Вдруг он заметил в скорченных пальцах Вильки кусок пергамента.

Он схватил его, быстро прочитал и тотчас выслал вон полицейских агентов, велев им выкопать могилу для убитых.

— Да! Тут есть тайна! — вскричал Фокс, оставшись один с Джефферсоном. — Вы были правы… но разве я не говорил вам, что мы ее разгадаем?

— Что же тут такое? — осмелился спросить комиссар.

— Смотрите!..

Кусок пергамента, поднесенный Фоксом к глазам Джефферсона, имел очень странный вид. На нем было написано чернилами несколько шифрованных строк, уже полинявших от времени. Затем была прибавлена еще одна строка шифров, на этот раз написанных карандашом.

Джефферсон вытаращил глаза и поглядывал то на пергамент, то на Фокса, ничего не понимая.

Фокс нетерпеливо показал ему на угол пергамента.

Почтенный комиссар побледнел. Его взгляд выразил страх, смешанный с уважением.

Что же было причиной такого волнения?..

Две простые буквы, которыми заключалась строка, написанная карандашом: Л — З.

Холодный пот выступил на лбу комиссара.

— Это «они»! — прошептал он.

Насмешливая улыбка скользнула по губам Фокса. Очевидно было, что он знал гораздо больше своего начальника.

— Хорошо! — сказал он хладнокровно, прочитав еще раз пергамент и пряча его в свой портфель.

В эту минуту послышались шаги Роберта.

Фокс приложил палец к губам и бросил на комиссара значительный взгляд.

Роберт вошел в подземелье, он был бледен и взволнован.

— Там наверху… — начал он прерывающимся голосом, — на краю оврага… кровь!.. Пойдемте!

Фокс и комиссар последовали за ним в узкий проход, по которому ночью Вильки догонял несчастную мать, уносившую своего ребенка.

Придя на край оврага, они увидели, что Роберт не обманулся.

Трава была покрыта кровью и примята, как будто чье-нибудь тело скатилось по ней в овраг.

— Это очень любопытно! — сказал холодно Адам Фокс. — Теперь я объясняю себе исчезновение другого ребенка.

— Вы можете объяснить это? — спросил удивленный Джефферсон.

— Очень легко! Эта девочка, видя ужасную смерть своей сестры, попыталась убежать. Вильки бросился за ней и, забывая, что она не может уйти от него иначе как перейдя овраг, что невозможно, застрелил ее.

— Как вы знаете?.. — прервал Роберт.

— Действительно, — продолжал не смущаясь Фокс, — карабин, который я нашел у трупа Вильки, был разряжен и почернел от дыма.

Роберт вспомнил о том выстреле, который он слышал рано утром и рассказал об этом Фоксу.

— Нечего более сомневаться, — отвечал Фокс, — записывая этот факт. Труп лежит на дне оврага. Мы можем возвратиться.

— Возвратиться! — вскричал Роберт. — Не осмотрев оврага и не попытавшись отыскать тело этой несчастной!.. Она может быть еще жива!..

Фокс покачал головой с недоверчивым видом.

Роберт обратился к комиссару.

— Мистер Джефферсон, — сказал он важно, — разве вы не считаете этот розыск вашей обязанностью?

Это обращение к его особе польстило комиссару.

— Моей обязанностью… моей обязанностью! — начал он, как бы спрашивая сам себя. — Я не говорю нет… но я хотел бы знать мнение мистера Фокса.

— Бесполезный труд, — отвечал секретарь, — и даже невозможный! Как сойти в овраг? Посоветуемся с нашими людьми!

Оба агента были позваны. Они попытались найти спуск в овраг, но после краткого осмотра решительно отказались спускаться.

Фокс обернулся, чтобы сказать Роберту, что было бы излишним на этом настаивать; но Роберт уже исчез.

Возмущенный такой трусостью, храбрый француз решился спуститься один, рискуя жизнью.

Цепляясь за выступы скал, за пучки травы, он начал опасный спуск.

Двадцать раз он едва не упал в пропасть.

Наконец свидетели этой сцены потеряли его из виду. Долго стояли они молча, удивляясь храбрости молодого человека.

— Он убился! — промолвил наконец с состраданием комиссар, выражая этими словами их общую мысль.

