— Однако! Кто–то до сих пор не успокоился.
— Да, кто–то ни как не может мне простить моего существования.
— А что полковник говорит?
— А он не знает.
— Почему? Это его прямая обязанность.
— Мы с ним того…слегка повздорили, — и Одрик опустил глаза. — По моей дурости так получилось.
— Вот это зря, это весьма не к месту. А извиниться не думал?
— Просто извинениями тут не обойдется, дело тянет на дуэль.
— Эх, как вас угораздило! У тебя кровь кипучая — это понятно, но, получается, что и Калларинг еще не остыл.
— Во–от…. Шансов в простой дуэли на мечах против него у меня не много, а магию по правилам применять нельзя.
— Ну да, ну да, — покачал головой Антонин. — А это точно был легионер, ты опознал его?
— Точно, они были из Легиона.
— Они? Их было много?
— Восемь.
— О! Видать, ты очень дорого стоишь! Мэтр, вы обратили внимание, как наш юноша вырос в цене, а ведь не прошло и года.
— А? Да–да…, — отозвался уже изрядно набравшийся Олирко. — За это надо выпить!
И бокалы были наполнены уже без возражений.
— Я же сказал, что не буду.
— Одрик, не знаю, что ты там себе надумал, но это действительно хорошее вино. А расслабится после сегодняшнего тебе надо. Ну не упрямься. Давай за твое невероятное везение.
— Верно говоришь, Антонин, упрям как… весь в папашу. Тот тоже такой же был, но точно знал, чего хочет. И если упрется, то ни на гномий мизинчик его не своротишь. Большой души был человек….
— Мэтр Олирко, вы знали моего отца?!
— Да, мой мальчик, я знал… было дело… давно…. очень давно…
— Мэтр! Не спите! Только не сейчас…, — Олирко уже клевал носом, его маленькие глазки закрывались, и голова уверено падала на грудь. Несколько бутылок кьянто все же сморили его. Антонин подал знак бдительному официанту, тот принес подушечку. И предводитель воров заснул, откинувшись на спинку кресла.
— Не расстраивайся, — сказал Антонин огорченному Одрику. — Он все–таки тебе признался, это главное. Значит, он уже готов тебе рассказывать, потерпи немножко.
— Антонин, а ты об этом знал?
— Знал, но это не моя тайна… А пока он нас не слышит, я должен тебе открыть некоторые свои. Послушай меня внимательно. Тот, кто тебя так дорого оценил, он не может знать про тебя что–то такое, что ты сам недавно узнал?
— Вы про что? Я не понимаю.
— Слушай, не прикидывайся дурачком, восемь человек просто так не посылают. Я не просто так интересуюсь, я очень опасаюсь за тебя. Это либо политика, либо то, о чем я спрашиваю.
— Да о чем?
— О твоем ЦВЕТЕ.
Такого Одрик никак не ожидал, если бы спросил не Антонин, а кто–то другой, то он расстался бы с жизнью.
— Откуда т–тебе это известно? — Маг уже был готов ко всему, даже проверил округу, но никого подозрительного там не оказалось.
— А за тобой давно наблюдали, ожидали чего–то интересного. Но, по правде говоря, не такого. Так что мне повезло, никому из наших еще не удавалось быть наставником белого мага.
— Из кого — ваших?
— Из Ордена Равновесия. Ты давно попал к нам на учет, как только в тебе проявились отклонения.
— К вам?!
— Ты не понял до сих пор? Я монах Ордена. — Одрик впервые просканировал ауру близкого человека, как его учил Учитель, хотя и поверхностно. Антонин не врал, впрочем, он никогда не врал, и угрозы от него не исходило.
— Это пока ТАМ неизвестно, но в любом случае они узнают, даже если я отрежу себе язык. Вот уже много веков Орден пресекал появления разного оружия и изобретений, тех которые могли бы дать одной из сторон значительный перевес или просто сильно изменить мир. Орденом был уничтожен изобретатель грозовой пыли, и он сам и вся его работа. За последние лет двадцать мы уничтожили самодвижущуюся повозку, колеса которой крутил пар. Был убит изобретатель, что хотел летать на шаре, наполненном горячим воздухом, Был уничтожен нашедший черную желчь земли, скважина завалена, карты сожжены. Кстати, твой отец чуть не открыл ее заново, иначе…, в общем, не было бы тебя. А теперь над равновесием нависла новая угроза, и это ТЫ!
