Труды самого Стоу последовательно редактировали и дополняли Манди, Дайсон и Страйп, почитавшие и себя добросовестными историографами Лондона, «который родил и взрастил нас». Их дело продолжил Уильям Стьюкли, нашедший у церкви Олд-Сент-Панкрас останки лагеря Юлия Цезаря и проведший сквозь Лондон XVIII века линии, которые соответствовали дорогам римлян. Он, как и многие другие лондонцы, «обладал всеми тихими доблестями и кроткими склонностями, подобающими антиквару – человеку, живущему в полувоображаемом мире прошлого». Он умер на Куин-сквер и, согласно его завещанию, был похоронен на скромном кладбище в Ист-Хеме.

Однако наиболее подробные и развернутые антикварные штудии велись начиная с середины XIX века. То было время энциклопедических обзоров, к числу которых относятся шесть огромных томов «Лондона старого и нового» под редакцией У. Торнбери и Э. Уолфорда. Появились буквально сотни других изданий, описывающих все «любопытное» и «знаменитое» в Лондоне, который уже стал крупнейшим и богатейшим городом мира. Кроме того, именно в этот период были завершены различные «истории Лондона», и традиция их написания была продолжена в начальные годы XX века сэром Уолтером Безантом, основателем «Народного дворца»; памятник ему можно видеть ныне под Хангерфордским железнодорожным мостом. Не кто иной, как Безант, сказал на смертном одре: «Я бродил по Лондону все последние тридцать лет и каждый день находил в нем что-то новое». В подобном духе может высказаться едва ли не всякий, кому дорог Лондон.

В 1870?е годы, когда городские хронисты превозносили величину и многоликость обновленного города, нашлись и те, кто, подобно их предшественникам в прежние века, оплакивал умирание лондонской старины. Поводом к созданию в 1875 году «Общества фотографирования старинных лондонских памятников» стала угроза уничтожения старой таверны «Герб графов Оксфордских» в переулке Уорик-лейн; дополнением к деятельности Общества явилось издание таких книг, как «Лондон ушедший и уходящий» и «Неизвестный Лондон». Помимо Общества были и индивидуальные авторы (многие из них сотрудничали в лондонских газетах), которые исследовали памятники прошлого, таящиеся в старых дворах и на древних площадях. Их труды были продолжены в XX веке такими публикациями, как «Тайная история Лондона», «Исчезнувший город» и «Утраченный Лондон». Этот город всегда рождал в людях ощущение утраты и бренности.

Антикварианизм, впрочем, принимает различные формы. На рубеже XIX и XX веков сэр Лоренс Гомм, великий историк городского административного устройства, написал ряд работ, где утверждал, пусть даже и без исчерпывающих доказательств, что Лондон со времен римской колонизации сохранял особенности территориального членения и судебной системы. О неизменности природы Лондона было, таким образом, заявлено как раз в пору чрезвычайно быстрых перемен. Труды Гомма были в определенном смысле дополнены трудами Льюиса Спенса, чей «Легендарный Лондон» связывал историю города с рисунком расселения кельтских племен и с магическими обрядами друидов.

Вклад этих людей в осмысление истории Лондона был прискорбным образом преуменьшен и даже осмеян – в частности, в результате появления более точных и «научных» описаний городского роста, составленных при поддержке различных лондонских археологических обществ, чью практическую работу надо признать поистине бесценной. Еще более серьезный вызов антикварианизму был брошен многочисленными социологами и демографами послевоенных лет, которых в ущерб истории прежде всего занимали перестройка города и новые формы городского планирования.

Антикварианизм можно, таким образом, считать вышедшим из моды; но как тогда расценивать любопытную церемонию, проводимую ежегодно в церкви Сент-Эндрю-Андершафт? Здесь находится гробница Джона Стоу с памятником этому великому антиквару эпохи Тюдоров. В руке он держит гусиное перо, и каждый год в начале апреля лорд-мэр лондонского Сити и тот или иной известный историк идут к памятнику, чтобы вложить в каменную руку Стоу новое перо. Так город чествует одного из своих великих жителей, торжественно заявляя сменой пера о том, что писание лондонской истории будет продолжаться вечно.

