— Белые самые опасные, а шкуру портить нельзя, нужно в глаз бить. — И подумав о чем–то далеком, добавила. — Раньше белые, когда приходил их срок, сами прилетали, но потом что–то нарушило договор. И сейчас приходится идти в горы самим. Больше половины охотников останется в горах, род совсем ослабнет. А я им ничем помочь не могу … — В ее словах отразилась такая тоска и боль, что у меня самой защемило сердце.

Я сидела и смотрела на суету подростков, старшие вели себя спокойно и солидно. Молодежь готовилась к охоте, точили длинные ножи, чистили наконечники длинных копий, и сквозь эту суету ощутимо тянуло липким запахом страха. Они совсем молодые…

— Сами прилетали? А если опять прилетят, они в горы не пойдут?

— Не прилетят. Мне еще бабка рассказывала, что в дни ее юности прилетали, давно это было. Кроме меня об этом никто и не помнит… — Женщина уголком одеяния вытерла набежавшую слезу.

Мне в голову пришла одна идея…

— Мара, ты гварричей кушаешь. — Без слов спросила я у своей любимицы.

— Да. — Вместе с подтверждением пришла легкая обида, больше нечего, а «горьких» гварричей и тех не дают всласть покушать.

— А сколько ты можешь их съесть за раз?

— Не знаю, много.

— Много это сколько? — Мара в задумчивости начала чесать ухо. Перед глазами проходил строй гварричей, я насчитала около двадцати. Ого, ну и аппетитик у собачки.

— Мара, а ты можешь привести гваррича сюда, и есть его здесь, в тот момент, когда его тут убивать будут? — Мара опять в задумчивости начала чесаться.

— А тут у меня их не отберут?

— Им, только шкура нужна, сущность твоя, съесть их можно будет сколько сможешь, но только тут. Я думаю, что тебе еще и потрохов от пуза дадут. Чтоб людям в горы не ходить. Да, и еще гварричи должны быть белыми и ОЧЕНЬ большими.

— Так их еще и найти надо.

— Если можешь сделать, как я прошу, то можешь приниматься за поиски. Вперед.

Мара встала, сладко потянулась и начала крутиться на месте, как бы пытаясь схватить себя за хвост, все быстрее и быстрее. Очертания ее смазались, уши сильно увеличились и приняли вид крыльев, крылья стали двигаться, она превратилась в легкое черное облачко и исчезла.

— Ты куда отправила своего демона?

— Да пусть посмотрит, где белые гварричи водятся, чтоб охоте по горам просто так не бегать. А почему ушла охрана из эльфов? Они не хотят с вами общаться?

— Они всегда уходят, им нельзя с нами общаться… Мы проклятые…

— А кем прокляты и за что?

— Давно это было… Это длинная и печальная история…

— Если у вас есть время, то я никуда не тороплюсь и очень люблю длинные истории.

Старушка замолчала, размышляя, стоит ли рассказывать мне эту историю или нет?

— Тогда и этого, — Она ткнула корявым пальцем в Притера — тоже позови, а то он лопнет от любопытства.

Я замахала руками, подзывая Притера, он опасливо подошел и сел рядом со мной на место Мары. Старушка подкинула в огонь кизяка и начала рассказ.

— Давно это было, очень давно, еще до того как на Лари появились люди …

тогда еще Пресветлая богиня еще не привела на Лари людей.

И было у Властителя Светлого леса двое детей сын и дочь. Хоть и были брат с сестрой единокровными, но как от разных родителей. Брат своенравный, порывистый, но возвышенный, и пылкий. Ну, копия отец в юности, если бы только родители помнили, какими они были. Сестра тихая, рассудительная, любезная, но расчетливая и завистливая. Уж в кого она такая уродилась — не понять, и кому ей завидовать, когда с пеленок имела, что душа пожелает.

