— Тебя как зовут? — спрашиваю я. И психую, потому что она явно не собирается отвечать. — Слушай, что у тебя за проблемы? Я тебе жизнь спас, а ты ведешь себя так, будто мой кот нагадил под твоей дверью. И не раз.

Она водружает очки на нос и все-таки представляется:

— Александра.

— А я Ло… — Громко кашляю в кулак, проклиная все на свете и себя в первую очередь. — Алексей. Леша.

«Лох», — добавляю про себя.

Пока она отряхивается и пытается повыше поднять воротник свитера, чтобы как-то спрятаться от дождя, я думаю, как заставить упрямую овечку делать то, что мне нужно. Уже ясно, что моя маленькая особенность на нее не действует, уже понятно, что эта война не станет увеселительной прогулкой, а будет посерьезнее, чем восхождение на Эверест, но даже в полной заднице я чувствую, как внутри разгорается приятное знакомое чувство.

Игра. Это ведь тоже, по сути, просто игра, только карточный стол разросся до размеров с целого города, а партия будет длиться тринадцать дней. Надеюсь сократить ее минимум вдвое, но это уже как пойдет. Глуп тот игрок, который думает, что соперник профан. А уж мой папочка — самый большой любитель подтасовывать карты. Вон как славно меня отделал.

— Отвезу тебя в больницу, — говорю я, на этот раз полностью искоренив из своего голоса просительные нотки.

— Со мной все в порядке. Спасибо за предложение, но я же не попала под колеса. До свидания.

Три коротких предложения — и Овечка, втянув голову в плечи, теперь уже медленной, чуть ковыляющей, походкой снова идет к сраному переходу. Приходится намотать нервы на кулак и догнать ее. Хочу схватить за руку, но точно знаю, что за такое огребу по первой программе. Не в смысле, что она меня побьет, но это точно не добавит любви ко мне. Поэтому просто обегаю ее, поворачиваюсь к Овечке лицом и пару секунд иду задом наперед, пока ей, наконец, не надоедает делать вид, что меня не существует.

Останавливается, толкает меня вопросительным и теперь уже явно раздраженным взглядом. Один ноль в мою пользу. На светофоре теперь красный — и у меня есть сорок секунд, чтобы правдами и неправдами заставит ее сесть в мою машину. Хотя, кого я обманываю? Неправдами и только неправдами.

— У тебя поцарапано колено, — говорю спокойно. — Там грязь. Если ее не обработать в ближайшее время, может начаться заражение крови. И ты хромаешь. Вряд ли перелом, но вывих — легко. Натрудишь ногу, пока доберешься домой — завтра вообще не сможешь ходить.

Она же медик, должна знать, что такой исход возможен.

Александра — черт, мне хочется кончить с ее именем на губах и глубоко в ней! — смазанным жестом пытается прикрыть огромную дыру на штанине. Когда мы упали, то оба немного «проехались» по асфальту, но мне повезло больше, чем ей, потому что моя одежда даже почти не испачкалась.

— Это просто пара царапин, — говорит Овечка, но я уже слышу в ее голосе неуверенность, а в глазах — панику, которую она никак не может погасить.

Я же говорил, что трахать удачу полезно не только для здоровья, но и для кармы в целом, потому что на этот раз я попал прямо в яблочко. Похоже, мой маленький очкарик не понаслышке знает обо всех последствиях подобных травм.

— Это не пара царапин, Александра, и ты это знаешь.

Хорошо, что я в джинсах. Просто великолепно, что я в джинсах, потому что, если еще раз произнесу вслух ее имя, меня просто разорвет ниже пояса. И это немного странно. Приятно, но странно, потому что за двести лет через меня прошло столько женщин, что мой член точно разучился становиться по стойке смирно вот так, без приказа. Но эту «странность» легко объяснить и, увы, подоплека совершенно не романтическая. Просто еще один папашин сюрприз. Похоже, меня должно вштыривать на нее, а не наоборот. Откуда я это знаю? Просто цепочка логических умозаключений и те его слова в кабинете, когда он вздрючил нас, как первоклашек: «И на ваши члены найдется управа».

«Вштыривать, вздрючил… Локи, завязывай со сленгом, а то тебя скоро в приличные места перестанут пускать».

— Я не сажусь в машины к незнакомцам, — говорит она.

