Ольга лизнула вновь, произнесла с нежностью:

— Не понимаешь?

Спутник потряс головой, сказал с укоризной:

— Слушай, может, отложим на потом? А то у меня уже яйца опухли от желания.

Не меняя интонации, Ольга прошептала:

— Игры закончились. И если ты не расскажешь сам, я помогу, но, поверь, это будет намного, намного менее приятно.

По-прежнему тупенько улыбаясь, спутник произнес:

— Точно игра! И я даже догадываюсь, какого плана. Ну что ж, мамочка, отшлепай меня, да посильнее.

Пропустив слова мимо ушей, Ольга осмотрелась, сказала деловито:

— Ты говорил, у машины неплохая звукоизоляция. Проверим?

Запустив руку спутнику под рубашку, она нащупала впадину грудины, с силой нажала костяшками пальцев. Даже в слабом отсвете далеких фонарей, стало заметно, как полицейский изменился в лице. Его глаза выпучились, а челюсть отвисла, грудь судорожно дернулась, набирая воздуха. Но, прежде чем из глотки вырвался крик боли, Ольга ловко вбила в рот спутника шарф, заранее скатанный в узел. Тот замычал, выплескивая в крике негодование, дернулся, пытаясь избавиться от кляпа.

Ольга перехватила руки, с силой рванула вниз, не обращая внимания на исказившую лицо полицейского гримасу боли, сдавила ногами. Тот вновь замычал, но уже тише, с нотками обиды. Ольга улыбнулась. Разительная перемена в спутнике, что, из надменного властителя жизней, превратился в жалкое существо, неожиданно возбудила. Всколыхнулись упрятанные на самое дно души желания. Ощущая, как по телу разливается волна неизведанного ранее удовольствия, Ольга закрыла глаза, вновь нажала несчастному на грудину. Тот забился, пытаясь уйти от неумолимой руки, что, не смотря на изящество и внешнюю хрупкость, терзала хуже пыточного инструмента, вгрызаясь в чувствительные места, и вызывая пронизывающую с головы до ног мучительную боль.

Наконец, извернувшись вовсе немыслимым для своей комплекции образом, терзаемый освободился от кляпа, заорал, что есть мочи:

— Сука! Я ж тебя на парашу отправлю, в рудники сошлю!

Ольга неторопливо нашарила провалившийся в ноги шарф, с силой сжала основание челюстей мужчины, отчего рот легко распахнулся, вставив кляп обратно, произнесла:

— А ты знаешь, мне начинает нравится. Думаю, еще минут пять можно поразмяться, после чего перейдем к более серьезным вещам.

И вновь нажатие костяшками пальцев, не сильное, почти ласковое, но мужчина почему-то дергается, начинает извиваться всем телом, словно сел в растревоженный лесной муравейник. Ненадолго прерванное, вновь возвращается чувство радости, окрыляет, уносит в небеса. Ощущение силы переполняет, могущество абсолютно, и извивающийся на сиденье, хнычущий, как ребенок, матерый мужчина тому доказательство. Противник, что считал себя сильнее и умнее, просит пощады, что может быть прекраснее? Разве только неспешная, сладкая месть. Наслаждение паникой врага, исходящего густым едким запахом страха, что в сто крат прекраснее запаха лучшей парфюмерии, или аромата самого дорогого вина.

Рука давит сильнее, еще сильнее. Как хорошо! А ведь это лишь одна из многих точек. Стоит сместить пальцы немного левее и ниже, или значительно правее и выше… Рука следует за мыслью, перемещается по телу, столь податливому и теплому, что хочется проникнуть в него полностью, насладиться успокаивающим теплом, согреть озябшие конечности. Нажатие. Еще одно. Память услужливо подбрасывает все новые места, куда можно прикоснуться, ощутив мгновенный отклик, вытаскивает давно забытые картины и чувства, когда, на пределе сил, приходилось оттачивать мастерство, отрабатывать, сбивая в кровь кулаки, с потом и болью впитывая данные тренером уроки.

Мужчина уже не рвется, лишившись сил, лишь с трудом вздрагивает. Света по-прежнему мало, но даже его хватает, чтобы заметить, как посерело и выцвело лицо, а под глазами, словно миновали часы разгульного застолья, залегли черные круги.

