Я облегчённо выдохнул. Знать, что рядом с тобой всё-таки кто-то есть, и ты этому кому-то не безразличен — воистину великое сокровище. Возможность оступиться — рядом плечо друга, о которое можно опереться, и он тебя поднимет.

— «Ты мне должен» — добавила она, прежде чем замолчать.

Отлично сработано, Ник! Ещё парочка таких просьб, и ты будешь должен половине населения мира! Чем собираешься расплачиваться? Зароешь во дворе дома несколько монеток и пописаешь на них, авось вырастет денежное дерево?

Всё же, у меня с плеч словно Джомолунгма свалилась, едва я дочитал её сообщение. Это означало, что расхлёбывать ситуацию мне не придётся в одиночку, и мне есть, на кого положиться. Тем более, это же Анна! Ей не нужны ни патроны, ни переступание через собственные принципы чтобы сжигать плохих парней одним лишь усилием воли да маленькой спичкой в качестве стартового источника огня. Жаль, что она не может создавать пламя из ничего, но жаловаться на это я не буду, ведь я и того не могу.

Я скоротал всё утро и половину дня, пока ожидал, когда Анна мне пришлёт ещё одно сообщение со временем и местом встречи. При этом я уже начал представлять, как я увижу её, что я ей скажу при этом, что ответит она, и что произойдёт потом. Мне следовало как минимум извиниться перед ней.

А во второй половине дня, когда я уже узнал, что мне предстоит встречать её утром, я вплотную подошёл к своей второй проблеме. Телекинез, который никак не желал поддаваться на мои уговоры и работать без топлива в виде RD. Я снова, как и несколько раз до этого, уселся за стол и поставил прямо по центру полупустую сахарницу, после чего вперился в неё взглядом. Я уже наизусть знал о ней всё, начиная от расположения мелких выемок и трещин от долгого и неаккуратного использования, и заканчивая буквально количеством сахарных гранул внутри. Вес, прочность, состав, температура — всё отпечаталось в моём мозгу навечно.

— Ну, ты будешь двигаться, нет? — спросил я у сахарницы. — Я тут до ночи не собираюсь сидеть!

Хотя, видимо, придётся. Анна сможет защитить себя, но меня — далеко не факт, и дело здесь даже не в том, что она всё ещё может быть обижена на меня. Ей банально может не хватить сил или времени на то, чтобы прикрывать спину такому глупцу и неудачнику, как я.

Казалось бы, что может быть проще? Посмотреть на сахарницу, сконцентрироваться на ней, нарисовать в собственном воображении, как та начинает двигаться к краю, после чего ощутить, что у Вас словно бы вырастает невидимая рука, которая и выполняет это движение — и всё. Сахарница падает со стола, а Вы ликуете и живёте дальше. Но у меня это никак не выходило, хотя я прекрасно знал, что я на это способен. Быть может, я излишне тороплю события, ведь у каждого человека с подобными способностями проходит разное время, прежде чем те проявляются. У кого-то раньше, у кого-то позже, хотя у всех именно в подростковом периоде. Хотя я не знаю никого, у кого этих способностей было бы две. Может, сейчас действительно пока ещё слишком рано для телекинеза? RD способен раскрыть способность раньше положенного, я знаю это. Но у меня нету выбора. Травматика почти бесполезна против вооружённых до зубов людей Наумова, и уж тем более как слону дробина для рипперов. Можно попасть в оба глаза и ослепить их, но, сдаётся мне, такую штуку надо проделывать с каждым, иначе Инесса всё равно сможет координировать их действия. А глубже в голову почти детские пульки травматики не проникают. Да, у меня есть ещё подаренный Джоном пистолет, судя по всему, весьма хороший и ценимый в определённых кругах, но даже самая крутая пушка бесполезна, если к ней нет патронов. А Паша в мебельной фабрике расстрелял их все, новые мне так быстро не достать. Остаётся положиться на RD, тот уж точно в самый ответственный момент не подведёт, но каковы будут последствия? Я уже вполне серьёзно допускаю мысль о том, что я могу в минуту опасности его применить. А что дальше? Понадобится мне передвинуть шкаф на другое место, так я снова вколю себе это вещество? А потом уже и сахар в чае размешивать только телекинезом, как в кино, да? А что будет, когда я замечу, что у меня появилась физическая зависимость от него? А что будет дальше, когда я не смогу побороть этот недуг, и у меня начнут отказывать органы? Алексей, судя по всему, крепко сел на эту бочку с порохом, раз уж у него, похоже, мозги уже не работают. Не может же он быть таким придурком от природы? При нашем знакомстве он произвёл впечатление человека рассудительного, хоть и увлекающегося чувством собственной важности. А теперь же оно сожрало его с потрохами.

Я тряхнул головой — нельзя отвлекаться.

— Двигайся, двигайся, двигайся! — повторял я, мысленно представляя, как сахарница сдвигается с места. — Вот сволочь!

