Ответ – часы. Помышлениями о времени была незримо оплетена даже виселица. Один из тех, кому предстояло погибнуть на ней, заявил в предсмертном слове: «Мужчины, женщины и дети! Я повисну здесь, подобно маятнику часов, ибо стремился к чересчур быстрому обогащению». О том, что близится время казни, узнавали по башенным часам на церкви Гроба Господня в Ньюгейте.

Есть, разумеется, способы контроля над временем. В «музыкальной лавке» начала XVIII века Нед Уорд увидел служителя, который «отбивал такт по прилавку», тогда как посетители танцевали под звуки свирелей и скрипок. Сцена, разумеется, древняя, но по сю пору знакомая, и говорит она о том, что убежищем лондонцев от посягательств часов с их механическим временем неизменно могут служить песня и танец; это, по крайней мере, способ «обскакать» время. Есть, кроме того, места, где время порой перестает существовать. Например, для лондонских заключенных «день тянулся за днем, но положение их не менялось… всякий миг был мигом страданий, однако они всей душой желали его продлить, опасаясь, что будущее принесет еще более суровые испытания». Во время Второй мировой войны Гарольд Николсон писал: «Живешь настоящим. Воспоминания о прошлом – одна грусть, мысли о будущем – одна безысходность. Пешком иду в Лондон. После обеда обратно в Темпл». Он шагает сквозь лишенный времени город, объятый тьмой из-за светомаскировки; в иных районах Лондона время и ныне словно бы замерло или бесконечно движется по кругу.

Это явление особенно заметно в Спитлфилдс, где люди поколение за поколением обитали все в тех же домах и занимались все теми же ремеслами – ткачеством и крашением. Следует сказать, что у рынка Спитлфилдс археологи обнаружили слои человеческой деятельности, уходящие в глубокую древность – ко дням римского завоевания.

В Шордиче и Лаймхаусе время тоже течет медленно; эти районы достигли некой конечной точки, когда, кажется, ничто новое уже не способно пробиться. На Чипсайде и в Стоук-Ньюингтоне время движется быстро и ровно, в Холборне и Кенсингтоне – толчками. В книге «Софт-сити» Джонатан Рабан пишет: «Время Эрлз-корта совершенно иное, нежели время Излингтона», имея в виду, что ритмы, навязываемые жителям этих районов, своеобразны и распознаваемы. Есть места, где чувствуется присутствие старого времени, – например, Кларкенуэлл и его окрестности или улочки поблизости от Мейден-лейн. А другие части города – например, Тоттнем-корт-роуд и Лонг-Эйкр, – кажется, пребывают в состоянии вечного обновления и неузнаваемости.

Есть, кроме того, формы существования вне времени. Бродяги и дети движутся в ином измерении, нежели те, кто торопливо минует их на оживленных улицах.

На углу Вуд-стрит и Чипсайда стоит платан. Никому не ведомо, как долго он высится на этом месте, где в старину был погост при церкви Св. Петра, сгоревшей во время Великого пожара 1666 года; как бы то ни было, в нынешних документах дерево означено как «очень старое», и вид его был привычен людям на протяжении столетий. В частности, в 1799 году это дерево, стоящее в центре Лондона, вдохновило Вордсворта на создание стихотворения, в котором на месте Чипсайда возникает волшебная картина природного мира:

Завороженная, она грезит:

Эти строки можно истолковать как свидетельство нелюбви Вордсворта к городу и желания поставить на его место «природу»; не исключено, однако, что это еще и взгляд поэта в первозданное прошлое. Дерево рождает образы своих далеких предшественников. На этом углу Вуд-стрит все дышит преемственностью. С деревом связано даже название улицы (Лесная); здесь и впрямь в старину торговали лесом, однако за старый платан беспокоиться нечего – он под охраной и никогда не будет срублен. Весной 1850 года на его ветвях расселись грачи, чем была подтверждена древняя связь между Лондоном и этими черными птицами. Лондонский платан зеленеет среди уличной пыли и гари, и дерево на углу Вуд-стрит стало символом города. Достигая сейчас в высоту примерно семидесяти футов, оно по-прежнему полно жизни.

Под ним теснятся маленькие магазинчики, которые являются приметой этого угла без малого шестьсот лет. В 1401 году у кладбищенской стены здесь была возведена так называемая Длинная лавка, затем к ней присоединились другие; в 1687 году, после Великого пожара, все это было отстроено заново. Площадка очень мала в глубину, и все магазинчики по-прежнему представляют собой двухэтажные плоские коробки. Торговля на протяжении столетий здесь шла самая разная – серебром, париками, писчебумажными товарами, маринадами и приправами, фруктами, – неизменно отражая характер коммерческой жизни города. Наполнение может меняться, но форма остается той же. В более близкие к нам времена здесь располагались белошвейная мастерская, оптовый магазин нот, кондитерская и ателье по пошиву платьев. Чуть позже Второй мировой войны здесь взяли интервью у владелицы цветочного магазина по имени Кэрри Миллер, родившейся в Сент-Панкрасе и ни разу не выезжавшей из Лондона: «Мне повезло, что я нашла этот магазинчик под знаменитым деревом на Вуд-стрит. До меня здесь торговали игрушками. Сити у меня в крови теперь. Куда угодно меня отсюда позови – не поеду». Так крохотная площадка, угол двух улиц, демонстрирует преемственность на всех уровнях – человеческом, социальном, природном, общинном. Ныне здесь белошвейная мастерская Л. и Р. Вудерсенов, рекламирующая себя как мастерская «Под деревом», газетный киоск с вывеской: «Тайм-аут. Живой лондонский путеводитель» и сандвич-бар «Свежий выбор».

Подобные линии преемственности существуют в Лондоне повсюду; иные уходят в глубокую старину. Многозначителен, например, тот факт, что аэропорт Хитроу построен на месте стоянки железного века; в западной части летного поля с его дорожками обнаружены свидетельства о том, что в эпоху неолита здесь проходила тропа в две мили длиной. В некоторых местах города в неизменном виде сохранился первоначальный рисунок улиц римской эпохи; нынешние Чипсайд, Истчип и Крипплгейт пролегают все по тем же древним путям. На Милк-стрит и Айронмонгер-лейн, где миновало семь последовательных волн строительства, каждый раз использовались в точности одни и те же площадки, хотя за это время уровень улицы поднялся примерно на три фута и три дюйма.

Помимо физической есть и духовная преемственность. С. М. Баррон, историк прихода Сент-Эндрю (Холборн), заметил, что «вдоль римского тракта, который шел от Ньюгейта на запад, протянулась сплошная полоса захоронений». Позднее здесь проходил путь из Ньюгейта в Тайберн – роковой путь приговоренных к смерти; гиблая дорога была, кажется, приготовлена заранее. Сходным образом стоит отметить, что у церкви Св. Андрея, давшей название этому приходу, обнаружены археологические свидетельства о языческих кремациях, о римских гробницах и о раннехристианских местах молитв; на этом, без сомнения, священном месте обмениваются излучениями последовательные слои культовой деятельности. Археологические раскопки кладбища у церкви Сент-Кэтрин-Кри между Леденхолл-стрит и Майтер-стрит принесли интересные данные о непрерывности захоронений. Как сообщает журнал «Лондон аркеолоджист», здесь имеются «римские участки», которые перемежаются «захоронениями в каменно-известковых гробницах», возможно, связанными с «кладбищем позднесаксонского периода, раскопанным восточнее… Это место используется как кладбище вплоть до нынешнего дня. Умерших хоронят в деревянных или свинцовых гробах, и уровень земной поверхности постоянно повышается».