— Нет, не бросите, — возразил послушник. — Руки прочь от Носителя Слова.

— Делай, как он говорит, — повторил капитан и отдернулся от подошедшего Лоргара, словно само присутствие отрока причиняло ему боль. — Вместе мы найдем другой выход. Пророк изъявил свою волю.

— Он не пророк. — Ахенги оскалил заостренные зубы, и вычурные завитки татуировок на его темной коже исказились. — Приглядись — он мерзкое отродье. Пустынный мутант. Силы прокляли его, а не благословили.

Наблюдая за сценой, Найро осознал, как разделило людей появление Лоргара. Для каждого караванщика он символизировал нечто значительное, но что именно? Здесь мнения расходились. Судя по ненависти на лице Ахенги и еще нескольких воинов, завистливый наемник говорил от имени враждебного культа, не подчиняющегося Кору Фаэрону или Аксате.

— Нужно избавиться от тех, кто может навлечь на нас гнев Сил, — добавил кандидат в народные вожди. Капитан в смятении покачал головой; его план смены власти неожиданно развалился. Еще минуту назад Кору Фаэрону противостоял единый фронт, но теперь воины разделились на несколько групп со своими убеждениями и целями.

Выражение лица проповедника то и дело менялось; при каждом новом повороте событий в его чертах проступали то гнев или страх, то презрение или удивление. Храм его авторитета распался на куски за считаные мгновения, но фундамент правления жреца слабел с тех пор, как он привел в паству Лоргара.

— Убить тело, выпустить порченую душу — вот наш единственный путь к спасению, — провозгласила Торсъя, дернув за удавку на шее пастыря.

— Если ты так настаиваешь… — послушник сжал длинные пальцы в кулаки.

Когда Найро позже просили описать следующие несколько секунд, он не находил слов.

В первый момент раб испытал отчаяние, решив, что кредо проповедника слишком глубоко укоренилось в разуме Лоргара и тот не позволит людям, которых постоянно изводил и унижал Кор Фаэрон, честно покарать обидчика. Невольник подумал, что его надежды на аколита сгинули, рассеялись на ветру, как пепел становища кочевников, где нашли мальчика.

Отчаяние весьма быстро переросло в ужас при мысли о том, что Лоргар погибнет, борясь за неправедное дело. Услышав гудение фузей и треск чудо-клинков, старый раб отчетливо понял, что Ахенги и его приспешники сейчас казнят сына вместе с отцом.

Затем все слилось в одно размытое пятно. Впоследствии Найро вспоминал щелчки разрядов, свист оперения стрел и гневные выкрики, вскоре сменившиеся болезненными и паническими воплями. Лоргар неуловимым движением метнулся вперед, и там, где только что стояли новообращенные, выросла груда изувеченных трупов со сломанными костями, выдернутыми из суставов конечностями и вырванными органами.

Всего полдюжины мгновений спустя аколит замер среди кошмарных останков. Его рясу и лицо покрывали брызги крови Торсъи и еще нескольких солдат. Багряная влага капала с рук послушника, растекалась у его ног по металлической палубе.

Возле Лоргара, в центре круга изуродованных тел, с разинутым ртом взирал на бойню Кор Фаэрон.

Найро заплакал от шока: никогда в жизни он не видел ничего более чудовищного, чем эта внезапная вспышка насилия. В памяти раба отчетливо сохранилось, что слезы блестели и в глазах пастыря, отражая сияние выпавшего из чьей-то руки чудо-клинка, — яркое солнце над ними закрывал тканевый навес. Но во взгляде жреца читалась также радость триумфа, и он с гордостью обозревал картину истребления, которое учинил его аколит.

Тишину нарушил визг лучевого выстрела. Пучок энергии попал Лоргару в плечо, и тот упал на одно колено. Его опаленная плоть светилась. Видя, что избранник Сил не погиб и от такой раны, Ахенги и другие наемники бросились бежать в пустыню, паля наугад из пистолетов и фузей.

Смрад крови и обожженной плоти забивал ноздри Кору Фаэрону. Могучий ученик нависал над ним, однако его присутствие успокаивало пастыря. Капли алой влаги с пальцев Лоргара тихо барабанили по палубе.

