– Варвара Михайловна, нам поговорить надобно.

– Нам не о чем разговаривать, Алексей Фёдорович, – отозвалась я со всей строгостью, на которую была способна. – И более давайте прошлое не тревожить.

В этот момент, как назло, карета наехала колесом на камень, меня подбросило куда-то сперва вверх, а потом – вперёд, прямо на капитана.

– Ох…

Кажется, я заехала ему головой в челюсть.

– Простите, – я подняла голову и хотела отсесть на свое место, но меня удержали.

– Алексей Фёдорович!.. – я возмущённо уперлась ладонями ему в грудь и подняла голову. Его лицо было близко, очень близко. И смотрел он… Лучше бы и вовсе не смотрел, чем так! Я невольно облизала разом пересохшие губы. Это оказалось последней каплей. Мезенцев стиснул меня в объятиях так, что б я не могла пошевелиться, а потом… Поцеловал! Я хотела было возмутиться, но… в его объятиях было так тепло, а поцелуй кружил голову.

– Приехали, барин!

Голос кучера заставил нас опомниться.

– Да как вы… да… – от возмущения я не могла найти слов. И не только от возмущения: голова всё ещё кружилась, а по телу разливалась томная нега. – Я вам не Каменская, чтобы со мной так!

Я выскочила из кареты. Как назло, подол платья зацепился за ступеньку, я дёрнула, раздался треск.

– Ну вот, ещё и это!

В носу противно защипало, а глаза стали подозрительно мокрыми.

– Как так? – раздалось над моим плечом. Судя по голосу, капитан злился. – Варвара Михайловна!

Он резко развернул меня и опешил.

– Ты… ты плачешь? Варя, Варенька, родная моя…

Я снова была прижата к широкой груди. Шерсть плаща колола щёку, а дышать стало тяжело.

– Прости меня, вот я дурак, – шептал Мезенцев, осторожно поглаживая меня по лопаткам. – Не сдержался, не утерпел…

– Прекрати, – я напоследок шмыгнула носом и отстранилась. – На нас люди смотрят!

– Да пусть смотрят! – Он махнул рукой в сторону случайных прохожих, с осуждением глядящих на нас.

– Это тебе «пусть», а что как императрице донесут?

– И кто же этим заниматься будет? – хмыкнул капитан. Он снова подвёл меня к карете, кучер которой старательно отворачивался от нас, делая вид, что ничего не происходит.

– Посиди тут, я мигом! – Алексей помог мне подняться.

– Ладно, – идти в казённое учреждение заплаканной действительно было не лучшей идеей. Мезенцев действительно не заставил себя ждать. Он залез в карету, насвистывая под нос какой-то марш.

– Госпожа Симаходская проживает в качестве компаньонки княгини Голицыной на Гороховой, – довольный донельзя, сообщил он. – Княгиня, кстати, имеет выезд: четвёрка серых, читай: белых коней и расписную карету. Трогай!

Последнее относилось к кучеру. Он хлопнул вожжами:

– Но, залётные.

Карета двинулась с места. Заметив, что мой спутник пристально рассматривает меня, я отвернулась к окну, но это не помогло.

– Так всё же при чём тут Каменская? – вкрадчиво спросил он.

– Да ни при чём, так, к слову пришлась, – буркнула я.

– Варвара Михайловна, ну мне-то не врите! Тем более у вас это всегда плохо получалось!

– Зато у вас целоваться хорошо, – выпалила я. – И со мной, и с Каменской!

– Когда это я… – Мезенцев нахмурился, а потом изумлённо взглянул на меня. – Так вот оно что! Вы тогда видели?!

– Да. И не имею никакого желания дальше продолжать этот разговор!

Но меня не послушали.

– Вот я дурак, всё голову ломал!

– Жаль не сломали.

В ответ Мезенцев лишь счастливо рассмеялся, заставив меня заскрежетать зубами.

– Мы после поговорим, во дворце, – пообещал он.

Дом княгини – жёлтый с белым рустом и огромными арочными окнами второго этажа – знали все. Мы вошли в просторный вестибюль и остановились у лестницы, ступени которой вели к камину с огромным полуциркульным зеркалом. Дальше лестница, как и положено, раздваивалась. Лакей, которому мы сказали доложить, появился по правую сторону.

– Княгиня вас примет! – торжественно произнёс он.

– Ещё бы не приняла, – еле слышно прошептал Мезенцев. – Я ж рекомендательно письмо Александра Христофоровича показал, а люди его сейчас за домом следят.

