— У меня…. У меня практически сразу, но со мной бабушка занималась с младенчества, так что мой пример для тебя не показатель. Ты же не удивляешься, что остальные не плетут иллюзии как ты. — Одрик тягостно вздохнул и закрыл глаза.

— Но ведь ты бы мне показал, как ты это делаешь?

— Конечно.

— И давай я тебе что–то покажу. Может, вместе получится?

— Учитель велел упражняться в медитации час… перед сном. Ты останешься?

— Ну–у…, если ты очень–очень попросишь, может быть останусь. Только, чур, меня слушаться!

— Я очень–очень–ОЧЕНЬ попрошу, — И Одрик сложил руки в умоляющем жесте.

— Сейн, вы не желаете отужинать? — Наконец вмешалась в их разговор кухарка. — И девушку угостите. У меня сладкий пирог удался, вы только взгляните.

— А чего на него глядеть, надо быстрее пробовать. По какому поводу сегодня такая красотища?

— Так сегодня «Новый хлеб», все соседи пекут, чем мы хуже?

— Вот, уже и лето кончается, раз на ярмарку свежую муку привезли.

— Сейн, если у вас на сегодня никаких больше пожеланий нет, то я могу быть свободна?

— Конечно, можете, — ответил хозяин.

— Ой, я же чай еще не поставила! Я сейчас все доделаю.

— Смиз, да идите, что вы со мной как с ребенком! Что я, чай никогда не заваривал? Мы справимся…. Идите уже, вас дома внуки заждались. И заберите половину, вы же напекли, как целую свадьбу! Нам и этого хватит. Забирайте, забирайте!

— Вот спасибо, сейн, вот спасибо! — Рассыпалась в благодарностях кухарка. — Правду мне Шооре сказала, что добрее белого илларя….

Кухарка со своими хвалебными причитаниями, наконец, удалилась.

— Смотри, разбалуешь ты прислугу.

— А кого по твоему мнению я должен баловать? Себя нельзя, Учитель не велит.

— Тогда никого.

— Совсем–совсем никого? Или кого–то немножко можно?

— Ну, если немножко, то я согласна побыть кем–то.

— Не надо кем–то, будь собой. — И Одрик обняв Торкану за талию, прижал ее к себе.

— А кто обещал слушаться? — Кани со вздохом освободилась от его рук. — Сначала медитация.

— Так до сна еще далеко.

— Вот и прекрасно, мы можем не спеша поужинать. Ты же мне обещал показывать все каравачские традиции, а «Нового хлеба» в столице нет.

— Все у вас в столице не как у людей, — засмеялся Одрик и пошел ставить чай.

И Торкане действительно казалось, что раньше в ее жизни в Ричелите кроме бабушки и людей не было. Не было там жизни, одни чопорные церемонии, одни разговоры на заранее объявленные темы, а просто так никто и не улыбнется. Не было, да и не могло там быть непринужденного ярмарочного изобилия, не было, и не могло быть такого Одрика с его дружеской расточительностью. Он заранее соглашался с Кани во всем и был готов выполнять все ее желания с такой ретивостью, что ей самой приходилось их сдерживать.

И поэтому за столом разговоры велись на невинные нейтральные темы, поэтому она сама предложила полистать академическую книгу, хотя там была не ее тема, поэтому она согласилась посмотреть на его сооружение в мастерской, хотя ничего в этом не понимала. И Одрик так самозабвенно рассказывал про свою мечту о выращенном кристалле, что ей подумалось: «У него получится, обязательно получится. А как же иначе!»

Раскаленное дневное светило закатилось за Трехзубую скалу, из раскрытого окна пахнуло хоть каким–то подобием вечерней прохлады. И Торкана решила, что пора приступать к занятиям. Они поднялись наверх, там воздух был свежее, на полу лежал изрядно потертый коврик.

— Давай сначала с первой позы. Я послежу, что с тобой не так.

Одрик обещал слушаться, и повторил все, что получилось с Учителем. Кани подошла сзади положила руки на плечи, провела по позвоночнику.

— Ты весь зажат как сахарный тростник под прессом. Так конечно ничего не получится. Тебе надо расслабиться и не думать, а чувствовать. Да расстегни ты рубашку, это же не ворот, а удавка! Ты кого стесняешься? Меня? Не стоит….

