Возвращаясь к состоянию здоровья императора, еще раз отметим, что болел Николай I не реже обычных людей. Как правило, это были сезонные болезни. Повторимся: царь сознательно выстраивал имидж «железного монарха», стараясь не демонстрировать подданным своих довольно частых недомоганий. «Медицинские эпизоды» довольно часто встречаются в переписке между Николаем I и И. Ф. Паскевичем, которому император полностью доверял. Отметим, что император сообщал соратнику не только о своем здоровье, но и о состоянии здоровья близких людей:

12 января 1833 г.: «Схватив простуду на маскараде 1-го числа, перемогался несколько дней, как вдруг сшибло меня с ног до такой степени, что два дня насилу отваляться мог. В одно со мной время занемогла жена, потом трое детей, наконец почти все в городе переболели или ныне занемогают, и решили, что мы все грипп, но не гриб съели, быть так, и скучно, и смешно; сегодня в гвард. саперн. бат. недостало даже людей в караул. Но, благодаря Бога, болезнь не опасна, но слабость необычайная; даже доктора валятся. Теперь начал я выходить и опять готов на службу… Здесь кроме кашля, чиханья и оханья все тихо и спокойно»[721].

10 февраля 1836 г. Николай I сообщает И. Ф. Паскевичу о выкидыше у императрицы: «Беременность жены моей кончилась весьма благополучно ничем; она поправляется, но должна быть весьма осторожной».

4 февраля 1837 г.: «Впрочем, здесь все тихо, и одна трагическая смерть Пушкина занимает публику и служит нишей разным глупым толкам. Он умер от раны за дерзкую и глупую картель, им же писанную, но, слава Богу, умер христианином[722]… Жене моей от проклятого гриппа не лучше, она тебе кланяется, а я целую ручки княгине».

22 февраля 1837 г.: «Слава Богу, жене моей лучше, она тебе кланяется; мы среди балов и маскарадов, и в городе только и слышно».

30 сентября 1839 г.: «С самой нашей разлуки с тобой я, кроме неприятного, ничего не имел. Здоровье жены моей, которую пред отъездом оставил поправляющеюся, видимо, к несчастью, вновь столь расстроилось, что должен был, внезапно оставя Москву, спешить к ней сюда, в жестоком беспокойствии найти ее опасно больною. Но милосердием Божьим опасения мои были напрасны, и я нашел ее хотя еще в постели, но почти без лихорадки, но сильно страдающей еще от нервической простудной головной боли. Теперь ей лучше, и она третий день как перешла в кабинет, но крайне слаба, и вся польза лечения нынешнего лета исчезла. Вслед за тем заболела дочь моя Ольга сильной простудой, и сегодня только, после 14-дневной сильной лихорадки при жестоком кашле, ей, кажется, получше. В это же время лишились мы нашей почтенной генеральши Адлерберг, бывшей моей первой наставницы и которую я привык любить, как родную мать, что меня крайне огорчило. Наконец, сын заболел дорогой и, судя по первым признакам болезни, надо было опасаться повторения прошлогодней. Я должен был согласиться дозволить ему сюда воротиться и отказаться на сей раз ехать в Варшаву. Из всего этого заключить ты можешь, в каком я расположении духа, но что делать, это воля Божья; надо терпеть и покоряться – но очень, очень тяжело».

Барон Корф, вспоминая эти дни в конце 1839 г., отмечал, что болезнь великой княжны Ольги Николаевны «приняла самый опасный характер», и «врачи не раз отчаивались в ее жизни, и только на 28-й день последовал решительный кризис, с которого началось и постепенное, хотя очень медленное, выздоровление. Стоявший во главе многих врачей при ее лечении лейб-медик Маркус с благоговением рассказывал мне о попечениях и заботливости Императора Николая Павловича во время этой болезни. Не довольствуясь семью или восемью посещениями в течение дня, он часто и по ночам подходил к дверям больной и со слезами прислушивался к болезненным ее стенаниям»[723].