С трудом вырвавшись из плена сладостных чувств, Ольга подалась вперед, прошептала:

— Ты не представляешь, как мне хорошо. Вижу, тебе тоже нравится. Как жаль, нельзя продолжать это вечно. Впрочем, мы можем продолжить. — Она отстранилась, несколько мгновений вглядывалась в лицо пытаемого, затем с силой ударила его по щекам, раз, другой. Заметив, что в глазах мужчины протаяла искра разума, продолжила: — Я с удовольствием бы разорвала тебя на куски, и, возможно, так и сделаю, если не услышу ответ на некоторые вопросы. Ты готов говорить?

Слабый кивок стал ответом. Ольга вздохнула, нехотя вытащила пропитанный слюной и слизь кляп, с отвращением отбросила. Полицейский захрипел, задышал надрывно, будто провел время не в комфортной машине с кондиционером и освежителем воздуха, а под палящим солнцем. С трудом шевеля языком, он выплюнул:

— Что ты хочешь знать?

Ольга улыбнулась.

— Не много, всего лишь — кто стоит за тобой.

Лицо полицейского дернулось, он прохрипел зло:

— О чем ты? Я лишь выполняю рутинную работу.

Ольга пошевелила рукой, и спутник испуганно дернулся, сказала с угрозой:

— Не надо лгать. Ведь ты не следователь.

Собеседник набычился.

— С чего ты взяла?

Ольга хмыкнула

— Ты сам-то читал, что написано на дверях, прежде чем занимать кабинет?

Полицейский поморщился, сказал с досадой:

— Ты не знаешь этой кухни. Полномочия смежных специальностей могут перекрываться, причем, довольно сильно.

Ольга подалась вперед, так что салон исчез, вытесненный серым пятном лица, сказала яростно:

— Возможно. Но уже при первом нашем свидании ты знал то, что не должен был знать, будучи… обычным полицейским.

Собеседник сказал насмешливо:

— Да, да, согласен, я не обычный полицейский. — Заметив опасный блеск глаз мучительницы, поспешно добавил: — Но, все в рамках, все в рамках. Просто… — он помялся, — определенные люди высказали пожелания насчет тебя. Ну и снабдили информацией для, так сказать, ускорения процесса.

— И что содержалось в пожеланиях? — Ольга взглянула остро.

Собеседник пожал плечами.

— Ничего особенного. Наблюдать, периодически дергать в отделение, потихоньку давить. Не сильно, но так, чтобы не расслаблялись.

— И это все?

Заметив разочарованный взгляд спутницы, полицейский хмыкнул:

— А ты что ждала, интриг, спецопераций, мировых заговоров? Пришел человечек, предоставил данные, попросил, чтобы отнеслись со вниманием. Потому что, хоть и девки, а… — он поперхнулся, зашелся в глухом кашле.

В царящем в голове хаосе возник островок устойчивости. Небольшой, совсем крошечный, но опираясь на него пошла раскручиваться мысль, наслаивая на основание из крох информации массив воспоминаний. Перед внутренним взором вихрем пронеслись лица, события, исчезли, оставив лишь застарелую боль и смутные догадки.

Понимающе улыбнувшись, кашель показался чересчур неестественным, Ольга произнесла:

— Договаривай.

— Я все сказал, — последовал сиплый ответ.

Ольга подняла руку, провела пальцем по лицу собеседника, нажала сильнее, так что ноготь глубоко впился в кожу, сказала проникновенно:

— Я сейчас выдавлю тебе глаз. Сперва один. Потом задам вопрос снова. Если не ответишь…

— Что, что еще? — воскликнул спутник в муке.

— Кого еще тебе поручили вести.

Он фыркнул, спросил зло:

— Тебе что, адреса назвать?

— Все что знаешь, — отрезала Ольга жестко.

— Власова Анна Сергеевна. Переулок «Железнодорожный», семнадцатый дом, это на окраине… Петр, на помощь!

Полицейский рванулся так неожиданно и сильно, что Ольга отлетела к двери, не успела среагировать, а когда подхватилась, зло выругалась. За стеклом, сливаясь в сумерках со стволом дерева, маячила тень. Краем зрения Ольга уже пару раз ловила силуэт, но, увлеченная разговором, не обратила особого внимания и вот теперь пришло время расплаты.

Дверь распахнулась. Вместе с холодным воздухом в салон ворвался крик:

— Руку, руку давай!