Одрик послушно освободился от рубашки.

— И ремень ослабь, а то он натянут как струна, так и дышать невозможно. Не понимаю, зачем так затягиваться, тебе же корсет необязателен. Ты освободись от всего лишнего, ненужного. Никого и чего сейчас нет, только ты… ну и я рядом. Забудь про все и повторяй за мной. Представь, что ты в реке, нет, в том озере, где растут болотные фонарики, сейчас тебе спокойно и тепло. Над тобой светят звезды, а вокруг фонарики. А теперь давай вместе со мной, но не с первой позиции, а с третьей!

Одрик был послушен, как и обещал, и третье упражнение у него получилось само собой, без особых усилий. И четвертое уже не показалось сверхсложным, даже в чем–то приятным, или голос Торканы его успокаивал, почти убаюкивал. И удивительно дело, он согласился и на пятую позицию, о чем даже не мечтал. Он будто бы был в воде, и вода сама несла его. Весь мир вокруг, включая собственное тело, казался мягким, спокойным и податливым, как мягкая гончарная глина, или как тесто в умелых руках пекаря. И вдруг…

— Руки! — Воскликнула Торкана, и плавный флер улетучился. Одрик вывалился в свою рутинную обстановку.

— Что, руки?

— Одрик, у нас пока всего лишь медитация. УЧЕБНАЯ!

Одрик покорно убрал руки оттуда, где они оказались, потому, что это была явно не учеба. Но как же ему удержаться, когда Торкана была так близко!

— Я тебе велела про все лишнее забыть….

— Разве ты лишняя? — Прозвучал вопрос ученика, обиженного строгостью преподавательницы. Одрик поднялся и вышел из комнаты.

Торкана нашла его по шуму льющейся в ванну воды. Рассуждала она недолго и тоже влезла в прохладу ванной, застав Одрика врасплох.

— А я в качестве поощрения за выполнение упражнений и хорошее поведение думала показать тебе еще одну очень интересную позицию?

— Но ведь у меня не получилось.

— Не получилось у тебя совсем чуть–чуть. За это даже бал не стоит снижать, так, разве небольшой минус. Но вот поведение идеальным назвать никак нельзя.

— Идеальное — это на «отлично». Неужели мне «хорошо» по поведению поставить нельзя?

— Ты прав, «хорошо», пожалуй, можно. И в таком случае я могу провести еще и факультативное занятие, сверх учебной программы. Ты согласен?

— А это зачтется в итоговую оценку?

— В зависимости от результата.

— Я постараюсь.

— Ты только не торопись и слушайся меня. И ВСЕ получится.

И у них ВСЕ получилось….

Если учитывать еще и факультативные занятия, то медитации перед сном было уделено гораздо больше часа. А за старательность, с которой это было выполнено, можно было ожидать похвалы от придирчивого Учителя. Но он бесстрастно молчал, рисунок на браслете, оставался всего лишь рисунком.

Двоим не тесно даже на такой узкой кровати, они спят, прижавшись друг другу…. Занавеска неслышно колышется под дыханием звездной ночи спелого лета. Густая тьма беззвучна, нет сейчас ни птичьих трелей, ни лягушачьих хоров. Не приблизились еще к Каравачу вестники осени — грозовые тучи с громами и молниями, молчалива ночь. До рассвета в городе правит тишина. И разговор двух бестелесных сущностей не в силах нарушить ее.

— Доброй ночи коллега, наконец–то мы одни, — ответом было привычное тягостное молчание.

— ……………………….

— Коллега, ну нельзя же быть таким букой, мы в каком–то смысле соседи, а в некотором возможно и сожители.

— Позвольте, асса, вы на что намекаете?

— На то, что мы с вами попали в один переплет и желательно как–то вместе сосуществовать.

— С чего вы взяли, что я жажду совместного существования?

— Разве в сундуке лучше? — спросил некто голосом Дика

— Там хотя бы всякие не донимают.

— И вам не было не скучно?

— Да мне всего ничего осталось, как раз для того, чтобы подумать о бренном.

— Хм, подумать! Думать–то мы все мастера, а вот сделать что–нибудь.

— Как вам там?! Я не намерен выслушивать нотации от неизвестной и подозрительной сущности!

— От такого же слышу! Хотя вы мне не так уж неизвестны. — Ехидно продолжил некто голосом Дика.