Николай Павлович действительно был заботливым мужем и прекрасным отцом. Свидетельств тому множество. Тот же барон Корф пишет: «…при наступлении 28-го дня я объявил, что ожидаю в продолжение его благотворного кризиса, он почти целые сутки не отходил от постели и после моих слов, что благодаря Всевышнему опасность миновала, тотчас хотел поднести Великой княжне давно приготовленный им тайно от нее подарок – две драгоценные жемчужины Sevigne. Опасаясь, однако же, для едва спасенной от смерти всякого волнения, я не позволил этого сделать, и тогда он целую неделю носил свой подарок при себе в кармане, выжидая минуты, когда я сниму мое запрещение. Впоследствии, когда больная уже стала оправляться, я неоднократно был свидетелем, как Государь стоял у ее кровати на коленях и кормил ее из своих рук, строго наблюдая, чтобы не перейти за предписанную мною меру в пище».

Вернемся вновь к письмам императора. 8-го июля 1843 г.: «У меня госпиталь в семье, Саша и жена его в кори, дочь близка к родам, и старшая внучка опасно больна коклюшем и гастрической горячкой. Это при всех других заботах меня доконает. Но при этом Бог порадовал нас сговорить дочь Александру за прин. Гессенского, которым я очень доволен. Вот все мои новости».

1-го августа 1844 г., потеряв дочь и внука одновременно, Николай I пишет И. Ф. Паскевичу: «Медлил я отвечать на первое твое письмо, потому что не мог духом собраться все это время, чтоб взяться за перо; почти 9 недель ожидания того, что третьего дня совершилось, так сокрушили мою душу, что я с трудом исполнял часть только своих обязанностей, ибо все это время был занят другой – святою. Наконец Богу угодно было прекратить страдания нашего ангела и призвать его к себе! и мы, хотя с сокрушенным сердцем, благодарим Господа, ибо он ангелу дал верно ангельское место. Теперь в грусти одно утешение – молитва и служба; я займусь по-прежнему всеми обязанностями, и авось Бог подкрепит нас». Поясним, что в этом письме речь идет о юной Александре Николаевне, выданной замуж за принца Гессенского в январе 1844 г. и умершую от скоротечной чахотки после преждевременных родов в июле 1844 г.

М. А. Корф

9 октября 1848 г. Николай I сломал ключицу. Поднимаясь по «крепко навощенной» лестнице в Зимнем дворце, он поскользнулся и упал на то же самое плечо, в котором уже прежде была у него переломана ключица: «Ушиб обошелся, однако, без дальнейших последствий, хотя государь и сказывал, что боль от него была в этот раз гораздо чувствительнее, чем тогда, когда он сломал себе ключицу»[724].

В январе 1849 г. Николай Павлович в очередной раз простудился на маскараде. Барон М. А. Корф, со слов лечащего врача Ф. Я. Карелля, писал: «Простуда сопровождалась обыкновенными его болями в правой половине головы и частою рвотою. Со всем тем, во всю свою болезнь, продолжавшуюся дней пять, Карелль, несмотря на жестокие страдания больного, никак не мог уговорить его лечь в постель. Лишенный возможности чем-нибудь заниматься, государь позволял себе ложиться только на диван. В шинели, всегда заменявшей ему халат, и в сапогах, которые вдобавок были еще со шпорами»[725]. Отлеживался царь в своем кабинете на третьем этаже Зимнего дворца.

Такое нежелание Николая I залеживаться в постели и «перемогаться» до последнего на ногах, имело свое объяснение. Барон М. А. Корф упоминал, что в 1845 г. «государь говорил близким, что болезнь его непременно требовала бы лечь в постель. Но он не хттел ложиться единственно вследствие убеждения, что если ляжет раз, то, наверное, уже не встанет»[726].

Женская обувь. Вторая половина XIX в.