- Что еще тебя мучает, Кон?

    - Я хочу служить вам.

    - Ты служишь, - отрезал Алкадий, отпивая немного вина.

    - Как носитель.

    Алкадий усмехнулся.

    - Хочешь получить свою лозу?

    - Да.

    - Дурак. Считаешь привилегией то, что на самом деле является проклятием. Это когда мой господин был жив, лоза давала носителю силу. Теперь же силу получаю только я. А ты, несмотря на свою тупость, мне дорог, мальчик. Потому я не позволю тебе стать носителем. На этом разговор закончен. Где маг?

    - В подвале.

    - Вот и хорошо. Пора обедать.

    Арману тогда исполнилось одиннадцать, что он мог сделать?

    Спальня была затемнена. Ар в последнее время не любил света. Не любил солнца, не любил огня, ему мешал даже огонь в камине.

    И ненавидел виссавийцев. В Виссавии умер его отец. В Виссавии ушел он за своей повелительницей, и целители ничего не смогли сделать. И мачеха не смогла.

    - Не понимаешь, - кричал за стеной чужой мальчишеский голос.

    Ар сжался. Он почему-то боялся того мальчика, что кричал за стеной, и впервые в жизни не смел вмешаться в разговор, хотя очень хотелось.

    - Не понимаешь, что он - мой наследник? Я приказываю тебе вернуться в Виссавию! Слышишь!

    - Ты? Ты мне приказываешь? - смеялась Астрид. - Ничего ты мне не в силах приказать! Мой сын - не собственность Виссавии, он лариец, кассиец, кто угодно, но не виссавиец! Ты меня слышал!

    - Ты вернешься в клан! - закричал мальчишка. - Хочешь этого или нет - вернешься в клан вместе с детьми! Оставишь ларийского щенка здесь! Или умрешь! А Рэми все равно будет со мной! Тут, в вашей уродливой, прогнившей насквозь Кассии ему не место!

    Дохнуло пряным ароматом магии, и в доме вдруг воцарилась тишина. А потом тихонько отворилась дверь, мачеха заглянула внутрь и тихо спросила:

    - Спишь?

    Арман не ответил. Вцепился пальцами в подушку, прикусил губу, чтобы не закричать, бесшумно заплакал. И молился всем богам, чтобы мачеха не передумала, не увезла бы брата и Лану в Виссавию. Не оставила бы Ара одного... Потому что уже в одиннадцать лет Арман знал - не место главе Северного Рода в чужой стране...

    А на следующий день, с самого утра, они уехали в поместье, а через несколько дней Арман потерял все: и брата, и сестру, и мачеху.

12.

    - Арман! - жестко вернул на землю голос повелителя. - Уведи мальчика.

    Вот она, Астрид. А ведь она же. Пусть и постаревшая, пусть и с сединой в волосах, но она же!

    В один миг вспомнил Арман, как мучился все эти годы, как сходил с ума после смерти брата, как мечтал умереть с ними... в том столбе магии, и как долго, мучительно боролся с собственными кошмарами. Все это было обманом? Астрид жива? Может и...

    - Вы можете делать со мной все, что угодно, - прошипел Рэми. - Но моя мать ни в чем не виновата, оставьте ее в покое, архан!

    Он? Боги, какой же Арман дурак. Как раньше не узнал? Как же раньше не заметил? Глаза... Те же огромные черные глаза, почти лишенные белков, тот же упрямый взгляд. То же неистовство тела, а за ним - хрупкая душа целителя.

    Мальчик, гордый, непримиримый. И глупый... Защищает мать, хоть сам и бледен, как только выпавший снег. Хоть дрожит, хоть ноги его не держат, а по подбородку стекает струйка крови...

    Всегда был таким, думает Арман, доставая из рукава платок. Всегда старался защитить, кого любит, хоть самого себя защитить не в силах... Глупый кассиец с душою целителя... что же ты творишь?

    Не замечая всеобщего удивления, Арман мягким жестом отер кровь с подбородка мальчишки-рожанина. Рука дрожала, едва удерживая кружевной платок, хотя никогда не дрожала под тяжестью меча, и Арман сжал пальцы, мысленно отправляя зов харибу.

    - Это ведь вы, не так ли? - спрашивает он Рид. Голос предательски осип, не слушаясь хозяина. - Давно не виделись...

