев. Он подошёл к склонившему колено одноглазому и провёл рукой по серебрящимся звеньям подвески. Кровавые камни загудели в ней, отвечая на прикосновение наследника. Он отдёрнул руку от артефакта, прошептав:

— “Крылья Феникса”…

Затем он отступил на шаг, кивнул стоящим позади гвардейцам с орлами на шлемах. Те с почтением поклонились, осторожно приняли свёрток на руки и медленно вынесли реликвию из залы.

— Поднимись. Как вас звать?

— Малер, десятник. Филин, сержант. И два его воина, Костоправ и Копчик, — перечислил одноглазый себя и своих товарищей.

— Вы совершили настоящий подвиг. Спасли главную реликвию нашего Княжества. Такое деяние будет оценено по достоинству, — наследник вернулся к трону и негромко позвал: — Захарий.

От группы знати отделился очень толстый и полностью лысый мужчина, поклонился княжичу:

— Слушаю тебя, мой господин.

— Десятнику жалую личное дворянство, подбери хорошую деревушку, да недалеко от столицы! Остальным же… Пускай жрецы проверят их. Достойное ли место по их Силе занимают эти честные воины? Каждому вручить премию в годовое жалование и наградное оружие из арсенала.

— Слушаюсь, мой господин… Разреши задать вопросы?

Юноша кивнул и отошёл обратно к столу, где продолжил тоскливо перебирать бумаги.

Вельможа тихо обратился к одноглазому воину:

— Княжна Анастасия?

— Её не было ни в крепости, ни в плену у Роя.

— Вот как…, — Захарий медленно снял с пальца небольшое кольцо с инкрустированным внутри малым Зерном Силы и поднял его к глазам Малера, — Смотри в камень.

Внутри Зерна замигал ровный белый свет. Постепенно увеличивая темп вспышек, Зерно Силы наконец засветилось ровным огнём, в котором одна за другой возникали картины погони, боёв, разрушенной Мясухи и мёртвых товарищей. Толстый вельможа терпеливо просматривал воспоминания воина, иногда останавливая поток. Наконец, он увидел самую свежую картинку о последней дикой скачке, где одноглазый был вынужден оставить двоих раненых воинов в прикрытии, чтобы оторваться от десятка наёмников в цветастых тегиляях. Остановил эту картинку, долго рассматривал преследователей и наконец, кивнув своим мыслям, резким взмахом руки выключил артефакт.

Малер вздрогнул, покачнулся, подхваченный от падения руками товарищей. Вельможа натянул кольцо обратно и поклонился трону:

— Я закончил, мой господин!

Княжич Игорь Родионович Орловский подошёл вплотную к бледному на вид Малеру, затем прошёлся мимо Копчика, задержался у исполина Костолома и, наконец, долгим взглядом осмотрел всю четвёрку:

— Из столицы не выезжать. Располагайтесь в казармах при дворце. Вы мне скоро понадобитесь…

МосТорг смог достичь определённого технического прогресса лишь благодаря сотрудничеству с Коммуной, которая поставляет поселениям и станциям торгового метрополитена двигатели Панина, современное вооружение и системы автоматического отопления зданий и теплиц.

(Энциклопедия Ядерной Эры. Издание 3-е, дополненное. Святоч, 38-й год Я.Э., типография Патриархии СПД).

Что такое — цивилизация? С чего она начинается?

Если культура — это сумма всех достижений человечества, то должен же быть некий порог, перед которым общество всё ещё не цивилизованно? Вроде бы, уже не в холоде пещеры живёт человек, уже не боится лютых зверей и дикого леса. Уже и жилище есть, и очаг греет, и меч не из куска обсидиана, а из честного железа…

И вот, кажется, сделай шаг, и — наступает нечто большее, чем варварство.

Верно? Или нет?

Я лежал на белоснежных, пахнущих лавандой, простынях. Укрытый тёплым одеялом. Обнимая свежевыкрашенную, до безумия тёплую батарею центрального отопления. И, в сладкой полудрёме, чувствуя, как по всем венам, артериям, сосудам и капиллярам расползается ставшее таким непривычным мягкое, усмирённое тепло… Я снова и снова задавал себе этот вопрос.

Месяцы, которые я провёл в этом жутком, изъеденном Мутью, мире. Можно на пальцах одной руки пересчитать те моменты, когда я мог согреться. Холодно было всегда. Холодно было, когда я вышел из криосна в заброшенном бункере Института. Холодно было в Луче, ведь барак там отапливался единственной буржуйкой, тепло от которой согревало лишь на расстоянии вытянутой руки. Холодно было и в Мясухе, где в казарме уже было паровое отопление, но там оно работало только в самые морозные ночи. Да и работало, прямо скажем, так себе.

Холодно было на гауптвахте, холодно было в лесу, холодно было в тоннелях метро. Не холодно, но зябко — в гостях у Изгоев, в бывшем автобусе на бывшем поле бывшего стадиона “Спартак”.

И вот теперь, впервые за эти долгие недели и месяцы, я наконец-то согрелся.

Перевернулся на другой бок, прижался спиной к тёплому радиатору и принялся в который уже раз рассматривать своё теперешнее жильё.

Большая, светлая комната, примерно сорока квадратных метров по площади. По местным, крысятнинским меркам — полный люкс. Четыре огромных окна из тёмного дерева. Явный постъядерный новодел, с множеством цветных стёклышек, выполненных в виде мозаики. Занавески из домотканного льна, с рисунком в виде вышитых темных пёрышек. Много цветов и комнатных растений в горшках, настоящий личный зимний сад.

Кровать раньше стояла у дальней стены, между парой невысоких трюмо. Я в первые же минуты своего пребывания здесь сдвинул её к батареям, которые были только под окнами. Часть растений поставил на место кровати, им и там будет хорошо, а мне так куда как лучше… Кайфовее, теплее…

Большой стол у противоположной стены, несколько книжных шкафов, заставленных различными поделками из дерева. Один большой платяной шкаф, оккупировавший стену, противоположную внешней: в нём я хранил бы свою одежду, будь она у меня. А так — в первый же вечер моё изрядно прохудившееся повседневное обмундирование забрала улыбчивая рабыня-служанка с татуировкой вороны на щеке, выдав новый, тёмно-синего цвета, комплект из брюк, пиджака, пары сорочек и вязаного джемпера. Мои берцы, выдержавшие многое за эти безумные дни, совсем расхлюпались. Девушка забрала и их, клятвенно заверив меня в том, что сапожник Рубен в Конюшенном квартале всё заново прошьёт, исправит и вернёт в лучшем виде уже к следующему вечеру. А пока — она подобрала мне удобные мокасины из мягкой кожи, которые можно было носить на любую ногу:

— Если же Вам нужна помощь в ванной, позвоните вот в этот колокольчик, и я мигом прибегу, — с томным придыханием пробормотала мне она.

— Что же я, сам с водой не справлюсь? — машинально ответил ей, осматривая огромный, метров на двадцать, санузел. Массивная ванна стояла в центре его, отделённая от остального мира переносной деревянной перегородкой, с изысканной резьбой на поверхностях. Резьба изображала жаркую битву. Кони-циклопы, с сидящими на них рыцарями, топтали каких-то мелких людишек, самыми крупными деталями на лицах которых были раззявленные в крике рты.