Но всё же, несмотря на то, чего она лишилась, ее короткая жизнь была наполнена смыслом. Она сберегала, возвращала по кусочкам память об умерших людях, о давно утраченных жизнях. И подготовила себе смену, чтобы ее работа не прервалась. Сумеем ли мы сделать столько же за наш, надеюсь, еще долгий век, нам только предстоит узнать. Вот что скажет Игорь завтра на Комаровском кладбище, у могилы Бронтозавровны.

Был первый день лета – когда Солнце начали включать на час раньше, а выключать – на полчаса позже, чтобы дать больше света начинавшему вызревать где-то далеко на юге урожаю.

Анита стояла над обрывом, чувствуя кожей голых ног щекотку густой, необыкновенно мягкой травы. Воздух ощутимо пах кварцем, как солярий или кабинет физиотерапии в поликлинике.

На Аните была короткая майка, джинсовые шорты и дешевые резиновые шлепанцы. В нормальном мире на всех таких уже много лет стояло клеймо «мэйд ин чайна», но в Городе не было Китая. Хотя китайцев наблюдалось порядочно, но Анита не различала, часть из них вполне могла быть корейцами или киргизами. Вместо китайского признания в середине подошвы красовалась стилизованная буква «Г», а может, и не «г», а просто прямой угол с завитушками.

Анитина соседка Эма, румынская стриптизёрша из девяностых годов, считала, что «Г» означает «Город». У Аниты же было своё, исконно русское мнение по поводу этой буквы. Качество товаров из магазинов Города это мнение обычно подтверждало.

– Ты подумала? – спросил Наставник из-за ее плеча. – Так одна была рюмка или все-таки две? И смотрела ли ты на дорогу?

– Вам-то что? – сказала Анита.

– Мне – ничего. В той же мере, что и тебе. Просто картинка никак не складывается.

…такие глаза, он смотрел на нее целую вечность…

…длилось меньше секунды…

…тошнотворный, а потом колеса сразу подпрыгнули, как на лежачем полицейском, и провалились в него, в мягкое…

…захрустело…

…и удар о руль…

…крик, как будто само мироздание забралось к ней в голову многоголосым сиреньим воем…

Именно тогда Аните пришла в голову мысль убить своего Наставника.

«Хорошо бы, если бы его не было, – подумала она. – Но сам он не исчезнет. Поэтому…»

Она шагнула вперед через траву, к краю. Уступ, на котором раскинулся Город, обрывался в пропасть, в бесконечную сине-зеленую пустоту.

– Осторожнее, – сказал Наставник. Он стоял чуть позади нее, за левым плечом. – У бездны нет дна.

– Почему? – пробормотала Анита, наклоняясь вперед, чувствуя, как дыхание перехватывает от невообразимой глубины, как затягивает взгляд темнеющая далеко внизу муть.

– У кольца нет конца, – ответил Наставник тихо. – Давай просто сядем и поговорим, хорошо?

Анита покорно кивнула, шагнула назад. Горло у нее сжалось от мысли, что, если бы они стояли наоборот – Наставник впереди, а она на полшага сзади – то она могла бы броситься всем телом и сильно его толкнуть, а потом склониться над обрывом и смотреть, как исчезает в тенях пропасти человек с искаженным в крике добрым лицом.

Она подняла голову и посмотрела Наставнику прямо в глаза – светло-карие, внимательно прищуренные. Она проиграла сцену убийства в голове снова и снова, чтобы проверить, понимает ли он, что у нее на уме – Эма говорила, что Наставники умеют читать некоторые мысли.

– Как новая работа? – спросил Наставник, улыбаясь все так же приветливо. Анита улыбнулась в ответ.

– Осваиваюсь потихоньку, – сказала она.

Он не догадался.

Ничего ни в чем не понимает Эма, дура сисястая, немудрено, что судьба её до Города довела.

– Прекратились ли сны? – голос Наставника был таким участливым, что Аните захотелось убить его как можно скорее, прямо сейчас.

Она достала из кармана пачку сигарет, села в траву и закурила.

– Почти, – сказала она наконец. – Редко теперь снятся. Но прошло-то уже полгода, сколько ж можно, да?

– Значит, ты рада, что живешь в Городе? – спросил Наставник ровно. – Ни о чем не жалеешь? Не мечтаешь изменить жизнь? Вернуться обратно?