Лондонская «веселая молочница», изображенная Марцеллусом Лароном во второй половине XVII в. Молочницы обычно происходили из Уэльса и, вопреки подписи, редко бывали веселы. Сооружение из серебряной посуды у нее на голове – атрибут майского праздника.

В XIX веке поношенную одежду перепродавали евреи. В том же столетии лондонские пекари в основном были шотландцами, тогда как парикмахерами становились почти исключительно коренные горожане. Кирпичники тоже были природными лондонцами, однако нанимались к ним на работу «почти исключительно ирландцы». Чернорабочие происходили из Йоркшира и Ланкашира; родиной немалой части сапожников был Нортгемптон. Сахарное дело и торговля игрушками находились в прошлом почти всецело в руках немцев, которые селились в Уайтчепеле и его окрестностях. Мясники и рыбники, торговавшие соответственно на Смитфилдском и Биллингсгейтском рынках, в большинстве своем были лондонцы, однако торговцы сыром, как правило, приезжали из Гэмпшира, а молочники – из Уэльса; валлийская молочница была в свое время обычным лондонским персонажем. Льняным товаром торговали манчестерцы, лондонцы составляли лишь малую долю их подручных, в большинстве своем происходивших из Девона и Сомерсета. Словом, представители каждой профессии тяготели к образованию отчетливых анклавов и землячеств.

Эта разгороженность всегда была свойственна лондонской торгово-ремесленной жизни. Так, в XVII веке оптики концентрировались в основном на Ладгейт-стрит, ростовщики – на Лонг-лейн, книготорговцы – на улице Сент-Полз-черчард. В XVIII веке сыр можно было купить на Темз-стрит, игральные карты – на Стрэнде. Вывески для лавок и таверн продавались в переулке Хуп-элли близ Шу-лейн; живописцы держали там запас изображений на все случаи жизни – от чайников до белых оленей и красных львов. Продавцы птиц жили в Севен-Дайалс, каретники – на Лонг-эйкре, скульпторы – на Юстон-роуд, торговцы тканями и одеждой – на Тоттнем-корт-роуд, зубные врачи – на Сент-Мартинз-лейн.

Однако порой улица могла стряхнуть былые ассоциации и «переквалифицироваться». Кэтрин-стрит была в свое время известна как средоточие торговли порнографической литературой, хотя имя святой, давшей улице название, восходит к греческому слову, означающему «чистота». Однако в первые десятилетия XIX века Кэтрин-стрит стала улицей ресторанчиков, продавцов газет и рекламных агентов. Стрэнд был знаменит изданием газет, пока центр газетного дела не переместился на восток – сначала на Флит-стрит, а затем еще дальше, в обновленный район доков.

Некоторые виды деятельности традиционно связывались с церковными приходами, где они процветали: в приходе Сент-Джордж группировались торговцы домашней птицей, в приходе Сент-Мартин – торговцы кружевом, у церкви Гроба Господня (Холи-Сеплкер-уизаут-Ньюгейт) – живописцы, в Ламбете – торговцы лесом. Колесников можно было найти в Дептфорде, мельников – в Стратфорде, шорников – в Чаринг-кроссе.

Торгово-ремесленные отрасли порой задерживались на старом месте даже в том случае, когда сама улица переставала существовать. «Весьма любопытна цепкость, – писал Уолфорд в „Лондоне старом и новом“, – с которой былые ремесла и виды торговли, наряду с былыми типами жителей, держатся в тех или иных районах». В качестве примера он привел Кранборн-стрит с ее серебряных дел мастерами; улица, как и соседний переулок Кранборн-элли, была уничтожена, но внезапно лавки на только что отстроенной Нью-Кранборн-стрит «наполнились серебряными тарелками, ювелирными изделиями и безделушками».