Отец, великий владетель, был вечно недоволен сыном, сын не доволен отцом — извечный конфликт отцов и детей. Ведь не любим мы смотреться в зеркало, которое не врет, вечно с ним спорим. Одному тяжело вспоминать каким он был, и чего уже не вернуть, а другому не хочется становиться тем, что ему уготовано судьбой. И как всегда молодость стремится все поменять, старость сопротивляется и не хочет менять ничего. И еще долго бы раскачивались эта лодка, если бы вдовый отец не вздумал взять себе молодую жену, и даже пассию тут же подыскали: юна, прекрасна и невинна, как свежевыпавший снег, видимо ее для этого и растили, а потом привели как жертвенную белую илларочку на закланье. Но сестричку это уже не устраивало, она переставала, быть первой женщиной при дворе, теперь она будет должна уступать дорогу и кланяться молодой мачехе, которая младшее ее будет. С какой стати! Вопиющая несправедливость! И что решила сестра, раз мужчины мешают ей жить, мужчины же и осуществят ее планы. А уж кружить головы она умеет. Многие и без уговоров были преданы брату как будущему правителю, надеялись на лучшую жизнь с его приходом. Пока мы живем, мы надеемся на лучшее, иначе, зачем жить? Других же сестричка приманивала другими способами. Она же не просто зовет к себе в постель, она призывает к власти, а какой мужчина устоит против такого двойного влечения. И жаркими ночами план был повторен сладким шепотом многим, пусть они с братом уберут отца, а уж братика сестричка уберет как–нибудь сама. А с братиком было проще простого, посоветовать подружиться с будущей мачехой, погулять с ней по окрестному лесу, как бы случайно попадаясь братцу на глаза, столкнуть пару раз их на лестнице, пару раз на мосту. Должен же он ей подать руку, обычная любезность, ничего более. Ничего не скажешь, хитра была сестренка, знала, как зажечь свечу, а уж глупые мотыльки сами прилетят на огонь. И вот уже ее собственные любовники о чем–то шепчутся с братом с неистовым пламенем в глазах, и вот уже отцовская невеста дрожит, как капелька росы на конце хвоинки, едва заслышит голос брата. И действительно, зачем ей трухлявый пень, когда рядом молодой стройный иллион(77). Интересно, было ли у них что–то посущественнее трепетных взглядов? Жаль, нет никаких доказательств ни одного, ни другого.

Теперь дело за финалом, надо обработать отца, ну уж папочку она хорошо изучила, всю жизнь этим занималась. Готово! Он болезненно подозрителен, он мелочно придирчив, он властолюбив до обморока. Конечно, кто сможет вытерпеть его выходки, только не наш братец.

О! Что это было! Бывает театр одного актера, а здесь был театр одного зрителя, нашей замечательной милой девочки. Заговорщики с братом ждали момента, а отец дал им повод, они схватились за оружие, а у отца наготове стояли стражники. Все прошло как по маслу, ну какая же она умница, в кого только, интересно знать. Отец в неистовстве до умопомрачения, брат в цепях до кровавых язв, неудавшаяся мачеха в беспамятстве.

Ну, ничего, ее сестренка оставит на закуску, а то у папочки удар может случиться от переживаний, это будет ее сюрприз в рукаве, если что–то пойдет не так. Ай, какая же она молодец!

Дальше все просто, кто предает брата и свидетельствует против него по указанию сестры, великодушно прощаются. Тех, кто остается ему верен ожидает суд. Надо тебе пояснить, что с тех законах для высоко рожденных не было кровавых наказаний, брата и друзей приговаривают к изгнанию, более жестокого в уложении не было. Кроме Светлого леса, эльфы в те времена жили еще в Лесу Утренней Зари на востоке от Срединных гор, туда изгнанники и должны были уйти. Изгнали из одного Леса, так изгнанники находили себе новый дом в другом Лесу.

Тихо и спокойно при дворе Властителя. О здоровье родителя печется заботливая услужливая дочь, ничего не ускользает от ее зорких глаз. Отец теперь у нее в руках. Ну, а что же его все еще будущая невеста? Что–то слишком мечтателен ее взгляд, что–то слишком ярко играет ее румянец по утрам. Нет, от нашей сестрички не ускользнет ничто. Ох, мотыльки! Вы действительно на редкость бестолковы, а от тебя, неудавшаяся мачеха, сестричка такой глупости не ожидала. Ну что тебе нельзя было кого–то при дворе найти, сестренка бы сама посоветовала проверенного бывалого, она бы сама потайные комнаты показала, и научила на этого гнилого пня вокруг пальца обводить. Ну, зачем тебе осужденный изгнанник? Ах, любовь у вас! Да кака така ЛЮБОВЬ? Нет, что вы, сестренка никого не сдает, она ведь спасает правящую династию. Избавляет от изменников и предателей. Разве можно допустить, чтобы Светлым лесом правили вот такие глупенькие девочки, не ей чета? Да ни за что!