Была ужасная ночь. Страшная гроза разразилась в горах. Дождь лил ливмя. Ветер с треском ломал громадные деревья.

В промежутках молния освещала пейзаж: на западе виден был ряд гранитных скал; на востоке протекала одна из громадных рек американского континента.

Нигде не видно было ни малейшего признака человека.

Каменистая, покрытая болезненной растительностью местность не привлекла пионеров, жадных до быстрого обогащения.

Однако в эту ужасную ночь, несмотря на ураган, по описанной нами местности ехал всадник. При блеске молнии он старался распознать дорогу, но его усилия были тщетны, потому что он вдруг вскричал по-французски:

— Проклятая страна! Вот мы и заблудились!.. Бедная Юнона, — продолжал он, обращаясь к своей лошади, — ты устала, а я не могу обещать тебе отдыха раньше, как через три часа. Ну, чортова погода, не правда ли?

Понятно, что Юнона ничего не отвечала на этот монолог, но она пошла тише, точно слова хозяина лишили ее мужества; но он потрепал ее по шее, и благородное животное снова поскакало в галоп, как вдруг оно кинулось в сторону и остановилось.

— О! о! — сказал всадник. — Что такое? Ты чуешь опасность, моя старая подруга; но чорт меня побери, если я вижу что-нибудь.

Сказав эти слова, всадник положил руку на револьвер, этот неразлучный спутник американцев, всегда готовый помочь в опасности.

При свете молнии, более продолжительной, чем предыдущие, всадник увидел, к своему крайнему удивлению, что-то вроде дома.

Это была хижина, прислоненная к скале и полускрытая большим обломком гранита.

— Что за чорт может жить в этом месте? — спросил себя путешественник. — По правде сказать, нам необходимо какое-нибудь убежище. Ну, Юнона, посмотрим, примут ли нас!

Но на этот раз Юнона заупрямилась.

Можно было подумать, что ее инстинкт предсказывал ей ужасные вещи.

Чтобы заставить ее подойти к хижине, всадник был принужден дать ей шпоры.

Подъехав к хижине, он сошел с лошади и постучался. Никто не отвечал. Он стал прислушиваться, но не мог различить ни малейшего звука.

— Неужели никого нет? — сказал он. — Ну, что же! Коли не отворяют, так откроем себе сами!

Сказав это, он толкнул дверь ногой; к его удивлению, дверь не подалась. Она была сделана из крепкой сосны и плотно закрыта.

«Это начинает делаться интересным!» — подумал незнакомец, как вдруг послышался шум отпирающегося замка. Дверь отворилась. На пороге появился человек, и несмотря на темноту, путешественник увидел, что отворивший направил ружье прямо ему в грудь.

Быстро, но хладнокровно приехавший оттолкнул одной рукой угрожающее дуло, а другой приставил револьвер к горлу незнакомца, который так странно принимал его.

— Теперь, — сказал он спокойно, — мы можем поговорить.

— Что вам надо?

— Мне надо, любезный хозяин, убежище и огонь. Можете вы мне их дать?

На этот раз путешественник говорил по-английски.

— Войдите! — сказал глухим голосом отворивший дверь. — Вы получите, что желаете.

Прежде чем войти в хижину, путешественник поставил свою лошадь под навес, бывший около хижины.

В это время хозяин развел огонь. Сделав это, он выпрямился и прошептал странные слова:

— Наконец-то! Сегодня ночью моя миссия будет кончена! Все приказания будут выполнены!

В эту минуту путешественник переступал через порог комнаты, которую разведенный огонь начинал освещать.

Трудно себе представить что-нибудь более противоположное, чем наружность этих двух людей, бывших в хижине.

Один был молодой человек лет тридцати, белокурый, с черными глазами. Длинные ресницы придавали красоту его открытому, честному лицу.

Он спокойно сушил перед огнем свой плащ, не обращая внимания на своего хозяина.

Другой был высок и худощав. Темная борода покрывала его лицо почти до самых глаз.

Кто хотя раз видел взгляд его глубоко провалившихся глаз, тот должен был долго его помнить.