— Сын мой… — прошептал жрец, обуреваемый эмоциями. Расставив пальцы, он прижал ладонь к воронке в плече послушника, но тот даже не вздрогнул. Рана уже затягивалась — обожженные края углубления размягчались, обрастая новыми мышцами и кожей.

— Это пройдет, мой господин. — Отрок взглянул за борт, на облако пыли, отмечавшее путь беглых мятежников. — Мы успешно избавились от них.

Кор Фаэрон вновь ожесточился сердцем.

— Неразумно, Лоргар, — сказал он. — Торсъя была права: нельзя давать врагу опомниться. Если бить, то в полную силу, чтобы не уцелел ни один противник, способный угрожать победителю.

— Они не вернутся, — возразил аколит. — У них нет ни еды, ни воды. Через пару дней их кости обглодают солнечные волки.

Проповедник решил не укорять его за пропуск обращения «господин», рассудив, что их положение слишком ненадежно, чтобы тратить время на такие мелочи. Как всегда, Кор Фаэрон смотрел на ситуацию как будто с высоты — видел дальше окружающих. И сильнее, чем в Слово и Истину, он верил только в упорство своих неприятелей.

— Даже если выживет только один, он доставит весть о тебе в Варадеш, — медленно объяснил пастырь, словно Лоргар опять стал ребенком. Подопечный жреца слишком хорошо думал о людях и окружающем мире, что делало его уязвимым перед превратностями таинственного плана Сил и жалким честолюбием смертных, способным помешать божественному замыслу. Взмахнув рукой, проповедник указал на трупы предателей вокруг. — Если кто-то еще не верил, что ты происходишь из эмпиреев, теперь их сомнения развеялись. Любой, кто услышит о твоих способностях, захочет снискать твое расположение или погубить тебя.

Взяв в руки окровавленную ладонь отрока, Кор Фаэрон крепко сжал ее. Он не боялся ни смерти, ни возмущения других, не ведал иных ничтожных страхов простых людей — праведность защищала его от отчаяния перед земными тревогами, — но пастырь не был высечен из камня.

— Тебя направили ко мне, сын, а меня — к тебе. Того пожелали Силы, и да будет так. Но есть люди, которые против этого, и они, уступив своему тщеславию, попытаются нарушить Волю Сил. Завет — самая могущественная церковь Колхиды, и ее слуги тем или иным способом узнают о тебе, Лоргар. Если хотя бы один из беглых Неверных псов расскажет про тебя, то новость понесется от племени к племени, от торговца к торговцу, от города к городу и столь же неизбежно, как холод ночи сменяется жаром дня, достигнет Варадеша. И тогда правящие там деспоты — тираны, сковавшие Верующих тяжкими цепями бездумных декламаций и пустых обрядов, — убьют тебя. Или, хуже того, наденут на тебя ярмо своего бездуховного поклонения, ибо не потерпят, чтобы кого-либо, даже Силы, восхваляли громче них.

Как обычно, Кор Фаэрон не высказал своего пожелания прямо, но из самой ситуации было ясно, что нужно сделать. Истина проникала в мир через пастыря, даже если он не произносил Слово.

— Откажись, — прошептал Найро себе под нос, помня о тончайшем восприятии Лоргара.

Тот ничем не показывал, что слышит раба, и по-прежнему не отвечал на прочувствованную мольбу Кора Фаэрона.

— Пойду я, — сказал Аксата, опустившись на колено перед господином и аколитом. — Так я искуплю свою ошибку, из-за которой наша благословенная конгрегация оказалась в опасности.

Его предложение повторили стражники, оставшиеся с капитаном. Все они поклонились Лоргару до палубы.

— Нет. — Послушник не стал приводить никаких аргументов, изрек лишь одно слово, но оно прозвучало, как неоспоримый приговор или грохот надгробной плиты. Поднявшись, отрок направился к трапу, спущенному с борта.

— На сей раз они будут готовы, — предупредил его Аксата, вставая.

— Вероятно, — не оборачиваясь, отозвался Лоргар.

— Они вооружены. — Великан подал ему свой пистолет: — Ты тоже должен взять что-нибудь.

Аколит поразмыслил, глядя на ствол.