— По городу ходят слухи, — продолжила жрица, понизив голос, — что несколько человек, выступавших против вас в Ассамблее, покинули Варадеш с семьями и свитой. Якобы отправились в паломничество, но кое-кто утверждает, что они жаловались на некое «черное сердце», разлагающее Завет изнутри.

— Враги Единого, — проворчал Кор Фаэрон. — Пусть бегут в другие города. Никто из соседей не прислушается к их мольбам: там помнят столетия кабалы и унижений со стороны Завета.

— И все же они, вероятно, попробуют разжечь восстание против Лоргара. Начнут подсылать в Церковь лазутчиков, чтобы подорвать его авторитет, — возразил Аксата.

— Вот поэтому я и доверил охрану этого храма тебе, мой бдительный стрелок-диакон. Или мне стоит выбрать кого-нибудь другого?

— Нет, я обеспечу безопасность Носителя Слова, — ответил дюжий солдат. — Клянусь в том жизнью и душой.

— А я обеспечу воплощение всех его замыслов, — заверил собеседников пастырь. — Через четыре дня, на своем следующем заседании, Ассамблея одобрит возведение Лоргара в чин экклезиарха. После этого весь Завет будет поклоняться Единому и Истине.

— Где же сам Золотой? — поинтересовалась Силена. — Я бы хотела получить его благословение, если возможно.

— Там, где и всегда, — улыбнулся Аксата. Он указал на освинцованное окно, за которым простирались крыши и башни Города Серых Цветов. — Если он не в великой библиотеке, то со своим народом — проповедует Верное Слово.

«Пути Сил воистину неисповедимы», — подумал Найро.

Чуть больше полутора лет назад его превратили из учителя в жалкого раба, обрекли на тяжкий и унизительный труд под плетью деспотичного жреца. Потом он оказался в пустыне, принадлежа заблудшему изгнаннику.

Найро обязан был погибнуть насильственной смертью или скончаться от какой-нибудь из множества болезней, рожденных беспощадным климатом Колхиды, однако по воле Сил он дотянул до нынешнего дня относительно здоровым. Из презренной неволи он вознесся к славе; сейчас бывший слуга стоял на балконе Башенного храма, что выходил на площадь Мучеников, заполненную сотнями тысяч Верных. Рядом с ним возвышался экклезиарх Завета, который лично попросил — а не потребовал! — чтобы Найро пришел на его инаугурационную речь.

Лоргар выглядел восхитительно: великан почти трех метров ростом в сшитом на заказ пурпурно-сером облачении, мерцающем шелковыми нитями, и с золотым венцом на голове. Он не желал подобной торжественности, но ее требовал обычай и ожидали народные массы. С другой стороны балкона стоял архидиакон Кор Фаэрон — такой же злобный и опасный, как и в тот день, когда Найро впервые встретил его, но теперь неуязвимый благодаря покровительству приемного сына.

Экклезиарх воздел могучие руки, и бормотание в толпе мгновенно смолкло. Тишину нарушали только крики воронов и чаек, вившихся вокруг множества шпилей колоссального храма. Найро показалось, что его сердце на миг замерло от волнения — он был вознагражден за веру, он разделял момент триумфа с Носителем Слова!

— Благослови, Единый, сие собрание! — провозгласил Лоргар. — Долго я мечтал об этом моменте, с тех самых пор, когда меня нагим младенцем подобрали в пустыне, но даже не надеялся узреть возвышение Единого бога, всецело подкрепленное могуществом Завета. Сегодня мы все добились великого успеха, который навсегда изменит жизнь каждого человека в Варадеше и его окрестностях.

Как свободный народ, как одна паства, скрепленная Единой Истиной, мы избавились от противоречивых доктрин, отринули старые суеверия и вступили на дорогу к просвещению, с коим вернется процветание. Вы уже проделали со мной долгое странствие, и никаких смиренных благодарностей не хватит, чтобы выразить переполняющую меня признательность за вашу поддержку.