— Вы конечно, спрашиваете теперь себя, — начал смеясь путешественник, окинув быстрым взглядом своего хозяина, — почему я осмелился проникнуть в ваше жилище. Причина очень проста: я озяб, а моя лошадь устала. Кроме того, в этой прекрасной стране нельзя в такое время прогуливаться с деньгами в кармане.

— У меня есть пять долларов, — продолжал он, бросая деньги к ногам хозяина, который, однако, их не поднял, — но я вас предупреждаю, что если вам придет фантазия убить меня, то вы не найдете ничего более. Сверх того, очень вероятно, что я буду сильно сопротивляться. Итак, спокойной ночи! А! Я могу еще прибавить, что меня зовут Робертом де-Керваль, что я живу в Нью-Йорке, что я еду в Вестфильд, наконец, что я француз и что если со мной случится… какое-нибудь приключение, то мой консул может наделать вам неприятностей.

После такого дружеского предупреждения он завернулся в свой плащ и заснул, не обращая внимания на своего молчаливого товарища. На рассвете он проснулся. Ему послышался выстрел. Несколько минут он прислушивался, но наконец усталость взяла верх, и он снова заснул. Хозяина не было более в хижине.

Уверившись в крепости сна де-Керваля, хозяин хижины осторожно поднялся и, взяв ружье, направился в угол комнаты.

Там он поднял скрытую в полу подъемную дверь и исчез, опустив ее осторожно за собой.

Сойдя несколько ступеней, он зажег факел и, пройдя по пробитому в скале проходу, вошел в подземелье.

При свете факела можно было видеть три человеческих тела, лежавшие на груде сухих листьев.

Одно из этих тел поднялось наполовину, и слабый голос прошептал с ужасом:

— Вильки! Это Вильки!

— Вставайте, сударыня, и разбудите ваших дочерей, — сказал Вильки. — Час наказания наступил, — прибавил он торжественным голосом.

Женщина, к которой относились эти слова, была еще молода, но ее лицо носило следы страданий.

Две молодые девушки, или лучше сказать, два ребенка, со страхом устремили на говорившего свои большие глаза. Их лица были бледны и худы.

— Что вы хотите сказать, Вильки? — спросила с безпокойством мать.

— Разве вы не поняли, что вы должны сейчас умереть?

— Умереть! — вскричала бедная женщина. — Это конец моих мучений… Это освобождение!.. Но они, мои дочери, какая им определена участь?.. Их освободят, не правда ли?.. Бедные создания!.. Моя смерть возвратит им свободу… Может быть, они еще будут счастливы!.. Не правда ли, Вильки? Не правда ли?..

Вильки не отвечал ни слова.

Бедная женщина угадала значение этого молчания.

— Сжальтесь над ними! — вскричала она, бросаясь на колени. — Сжальтесь над моими детьми!..

— Вы знаете, что они никогда не прощают!

Несчастная упала на землю пораженная горем.

— Умоляю вас, Вильки! — прошептала она чуть слышным голосом. — По крайней мере убейте меня прежде их… О! заклинаю вас, избавьте меня от зрелища их смерти!..

— Их приказания священны! — отвечал Вильки твердым голосом. — Я это помню, хотя вы уже забыли!..

Сказав эти слова, он схватил одну из девочек и связал ей руки и ноги; потом он бросил факел в груду сухих листьев, которая была мгновенно охвачена пламенем.

— О! Боже мой! — вскричала с ужасом несчастная мать. — Неужели Ты дозволишь совершиться такому страшному преступлению?.. Дочь моя!..

И она упала без чувств. Вильки бросил в пламя несчастного ребенка. Бесстрастное орудие таинственного мщения, он исполнял только их приказания.

Придя в чувство, бедная женщина хотела было броситься в пламя, чтобы выхватить из него свое дитя, как вдруг она заметила в углу подземелья другую девочку, окаменевшую от страха.

— А! — вскричала она. — Эта останется мне, ее вы не сожжете!..

И схватив на руки ребенка, несчастная женщина бросилась вперед и исчезла за выступом скалы.