Я только хмыкнула, прекрасно понимая, что имя графа Бенкендорфа открывает любые двери.

Княгиня принимала нас в гостиной, голубые стены которой были украшены белой лепниной. Сама хозяйка сидела в кресле у камина. Немолодая, надменная женщина с чепцом на седых кудрях и растительностью на лице, Голицына давно получила прозвище «усатая княгиня». Она щурилась, пытаясь всмотреться в наши лица, – поговаривали, что зрение начало её подводить. Я присела в реверансе, а Мезенцев почтительно поклонился.

– Итак, капитан, – начала княгиня скрипучим голосом. – Вы тоже хотите узнать секрет трёх карт, кой достался мне от графа Сен-Жермена?

– Благодарю, Наталья Петровна, но я по делам казённым, да и в карты не игрок…

– Тогда вам должно везти в любви, – хмыкнула Голицына, устремляя на меня взгляд. Я поёжилась: блеклые глаза, казалось, прожигали насквозь. – Да, определённо повезёт… И проклятие хорошее, правильное проклятие… Так с чем пожаловали?

Присесть нам не предложили, а мы сами не осмелились.

– Аглая Юрьевна Симаходская вам знакома? – поинтересовался Мезенцев.

– Глаша? Да, она была моей компаньонкой.

– Была?

– Была. Тоже всё хотела секрет карт выведать, да талисман на удачу получить, – княгиня усмехнулась, усы на её лице вздрогнули. – Только опоздали вы. Она давеча сбежала.

– Как сбежала?

– Да как обычно сбегают: узнала я, что она выезд мой брала, побранила да в свою комнату отправила. По утру Глаша к завтраку не вышла. Хватились, а комната пуста.

– А искать не стали? – спросила я.

Голицына фыркнула:

– К чему мне это? Уж на её место всяк быстро найду!

– Да, конечно… Не смеем более задерживать, – Мезенцев поклонился и подхватил меня под руку.

– Скажите императрице, пусть лично благословит вас, тогда и брак счастливый будет! – прокаркала нам вслед княгиня. – И да, Глашу на Сенной поищите! У нее там тётка комнату снимала. Лукерья Тихонова. Родная кровь…

Мы с Алексеем переглянулись и поспешили покинуть дом усатой княгини.

– На Сенной, значит… – протянул капитан, подзывая одного из жандармов, круживших у дома. – Плохо.

– Отчего же? – поинтересовалась я.

– Оттого, Варенька, что тебя я туда точно брать не буду! Ещё не хватало тебя по притонам да кабакам водить!

– Ну, во-первых, Алексей Фёдорович, я вам тыкать не разрешала, – заметила я. – А во-вторых, я, как и вы, при исполнении приказа государевого. Так что хватит миндальничать!

Я топнула ногой. Послышался хруст. Каблук, попавший между двумя булыжниками, обломился.

– Ну вот, опять невезение!

Я не успела сообразить, что делать, как меня подхватили на руки.

– Отпустите немедленно! – возмущённо потребовала я у Мезенцева, но он только крепче прижал меня к себе, неся в сторону кареты.

– Вот видишь, Варенька, даже обувь против тебя, – заметил он, бережно усаживая меня на сиденье.

– Это не обувь, а проклятие! – возразила я, пытаясь приладить каблук магией. – Вот. Часа два продержится. Так что – едем на Сенную!

– Варя…

– Не то императрице пожалуюсь! – пригрозила я.

– Что я тебя в бордель не пускал?

– И это тоже. А вообще, давайте в Зимний, я провожатых попрошу и сама на Сенную поеду!

– Да в кого ж ты такая упрямая! – вздохнул Мезенцев. – Ладно, поехали вместе. Только слушаться беспрекословно, иначе оба сгинем!

Я только закивала и на всякий случай навесила на пальцы пару заклинаний. Алексей заметил это, но ничего не сказал. Он вообще как-то весь подобрался, а взгляд стал жёстким.

– От меня ни на шаг! – предупредил он, когда мы вышли из кареты. Предупреждение было лишним. Глядя по сторонам, я и сама жалась ближе к капитану.

Даже церковь, вокруг которой были раскинуты торговые ряды – дощатые мостки, на которых всё лежало кучей, – казалась зловещей. Едкие запахи табака, немытых тел и тухлых овощей заставляли морщиться. Из одного из зданий, окружавших площадь, то и дело доносились женские визги. По всей видимости, это был бордель.