    - Не знаю уж, благодарить мне богов или проклинать, - быстро успокаивается женщина, вспоминая явно давно забытые повадки арханы. - Да, Арман, это я.

    - Кто этот юноша? - жестко спросил мужчина. - Он...

    - А если и так?

    - Поплатишься за это! - шипит Арман, активизируя знаки власти и не замечая, как напрягаются телохранители повелителя, как шагает к нему Вирес, явно вознамериваясь вмешаться.

    Арман видел только черноглазого юношу, и дерзко обращаясь к повелителю без позволения, мысленно молил Деммида только об одном: "Прошу не отдавать моего брата жрецам, мой повелитель!"

    Деммид довольно улыбнулся. Остановил жестом Виреса и кивнул Арману.

    Никогда в жизни не чувствовал себя Рэми столь униженным. Он не понимал. К чему все это? Почему отирает ему лицо Арман? Почему смотрит иначе, почти мягко? Почему толкает вновь к повелителю?

    Боги, неужели они еще не закончили? Почему не могут просто отдать его жрецам, не заставлять вновь и вновь чувствовать себя беспомощным ребенком? И все это на глазах у матери, будто повелитель захотел добить его стыдом. Потому как Рэми было стыдно, почти до слез: за свою слабость, за свою беспомощность, за отказывающее подчиняться тело, за уснувшую под действием магии Тисмена силу.

    И вновь приходится послушно упасть перед повелителем на колени, вновь надо склонить голову, ожидая нового унижения.

    - Встань, Рэми.

    Сколько можно? Неужели опять? Но почему? Что Рэми сделал не так, чтобы вновь заслужить гнев Деммида? Он же смирился... чего еще им надо?

    - Посмотри на меня.

    Рэми посмотрел. И вздрогнул, когда повелитель покровительственно взял его за подбородок, заглянув в глаза. Отвести бы взгляд, но нельзя. Все так отдает приказы в голове Вирес: "Глаз не отводи... дай ему себя изучить".

    К чему изучать-то? Еще немного и Рэми отдадут жрецам, замкнут в каком-нибудь провинциальном храме, заставят служить неведомому божеству и забудут... как страшный сон. Даже Мир забудет: высокорожденные обладают короткой памятью, когда дело касается сломанных судьб рожан.

    - Ты бледен, мой мальчик. Почему?

    Вопрос Рэми удивил. Но тон удивил еще больше: повелитель мягок? Такие, как он, вообще мягкими бывают? Скорее - нет. Скорее опять какая-нибудь ловушка или новый урок для своенравного сыночка.

    Вот только повелитель почему-то ждет ответа. А что ответить-то? Да и язык не слушается...

    Потому что дрожит еще тело, помнит недавнюю боль, потому что кричит в ужасе разум - перед тобой стоит тот, для кого ты всего лишь заноза... не более.

    И вновь приходит извне помощь, на этот раз от телохранителей принца. Прежде, чем Рэми успел рот раскрыть, Тисмен уже пояснил:

    - Наш мальчик слишком порывист, мой повелитель, и упрям. Нам пришлось его опоить. Боюсь, он не понимает, что здесь происходит.

    "Сам-то понимаешь?" - хотелось спросить Рэми. По глазам Мира и его телохранителей было видно - нет, не понимают...

    - Порывист, - повторил повелитель. - И прямолинеен. Как его отец... Сядь.

    Рэми неосознанно задрожал, когда тяжелая рука Деммида легла на плечо и надавила, заставляя вновь опуститься на ступеньки трона.

    - Будет по-твоему, сын, - начал повелитель, обращаясь к Миранису. - Но не по-твоему, Гаарс. Рэми останется в замке и станет телохранителем наследника.

    - Мой повелитель забывает...

    Рэми, на которого штучки Тисмена действовали с каждым мгновением все меньше, вздрогнул. Даже он понял, что Гаарс дерзок...

    Деммид рожанина за дерзость почему-то не карает. Он, казалось, даже не слушает. Но делает к шаг Гаарсу один из телохранителей повелителя, что-то шепчет на ухо, и Гаарс бледнеет, отходя к двери.

    Вновь подходит к Рэми Вирес, уверенно закатывает ему рукава и внимательно изучает, не активизируя, знаки рода.