— Но я же ничего не делал! Я и не собирался занимать ни чью сторону.
— Это пока. И никто не знает, как все обернется. Тебя можно чем–то заинтересовать, увлечь, вынудить, наконец. Ты настолько лакомый кусок при любых разборках, что даже не представляешь. Ты даже можешь ничего не делать, сам факт, что ты на чьей–то стороне уже нарушает равновесие. Мне пока удается, скрыть то, что я знаю. Но рано или поздно этому придет конец, они узнают и придут за тобой. И ни легионерам, ни даже халифским мальчикам не сравниться с группой захвата Ордена. Цель будет достигнута любой ценой, слышишь, ЛЮБОЙ.
— Они ненормальные!
— Да, в большинстве своем они фанатики. Они считают себя хранителями истины и проводниками божественной воли…. Понимаешь? — Одрик покачал головой.
— Антонин, а как же ты?
— Я? А что я? Сначала все выглядит красиво, просто божественно правильно. Но…, в том–то и дело, что тысячу раз «но». Порядок и хаос… Две крайности, наблюдаемые в нашем мире. Четкая, подчиняющаяся определенному порядку смена событий в окружающем нас пространстве и во времени — движение планет, и звезд, смена времен года, восходы и закаты, размеренный стук маятника, ровный строй войск на параде…. И, с другой стороны, непредсказуемость погоды, движение игральной кости, запутанные рукава нашей Несайи, толчея торговцев на ярмарке….
С одной стороны жесткий равновесный порядок, где все подчинено нерушимым законам, где нет места проявлению своеволия, а значит, и нет и свободы.
С другой стороны отсутствие всех законов, отрицание любой системы, абсолютная ничем неограниченная свобода.
Что из этого добро, а что зло? Что есть благо, а что худое?
Порядок, равновесие, устойчивость всегда считались величайшими достоинствами. Было принято опасаться внешнего беспорядка, неопределенности, зыбкости — этих обязательных спутников неравновесности.
Но первое сомнение человека это сомнение в себе самом, и я все чаще стал задумываться, а не ошибаюсь ли я? На самом ли деле Орден равновесия в своем учении несет истину?
Самая главная правда, которую человек должен узнать, это правда о себе самом.
Я очень долго искал, я очень много думал….
Да, конечно, полный безудержный хаос, это вождь хулиганства и разбоя. Но абсолютный порядок это самый жестокий из тиранов. Ведь людям, обыкновенным нормальным людям, чтобы жить, нужно находиться где–то посередине.
— Да! — вдруг подал голос, очнувшийся Олирко, — Даже у разбойников есть свои правила. Продолжай, Антонин, люблю твои сказки слушать. — И тут же уронил голову и опять захрапел. Слуга заботливо уложил его поудобней, и продолжил:
— Ведь на самом деле человеческое живое существо есть неравновесная система, балансирующая между порядком и хаосом. Это трудно, быть живым вообще трудно, очень много сил уходит на такое лавирование. И очень просто перейти в состояние равновесного порядка, для этого просто не просто надо сделаться трупом. Нигде нет такого порядка и покоя, как на кладбище.
Вот и получается, что наш превозносимый порядок это удавка, которая душит все живое, абсолютный порядок это вечный лед, в котором жизнь просто невозможна.
Жизнь невозможна и в полном хаосе, как в перегретом клубящемся паре, который ни мгновения не стоит на месте, сметая все на своем пути.
Я это понял, мое прозрение было ужасным, получается, я посвятил свою жизнь ложной истине. Где же найти выход?
Когда–то очень давно, я работал в библиотеке монастыря, и видел, как один из братьев пытался перевести какую–то странную старую книгу. Я никогда до и после не видел такого странного языка, там ничего невозможно было понять. Даже нашему лучшему переводчику не удавалось найти смысл, привязать те слова к каким либо понятиям. Он не знал ни сна, ни отдыха. Однажды ночью он заснул прямо за столом в библиотеке. Я не смог справиться с любопытством и взял один из исчерканных листов. Единственная связанная фраза, которую я смог там разобрать была: