Инесса повернулась на диване, после чего, упёршись руками в его край, с отлично заметным мучительным усилием встала на пол и повернулась ко мне.

Я не верил своим глазам. Пуля её не остановила! Такого быть не может, хотя в своей жизни я уже один раз такое видал — с собственным братом, но там ситуация, как мне казалось, была совершенно другой. Или же RD действительно способен даже смерть отодвинуть на несколько мгновений подальше, продлив тем самым агонию?

— Я… жива? — жутко хриплым и очень слабым голосом произнесла Инесса.

Она ощупала себя, осторожно коснулась раны на лбу и даже засунула туда палец, но тут же высунула, предпочтя не рисковать и не играть с судьбой.

— Ты-ы-ы, — выдохнула она, уставившись на меня.

Одержимые по-прежнему крепко держали меня, разведя широко в стороны мои руки и ноги и тем самым подставляя мой незащищённый живот врагу. Я дёрнулся в сторону, но рипперы только удвоили свои усилия и развели мои руки ещё шире, так, что я почувствовал, что ещё немного — и мои связки порвутся.

Инесса сделала пару неуверенных шагов ко мне, после чего наклонилась и осмотрела моё лицо, затем шею, непременно ощупав каждый сантиметр кожи. Даже мой рот открыла и посмотрела на зубы.

— Ты лишил меня всего, — произнесла она, но это не прозвучало так, будто она была этим недовольна. Скорее, она просто признавала факт, вот и всё. — Девчонка выскочила у меня из рук!

— Свою надо иметь, — грубо ответил я.

— Своя у меня уже есть, она как раз держит сейчас тебя.

Опа, а я семейного сходства между ними и не заметил, проморгал, видимо. Но это что же получается, что Инесса управляет даже собственной дочерью и внуком? Хотя, судя по их виду, это — экстренная мера, поскольку больше у неё защитников не осталось, даже те бедолаги на улице не способны уже ни на что.

— А я так хотела повеселиться с твоим другом, — Инесса обнажила редкие зубы.

— Звучит пошловато, — заметил я.

— О, так ты у нас весельчак, да? — удивилась она. — Тогда посмотрим, как тебе понравится это…

Она нащупала мою рану на плече и, махом оторвав мне сразу три рукава (куртки, джемпера и рубашки), впилась пальцами прямо в дыру на коже. Я взвыл от боли — рана казалась мне не глубокой до этого, но тонкие жилистые пальцы Инессы проникали очень глубоко, раздвигая артерии и вены, разрывая мышцы и доставая до самых нервов. Когда она спустя секунду вытащила свои пальцы, кровь из раны брызнула на пол и стала довольно быстро вытекать наружу.

— Не забудь руки помыть, — посоветовал я ей сквозь проступившие слёзы. — Я пару дней назад в мусорке валялся — тебе не хватало ещё и заразу какую от меня подцепить. Организм слабый, старый, измученный «Нарзаном» и дыркой во лбу.

— А ты мне нравишься, — произнесла Инесса, с задумчивым видом осматривая моё плечо. — Весь такой крутой, шутишь тут. Сдаётся мне, что эти твои шуточки — не что иное, как твоя психологическая броня, не дающая тебе впасть в уныние.

— Надеюсь, консультация у психолога не войдёт в мой счёт, — выдавил я.

Лицо Инессы на миг напряглось, и я неожиданно ощутил, что хватка одержимого пацана несколько ослабла. Скосив глаза, я увидел, что тот потихоньку начинает приходить в себя, что он разжимает свои руки и начинает отползать от меня. Пуля начинает действовать, вгрызаясь в её больной мозг всё глубже и глубже. С ужасом для себя вынужден признать, что мне не мешало бы выстрелить ей в голову ещё раз, произвести контрольный выстрел. Может, это не просто так требовалось по две пули на каждого одержимого, а?

— Штурвал выскальзывает из рук? — насмешливо спросил я её.

Это её только обозлило. Она отпихнула почти пришедшего в себя мальчика и, самостоятельно схватив мою руку, второй рукой взялась за валяющийся у меня под боком костыль. После этого она сжала его так сильно, что я услышал, как металл в костыле болезненно смялся и сплющился в её ладони, но она продолжала давить и давить до тех пор, пока бедный костыль не разорвало пополам. Силища в руках Инессы была чудовищная.

Я неожиданно сообразил, что я могу шевелить освободившейся ногой, но она тут же это заметила и, перехватив мою ногу уже в воздухе, сломала мне бедренную кость возле колена. Я закричал, но, как оказалось, это было только началом. Инесса забила на мою руку, приблизилась к животу с острым обломком костыля в руках и, разъединив молнию на замке моей куртки, порвала посередине джемпер и рубашку, после чего быстро прицелилась и весьма аккуратно и метко вонзила в меня чёртов костыль. Всё, что я называл сильнейшей болью до этого — всё чушь и чепуха по сравнению с этим. Поверь, ни с чем нельзя сравнить ощущение, когда тебе заживо вспарывают живот не очень-то и острым предметом совершенно другого назначения. Я кричал, я бился в истерике, я пытался вырваться, я бил её свободной рукой. Всё было бесполезно.

Она смеялась, наблюдая за моими мучениями, а когда я уставал кричать и затихал, она сдвигала торчащий из моего живота костыль на сантиметр в сторону, и я начинал кричать снова, уже куда громче, чем в прошлый раз. Моя кровь залила весь пол, я скользил по паркету как по льду, но вырваться не мог. В конце концов, даже последний одержимый, дочь Инессы, тоже начал приходить в себя, но тогда Инесса последним усилием воли вывела их куда-то из комнаты, и мы остались наедине.

Мой враг попытался гордо выпрямиться, но у неё ничего не вышло, и она обессиленно плюхнулась на задницу рядом с хнычущим мной.

— Что… — она тяжело дышала, и слова вылетали из её поганого рта всё с большим напряжением. — Уже не так… смешно, да, сыскарь? Подожди пока умирать, я ещё с тобой не закончила.

Силы покидали нас обоих, и неизвестно было, кто из нас двоих сдохнет быстрее. Я было понадеялся пережить её хотя бы на пару минут, но Инесса не желала сдаваться просто так, оставляя меня истекать кровью. Она подползла к моему лицу, затем села мне на грудь и зажала мою голову у себя между ног таким образом, чтобы я мог смотреть только вверх.

— Так, что это… у нас здесь? — спросила она, склонившись надо мной.

Едва она наклонила голову вперёд, как из её раны на лбу кровь хлынула прямо на меня. Меня затошнило, а больше уже не целые внутренности в предсмертной агонии скрутило в тугой канат.

— Глазик! — радостно, но, тем не менее, очень слабо и тихо воскликнула Инесса.

И, засунув три грязных, мокрых от моей же крови и мочи, пальца мне в глазницу, сжала их и резко потянула на себя.

В это время я смог в отчаянном усилии нащупать валяющийся рядом пистолет, поднять его и поднести его к её виску.

Она вырвала мне левый глаз, и я одновременно нажал на спуск.

А потом потерял сознание.

Пробуждение оказалось мучительным. Левого глаза у меня уже не было, всё лицо и волосы оказались залиты кровью, которая, к тому же, залепила нос и проникла в рот, вызвав у меня рвотный рефлекс. Но боли я не чувствовал.

Мне не больно — это ведь хорошо, да? Это значит, что мои раны не так уж и страшны, значит, что я поправлюсь, причём очень скоро, ведь так? Тогда почему здесь так холодно?

Инесса зависла надо мной в смутном облаке сизого дыма, вырвавшегося из моего пистолета. Я отключился всего на мгновение, но всё же вырубился, а это очень тревожный признак. Я потерял чертовски много крови, и теперь мне грозила смерть. Гибель витала в воздухе, я вдыхал её через рот, я видел её в воздухе, я ощущал её истерзанной печёнкой.

Вторая пуля прошла на вылет, забрызгав мозгами потолок надо мной, но Инесса не желала так просто умирать. Она намеревалась забрать меня с собой, и её руки уже в последнем предсмертном усилии тянулись к страшной ране на моём животе. Я выстрелил в третий раз, но моя рука уже обессиленно упала на пол, и я даже не увидел, куда ушла третья пуля. Поразительно: стоило мне всего один раз нажать на спусковой крючок, сломав психологический барьер, как второй и третий разы дались уже куда легче, чем я ожидал. Быть может, всё это было оттого, что я находился в шоковом состоянии, и моей жизни приходил конец. А быть может, это случилось потому, что я действительно был никем иным, как лицемером, отгораживающимся от других и пытавшимся выставить себя в лучшем свете, свете гуманизма, и вся эта хрень про то, что я боялся запачкать руки, не оказалась чушью. Не знаю.