Нижняя челюсть дрожит так сильно, что вода с подбородка стекает рваной капелью. А дождь, между прочим, только усилился. Мне-то все равно, а вот Овечке, если она не перестанет упрямиться, грозит как минимум простуда. А мне как-то ну вот совсем не хочется соблазнять носовой платок со вкусом витамина С.

— Во-первых, я не незнакомец. Алексей, помнишь? Алексей Черных, если совсем уж официально. Двадцать пять лет, порочащих связей не имел, не привлекался, веду здоровый образ жизни и даже не курю. Не женат, в любовной связи не состою.

Про любовную связь это я зря: Овечка морщит нос, давая понять, что даже если у меня дома гарем из ста любимых жен, ей в принципе все равно.

— Во-вторых, садиться в мою машину совсем не обязательно. Я тебя отнесу.

— До больницы? На руках? — Она недоверчиво хмурится. — Отсюда до ближайшего травпункта минут сорок пешком.

Я улыбаюсь с видом человека, осознающего всю бредовость ситуации.

Овечка копошится в сумке и вдруг достает оттуда баллончик, наставляет на меня, но без явной угрозы. На всякий случай все равно выхожу из зоны поражения.

— Знаешь, Александра, нужно сразу предупреждать, что ты тяжело вооружена, а то я ведь и в обморок грохнуться мог. Или описаться от страха, а я с двух лет в штаны не прудил.

Кадрить девушку разговорами о мокрых ползунках — это что-то новенькое.

Но Овечка, наконец, слабо улыбается.

Два ноль в мою пользу.

Я сижу на дорогом кожаном сиденье в дорогой спортивной машине, завернутая в плед, трясусь и пачкаю все вокруг, оставляя мокрый след, как улитка. В одной руке баллончик, в другой стаканчик с горчим чаем, который мой неожиданный спаситель взял в ближайшем автомате. Невкусный, и совсем несладкий, но зато горячий.

В полной тишине мы едем до травмпункта. И я поверить не могу, что дала себя уговорить так быстро. Этому есть логическое объяснение, но все равно я не планировала соглашаться на его явные попытки меня кадрить.

В прошлом году моя однокурсница занесла в рану инфекцию, вовремя не обработала и, как итог, несколько месяцев провалялась в интенсивке с сепсисом. Мне бы очень не хотелось повторить ее судьбу.

Кстати, нога и правда болит, внизу, чуть выше ступни. Ничего страшного наверняка. Хочу на это надеяться.

— Лучше? — интересуется Алексей, притормаживая на светофоре.

Просто киваю и продолжаю пить чай. Вроде и согрелась, а трясет еще сильнее. Вместе с холодом из меня выходит еще и стресс. Перед глазами до сих пор тот внедорожник, шум летящей машины, ни намека на скрип тормозов. И тяжелый поток воздуха, который хлещет меня по щекам. Если бы не этот парень, на том асфальте, размазанная в блин, лежала бы я, а не моя куртка.

В сумке вибрирует телефон — и в тишине салона раздается негромкий смех Алексея. Его забавляет ситуация, которая лично меня на секунду вводит в ступор. Обе руки заняты — и ни стаканчик, ни свое «оружие» я ни за что не отложу. Вибрация неприятно отдается в колени, но я продолжаю делать вид, что все нормально и эти поздние звонки — не то, ради чего стоит жертвовать безопасностью или спасительным чаем.

— Парень? — Алексей перестраивается в крайний ряд и, сворачивая на перекрестке, зачем-то снижает скорость до пятидесяти. Хотя мы и так уже почти на месте.

— Да.

Стал бы Виталик звонить. Он очень упрямый, а после нашего разговора еще и чувствует себя глубоко обиженным и недооцененным. Он мне нравится. Правда нравится: умный, ответственный, симпатичный и терпеливый. Только немного вспыльчивый. И пока не перебесится — мириться не станет. Тем более в ситуации, в которой считает себя пострадавшей стороной.

— Плохой у тебя парень, Александра. Кто же отпускает девушку домой одну и в дождь.

— Тот, у кого есть дела поважнее? — даю почву для размышлений.

Алексей бросает в мою сторону косой взгляд, и я без труда читаю по его губам скептическое: «Ну да, ну да…»