Это «Кумач», стихи которого она с гордостью зачитывала в Кремле при получении собственной награды:

Оня этот – тот Иосиф Прут, которого 33 года назад показавшаяся ему «розовым ангелом» шестилетняя Орлова приглашала на объявленный Ф. Шаляпиным «дамский танец»….

«Прошло тридцать лет и еще три года, – подсчитывал потом И. Прут. Началась война. Перед отъездом на фронт я пришел попрощаться с Любовью Петровной и Григорием Васильевичем».

Тут Оня несколько «округляет» время. Прошло на самом деле 35 лет, прежде чем, эвакуированный в Алма-Ату, а потом переэвакуированный с Орловой и Александровым в Баку, он зашел к ним попрощаться.

«Были сказаны какие-то бодрые и вместе с тем грустные слова, незаконченные фразы… Неожиданно Любовь Петровна попросила меня спуститься с ней на улицу. Мы сели в их машину, куда-то поехали и остановились у проходной авиационного завода (Бакинского, соответственно. – Ю. С.). Любовь Петровна оставила меня в машине, а сама прошла в здание. Скоро она вернулась, держа в руках две пластины из пуленепробиваемой стали. На одной из них была наклеена ее фотография (в каске, тушащей на крыше зажигательные бомбы из фильма по сценарию того же Прута „Одна семья“. – Ю. С.)

– Надпись на карточке прочтете только после Победы! – сказала Любовь Петровна.

Затем она вложила пластины в нагрудные карманы моей гимнастерки и благословила меня. Так я и ушел на войну бронированным.

9 мая 1945 года в Праге я вынул обе пластины из карманов гимнастерки. Левая – та, что прикрывала сердце, осталась нетронутой. А в правой оказалась вмятина: пуля (или осколок) уткнулась в нее. Когда я отделил от пластинки фотокарточку, то прочитал на обороте: «Хотя я и кричала на Вас иногда, знайте – это было по дружбе. От всего сердца желаю вам удачи, и чтобы вам было хорошо. Ваша Любовь Орлова».

Так что «розовый ангел» оказался для Прута еще и ангелом-хранителем. И непонятно, почему такое красивое сравнение не пришло в его писательскую голову…

Между тем из Москвы до Алма-Аты в октябре 41-го добирались две недели. И здесь, как и по дороге из Риги в Москву, Орлова оказалась в лидерах. Об этом вспоминает дочь Э. Шуб и жена главного инженера «Мосфильма» А. Коноплева:

«В нашем вагоне совершенным чудом стала Орлова. Она была нашим бригадиром, когда мы мыли заляпанные окна вагонов. Она надевала шляпку (уж не ту ли, с пером, за которой возвращалась в Риге с вокзала? – Ю. С.) и туфли на высоченных каблуках и с М. Зощенко под ручку на узловых станциях ходила добывать нам еду и уголь для паровоза. У нашего вагона собиралась толпа поглядеть на живых Орлову и Зощенко, а в купе, разбитый радикулитом, лежал Г. Александров. Все пытались растирать его, плясать на спине, но все это мало помогало».

Между прочим, Зощенко не только ходил под ручку с Орловой добывать хлеб насущный и «паровозный». В этом же поезде он писал сценарий «Опавшие листья» для Орловой и Александрова. Но потом их пути разминулись: Зощенко остался в Алма-Ате, режиссер и актриса перебрались в Баку, и недописанные «Опавшие листья» не были сняты.

Еще об одной тогдашней остановке поезда «Москва – Алма-Ата» рассказывает Д. Щеглов:

"…Когда по вагону пошли разговоры об очередном авианалете, Орлова как ни в чем не бывало вышла подышать холодным октябрьским воздухом и немного пройтись. Возле соседнего вагона она остановилась. Женщину, которую Орлова заметила в одном из окон, можно было узнать лишь по запоминающимся на всю жизнь глазам – настолько она была истощена и обескровлена».

Это была жена М. Булгакова, Елена Сергеевна, на квартире у которой пять лет назад Орлова с Александровым наслаждались главами «Мастера и Маргариты» в исполнении автора.

«Елене Сергеевне Булгаковой, – пишет Д. Щеглов, – стоило невероятных трудов попасть в этот особый поезд. Кроме 12 рублей пенсии, которую выхлопотал влюбленный в нее Фадеев, жить ей было абсолютно не на что. Она впадала в голодные обмороки, с трудом могла говорить.

Впрочем, заговаривать с Еленой Сергеевной никто и не собирался. Орлова оказалась единственной, она подошла к ней, пригласила в свое купе, поделилась едой.

Близкими знакомыми они никогда не были, что и придает этой встрече особый смысл, ибо какой бы осторожной ни была или ни казалась Орлова, какое бы недосягаемое место ни занимала она в сталинском пантеоне избранных, никто не мог припомнить ей нарочитое «неузнавание» при встрече с отверженными или даже просто суетливый огонек, зажигавшийся в глазах всякого, просчитывающего последствия подобных встреч. Была черта, за которую она никогда не переходила, не позволяла себе переходить.

Через много лет она так же подойдет к еще одной зачумленной – вдове бывшего директора «Мосфильма», отсидевшей больше 15 лет. На студии, куда эта женщина пришла устраиваться на работу после лагерей, ее никто «не узнал», кроме Орловой, буквально бросившейся к ней с объятьями. Позже она приглашала эту женщину к себе домой, помогала ей деньгами и лекарствами».

Не зря же Ф. Раневская заметила как-то: «Сказать об Орловой, что она „добрая“, – это все равно что признать, что Лев Толстой – писатель не без способностей».

Свою бешеную популярность по дороге в Алма-Ату использовала во благо своих спутников не только сама Орлова.

– Однажды, – рассказывает М. Кушниров, – взявший на себя общее руководство составом Л. Трауберг (первый в орловском стихотворном перечне Леня. – Ю. С.) договорился на одной из станций, что местные бабы притащат к поезду несколько мешков вареной картошки. Но комендант поезда и слышать не хотел о его задержке: «И так опаздываем!»

– А хотите, пока ждем, я познакомлю вас с самой Орловой? – кинулся Трауберг во все тяжкие.

– А она здесь?!

Не смог комендант отказаться от такой чести и согласился ждать баб с картошкой.

Однако Орловой в ее вагоне не оказалось. Зато на месте была Галина Сергеева, жена И. Козловского, «пышнотелая красотка, звездных высот, правда, не достигшая, но все же памятная зрителю по той же, с Орловой, „Любви Алены“ и особенно по роммовской „Пышке“.

Трауберг и тут не смутился, схватил Сергееву (потом он снимет с ней ее третью известную картину – «Актриса») и поволок к ждущему Орлову коменданту. «Вот, знакомьтесь – сама Орлова!» – не моргнув глазом, представил режиссер. Увидев в чадном полумраке что-то очень красивое и смутно знакомое, комендант-чудак поверил и готов был ждать баб с картошкой сколько угодно…