Анита докурила, поднялась, опять подошла к обрыву.

– Нет, – сказала она, бросая вниз окурок. И вдруг вскрикнула.

– Ой, что это? Что это внизу?

Наставник встал с ней рядом, наклонился над пропастью. Анита внутренне собралась. Сейчас или никогда. Решится она или не решится? Тварь она дрожащая или…

– Что там? – спросил Наставник.

Анита криво улыбнулась, чуть подалась назад и изо всех сил толкнула его в спину. Теряя равновесие, он повернулся к ней лицом, исказившимся от усилия удержаться, коротко охнул, нелепо взмахнул руками. И упал, камнем полетел вниз.

– Смерть, – сказала она. – Там смерть.

И села на край, свесив ноги, закуривая новую сигарету.

Теперь она была совсем одна, сама по себе. Без Наставника.

В квартире опять было шумно – Эма привела гостей. Играла громкая электронная музыка, какие-то румынские напевы. Песню Анита слышала по-русски, в Городе все языки воспринимались как свой – но сам музыкальный рисунок фраз, бряцающий ритм казались избыточными, витиевато-восточными.

– Ну скажи, ну скажи, – пел мужчина, – почему так больно прямо тут, в сердце?

– Потому что, потому что, – отвечала женщина чуть визгливо, – приворожила я тебя.

Анита поморщилась – судя по тексту и голосам, ворожея была вспыльчива и истерична, а ее любовник – занудлив и слащав. Она нажала на кнопку кассетника, обрывая любовные страдания румын или турок и выводя на первый план смех и разговоры в их небольшой гостиной. В коридор тут же выглянула Эма – она была уже пьяна, и ее обильный макияж начинал расплываться.

– Аниточка! – воскликнула она, чуть растягивая согласные. – А у нас же тут весело! У нас же тут мальчики! И для тебя есть очень славный, тоже русский, как ты любишь, Юрой зовут. Юрец-молодец! Ну пойдем же, познакомлю. А где музычка моя?

– Кончилась, – сказала Анита. Эма обняла ее и потащила в комнату.

– Это моя соседка и подруга Анита! – объявила она громко. – Она очень хороший человек! И не пьет, – подумав, добавила она. – Аниточка, это мой новый друг Арсен по прозвищу Хром, его не трогай, его я буду сама, я просто влюблена в его длинные ресницы! Вот тут Юрец – я тебе говорила, мы с ним оба сюда пришли из двухтысячного года, только он из Таганрога, а я – из Тими… Тимишоары…

Эма была настолько пьяна, что уже начинала заикаться. Анита кивнула гостям, присела у края стола, положила себе салат. Еще немного, и Эма полезет на стол – танцевать. Хотелось успеть поесть.

– Вы такая красивая… и не пьете?! – к Аните склонился Юрец – провинциальный бычок под тридцатник, крупные губы, голубые глаза в белесых ресницах.

– Угу, – кивнула Анита и поднажала на салат.

– Ну а если со мной? – спросил Юрец томно. – Может быть, даже… на брудершафт?

Анита отодвинулась от него, но он налил две рюмки и настойчиво ей протягивал одну. Водка выплескивалась на его удивительно волосатое запястье. Аните захотелось встать, поднять стул и с размаху опустить на белобрысую голову так, чтобы щепки полетели во все стороны.

Она отстраненно вспомнила, как Наставник нелепо охнул, теряя равновесие. Подумала о том, что если у пропасти нет дна, то он и сейчас там летит вниз – в темноте, раскинув руки. И будет вечно лететь, пока не умрет от истощения. Хотя… не будучи человеком, может ли он умереть?

– Нужно ли Наставникам пить и есть? – спросила она вслух.

Высокий сумрачный Арсен услышал ее через стол, чуть вздрогнул и посмотрел внимательно. Пьяная Эма ластилась к нему с соседнего стула, но он выглядел совершенно трезвым. Ресницы у него действительно были необыкновенно густыми и длинными, затеняли глаза.

– Им, может, и не надо, – жарко забормотал Юра. – А тебе, вижу, надо. Давай же рюмочку. Со мной-то, а?

– Отстань от девочки, Юр, – сказал Арсен задумчиво. Голос у него был густой, сухой, прохладный.