— Он убился! — повторили агенты. Но в глубине души они ощущали чувство, увы, слишком человеческое: они были довольны, что молодому французу не удалась попытка, на которую они сами не осмелились.

Один только Адам Фокс был совершенно хладнокровен.

— Может быть, это к лучшему! — прошептал он.

Они сбирались уже идти прочь, как вдруг из глубины оврага показался Роберт, взбиравшийся с страшными усилиями. Его лицо и руки были в крови.

— Что вы нашли? — спросил его живо Фокс.

— Ничего! — отвечал Роберт, падая без чувств на краю оврага.

Но этот обморок продолжался недолго; могучий организм восторжествовал над усталостью.

— Ничего? — повторял Фокс. — Ничего?.. Это странно!..

— Не унес ли поток труп этой девочки?.. Если она жива, куда могла она убежать?.. Ба! — прибавил он более спокойным тоном. — Рана и это ужасное падение наверно не позволили ей далеко уйти… Во всяком случае нам здесь нечего делать. Вернемтесь в хижину… Могила готова? — спросил он, обращаясь к полицейским агентам.

Агенты вместо ответа показали на свежевырытую яму.

Роберт отошел или, лучше сказать, был уведен комиссаром от оврага. Его ум старался проникнуть в тайну этих происшествий.

Фокс велел вынести из подземелья труп несчастной матери и обугленные кости ребенка. Положив их в могилу, он велел засыпать их землей.

— Вы забыли положить труп этого человека, — заметил Роберт.

— Такой негодяй не заслуживает погребения, — отвечал с презрением Фокс. — Так как он избежал человеческого правосудия, то пусть его тело останется в этом подземелье и не оскверняет землю.

Это говорил Адам Фокс, обыкновенно такой хладнокровный и бесстрастный!

Роберт заметил это с удивлением. Напрасно старался он убедить Джефферсона похоронить также и Вильки.

Комиссар был эхо своего секретаря.

Они отправились по дороге в Вестфильд и скоро прибыли в город. Правосудие не нуждалось более в де-Кервале, и он занялся своими делами.

Обменявшись несколькими словами с Джефферсоном, Фокс поехал в Нью-Йорк, под предлогом необходимости донести о случившемся.

В тот самый день, когда происходили только что описанные нами события, был вечер у нотариуса Бруггиля.

Нотариус был человек среднего роста с лысиной на лбу и большой, начинавшей уже седеть бородой. Он говорил медленно, как бы приискивая фразы. Вышедший из низшего класса общества, он достиг почетного положения. Его жена была некрасива и зла, но принесла ему хорошее приданое. Пожираемый честолюбием, он унижался перед богатыми, был груб с несчастными и кончил тем, что все значительные люди города были его клиентами.

У него было четверо детей, но если они походили на него в нравственном отношении, то по наружности между ними не было никакого сходства. Мистрисс Бруггиль регулярно ездила на воды в Вест-Пойнт, и злые языки замечали, что в этом городе есть военное училище. Не нашла ли там мистрисс Бруггиль, несмотря на свою непривлекательную наружность, каких-нибудь сострадательных офицеров. Конечно, это была клевета!

Впрочем, мистер Бруггиль имел доброе сердце и не обращал внимания на такие мелочи.

В этот вечер перед нами проходят все главные лица нашего романа.

Между прочими приглашенными, лакей вскоре доложил о сэре Джоне Редж. Это был адвокат, высокий и худой, изящно одетый, с лорнетом в глазу. Он был от природы разговорчив и честолюбив по призванию.

Затем явился Марбен, знаменитый нью-йоркский доктор, потерявший счет больным, которых он уморил. Вместе с ним явился мистер Нильд. Это был человек лет шестидесяти незначительной наружности и такого же ума. Он спекулировал буйволовыми шкурами, торговав прежде человеческими.

Между приглашенными поднялся почтительный шёпот, когда доложили о прибытии дона Педро Лимареса, состоявшего при бразильском посольстве. Это был человек надменного вида, одетый чрезвычайно богато. Грудь его рубашки и пальцы сияли бриллиантами. Он был вдовец и представлял великолепную партию. Матери семейств мечтали о нем, как о лучшем женихе для своих дочерей.