Мы больше не будем приносить друг друга в жертву тщеславию, эгоизму и пустым обещаниям смертных. Прежде мы походили на запряженных в общее ярмо волов, каждый из которых, мешая соседям, тянул плуг в свою сторону, пытаясь проложить собственную борозду. Теперь же мы — Поборники Единого, Верные, что призовут Звезду Эмпиреев спуститься на землю и направить нас в славное грядущее. Встав плечом к плечу, мы поровну разделим бремя труда и проложим дорогу в завтра, где всеми благами будет владеть не горстка людей, а каждый из вас!

Найро осознал, что по щекам у него катятся слезы. Он смутно разглядел, как сотни людей внизу, опустившись на колени, в знак почтения прижимаются лбом к твердым булыжникам.

Другие приветственно поднимали руки, плакали и восклицали. Голос Лоргара перекрывал шум без каких-либо усилителей; самих звуков его речи хватало, чтобы разжечь пламя в душе, наполнить разум мечтами, верой и силой. Найро порывался пасть ниц пред столь могущественным святым созданием, но сдерживал себя, зная, что на церемонии требуется соблюдать сдержанность и благопристойность. Старик не желал оскорбить своего спасителя низкопоклонством.

Кор Фаэрон еще до начала речи натянул маску безразличия, но теперь пастырю мучительно хотелось улыбнуться — выказать гордость и восторг, пробужденные в нем преклонением новых последователей Единого. Разумом жрец понимал, что восхваляют не его, а Лоргара, — экклезиарх был для людей солнцем, дарующим свет. Только свет этот, похоже, проливался лишь на тех, кто окружал Носителя Слова.

Сегодняшнего триумфа они добились циничными интригами, бездушными манипуляциями и во многом тайными кровавыми делами Темного Сердца. Однако сейчас архидиакон забыл обо всем: хотя выглядел он по-прежнему сурово, его захватило великолепие происходящего.

— Это не конец, а только начало, — возобновил речь Лоргар. — Великий труд должен продолжаться, ибо Единый не снизойдет к недостойным. Нужно разрушить старый мир лжи и тирании, чтобы воздвигнуть на его месте храм надежды и справедливости. Мы превратим Варадеш в воплощение Истины!

Такие слова обрадовали пастыря еще сильнее. Кор Фаэрон давно уже мечтал о перерожденном Святом Городе, сам облик которого возвеличивал бы не древние унылые обряды Завета, а Истину — его и Лоргара.

Архидиакон замечтался, и следующие фразы ученика застали его врасплох.

— На этом городе мы не остановимся. Усладительный свет Единого прольется на всю Колхиду! — провозгласил экклезиарх. — Я не стану восседать на золотом троне, как требующий почитания идол, но продолжу распространять послание, вложенное Единым мне в душу. Я останусь Носителем Слова и одарю Истиной все поселения планеты. В том мне поможет каждый колхидец — неважно, будет он идти со мной под солнцем или одиноко трудиться во тьме глубочайших подвалов Варадеша. Чтобы удостоиться пришествия и благословения Звезды Эмпиреев, нам следует обратить все помыслы, все усилия на продвижение Истины.

Когда вся Колхида поверит в Единого и Истину, все как один ее жители вознесут голоса в общей молитве, и она станет зовом, что приведет Его к нам.

Покидая балкон вместе с соратниками, Кор Фаэрон едва сдерживал ярость. Внутри их ждали иерархи Завета, различные духовные лица и мирские служители, поэтому пастырь не решился прямо возразить экклезиарху, несмотря на желание схватить из ковчежца какую-нибудь позолоченную утварь и треснуть ею Лоргара по голове.

— Мы такое не обсуждали, — произнес архидиакон, стараясь говорить как можно спокойнее. Впрочем, сама фраза прозвучала резким вызовом.

— О чем ты? — не понял великан. — У нас всегда была одна цель: принести Истину всей Колхиде. Теперь, когда могучий Завет на нашей стороне, любая сила на планете склонится перед Волей Единого.

— Да ты… — Жрец осекся, подбирая нужные слова, чтобы не оскорбить экклезиарха при свидетелях. — Твоя речь, по сути, означает объявление войны другим городам. У Завета длинные руки, но нам не хватит ресурсов, чтобы сражаться против всех сразу.