Самое противное было то, что телекинез у меня так и не срабатывал, а башка уже начала болеть от напряжения. Вот хоть бы на миллиметр сдвинулась, а?

Тьфу!

Я резко встал из-за стола, с грохотом отодвинув стул назад, достал из шкафа над раковиной чистую рюмку, которую вчера вымыл Паша, спасибо ему за это, после чего взял недопитый ликёр и накапал небольшую стопку — для успокоения нервов. Выпил. Закусить было нечем, даже занюхать, а ликёр внезапно показался мне чересчур крепким, я поморщился и с громким стуком поставил рюмку на стол. Через пару секунд открыл глаза и обнаружил, что рюмка стоит рядом с сахарницей.

— А чем чёрт не шутит? — завёлся я, ухватившись за идею.

И вперился взглядом в рюмку, позабыв про проклятую сахарницу. Я смотрел на пустую рюмку так долго, как, казалось, на неё не смотрят даже самые заядлые алкаши, верящие, что под их волей та сама наполнится волшебной горючей жидкостью. Мне даже показалось, что я на краткий миг ощутил эту рюмку, и та даже вроде бы сдвинулась на миллиметр.

Я моргнул и протёр прослезившиеся от напряжения глаза. Рюмка была на том же месте.

— Блин, — выдохнул я и налил в рюмку ещё ликёра, уже побольше.

Моя рука внезапно замерла в паре сантиметров от неё. Быть может, здесь дело в психологии? Я ведь на самом деле и не хочу, чтобы сахарница или пустая рюмка начинали двигаться и падать со стола — ведь потом придётся собирать осколки, а я по своей ленивой натуре этого делать не буду до тех пор, пока не наступлю пару раз на них голыми ногами. Вот полная рюмка — другое дело, особенно если я сейчас отодвинусь от неё так, чтобы я даже с максимально вытянутой рукой не мог бы до неё достать, не отрываясь от стула. Что я и сделал.

Ликёр соблазнительно блестел в свете угасающего дня. Я смотрел на него и вспоминал, какой у него вкус, какой запах. Я уже начал ощущать в себе жажду выпить его, и я усилием воли и работой воображения распалял её, разжигал, словно дизель выливал на костёр.

Рюмка лениво и неохотно сдвинулась на несколько сантиметров, после чего легла мне в раскрытую ладонь. Сама. Я сначала возликовал, а затем едва не свалился со стула от резко вспыхнувшей мигрени в области лба. Мне казалось, что у меня под черепной коробкой зажглась миниатюрная, но чертовски горячая звезда, и мир начал меркнуть, тонуть в этой боли, захлёбываться ею.

Я торопливо поднёс рюмку ко рту и влил туда содержимое. Ликёр провалился в желудок, а я даже не ощутил ни его вкуса, ни вкуса спирта. Зато, вроде бы, мне полегчало.

Я с большим нетерпением ждал наступления ночи. Наконец-то мне удастся выспаться! Я готовился ко сну так, словно бы я спал только раз в год, будто это было одним из самых больших праздников в моей жизни. Сменил постельное бельё, постирал целую кучу старых вонючих носков (примерно половину из них, правда, пришлось выкинуть из-за множества дырок), помылся сам, в кои-то веки почистил зубы перед сном. И вот, когда часы показывали две минуты двенадцатого, я торжественно прошёл в спальню, занавесил окна и улёгся в кровать, на полном серьёзе полагая, что поскольку я сильно измотан, то усну мгновенно.

Ну да, держи карман шире.

Нет, я, конечно, устал сильно, да и предыдущую ночь я спал мало, но всё равно почему-то мои глаза упорно не хотели закрываться. Мысли как тараканы копошились в моей голове, и унять их я никак не мог, сколько бы ни пытался. Я невольно обдумывал всё, что со мной произошло за последние несколько дней, прикидывал различные варианты, в которых я бы поступал по-другому, и сейчас бы тогда ситуация была бы совершенно другой. Но все эти обдумывания были бесполезны, ведь у меня не было ни «ДеЛориана», ни на крайний случай даже джакузи, способных переносить меня в прошлое по одному только моему желанию. Постепенно мои воспоминания углубились в прошлое, я вспоминал брата, своё детство, ненавистную школу и первую влюблённость. А затем мои мысли незаметно перенеслись к Анне, и я начал представлять, как мы завтра встретимся, и что произойдёт дальше. Мне хотелось избавиться от одиночества и постоянного чувства опасности хотя бы в своих мечтах, но даже там я вновь и вновь возвращался к тому, что мне предстоит сделать, хотя я даже не имел представления, где. Кто были те, кто вломился в мою квартиру (опять!)? Куда они увезли девочку? Допустим, я их найду, и что тогда? Перевернём там с Анной всё вверх тормашками, поставим всех на уши и благополучно свалим? Не думаю, что Наумов так просто простит мне это, так что я только разворошу осиное гнездо.