— Сначала разнесем другие письма, — предложил я Мишке, — а потом к Николаю Сергеевичу. У него придется задержаться.

— Зачем? Расскажем про роно и уйдем.

— А обедать?

— Спятил?

— Не знаешь, а говоришь! — сказал я спокойно. — У них полагается угощать обедом.

— Выдумываешь!

— Может, конечно, не обед, но закуска обязательно.

Мишка проглотил слюну. Мы здорово проголодались — все-таки был уже вечер.

— Вообще не мешало бы, — смущенно сказал он. — Тушеной картошки.

— Лучше салат, — сказал я плотоядно. — Чтобы крабы и майонез.

— А удобно?

— Вопрос!

— Ладно, — сказал Мишка без особой уверенности. — Давай быстрее.

Мы побежали разносить письма.

Квартира Николая Сергеевича была на третьем этаже. Нам долго не открывали.

— Никого нет, — сказал Мишка, как мне показалось, с облегчением. — Давай в ящик опустим.

— Попробуем еще раз, — возразил я и с силой нажал кнопку звонка.

Наконец послышались шаркающие шаги, дверь открылась, и мы увидели Николая Сергеевича.

На этот раз Черных показался мне совсем старым. Может быть, потому, что он был в халате и домашних туфлях.

— Здравствуйте, Николай Сергеевич, — сказал я, улыбаясь. — Вот я и выбрался к вам. Мы вам письма принесли.

— Угу, — отрывисто сказал Николай Сергеевич. — Давайте.

— Вы меня не узнаете? — спросил я растерянно.

— Почему не узнаю? Верезин. Давайте письма.

Мишка, насмешливо покосившись на меня, полез в сумку.

— А наши комсомольские патрули теперь и на почте работают, — теряя всякую надежду, почти умоляюще проговорил я.

— Знаю, — буркнул Николай Сергеевич. — Соломатин и Борисов. Уже были у меня.

Он взял свою почту и стал просматривать ее.

— Мы пойдем, — растерянно сказал я. — До свидания.

— Минутку, — попросил Николай Сергеевич. — Я сейчас принесу письмо. Захватите на почту.

Когда он ушел, оставив дверь открытой, Мишка беззлобно рассмеялся.

— Пообедали? — спросил он.

Я не успел еще ему ответить, как из глубины квартиры послышался голос Николая Сергеевича:

— Зайдите-ка!

Мы вошли и остановились, не зная, куда идти дальше. Большая прихожая казалась тесной из-за стоявших вдоль стен книжных шкафов. Книги не только заполняли полки, но и грудами лежали на самих шкафах.

— Где вы там? — снова крикнул Николай Сергеевич. — Идите сюда.

Он ждал нас в комнате, которая, очевидно, была его кабинетом. Здесь стоял огромный письменный стол. Почти все стены были заняты книжными полками.

Николай Сергеевич, наклонившись над столом, торопливо надписывал конверт.

— Вот, — сказал он. — Пожалуйста.

Мишка толкнул меня в спину. Это означало: «Не забудь про роно». После того приема, который оказал нам Николай Сергеевич, заговаривать было не совсем удобно. Но, взяв у него письмо, я все-таки сказал:

— Николай Сергеевич, у нас к вам просьба…

— В чем дело? — не слишком любезно спросил Черных.

Я стал рассказывать. Николай Сергеевич как будто и не слушал меня. Он вскрывал письма, которые мы ему принесли, и быстро просматривал их, что-то подчеркивая красным карандашом.

— Вот мы и просим вас помочь, — уже совсем уныло закончил я.

— Так, — сказал Николай Сергеевич, откладывая последнее письмо и бросая карандаш на стол. — Роно запрещает. А дальше?

Оказывается, он все слышал.

— Не знаю, что дальше, — сказал я робко. — Роно ведь не имеет права запрещать, верно?

— Верно. Вот и докажите, что не имеет. Боритесь. Не маленькие.

— Мы боремся! — с неожиданной злостью сказал из-за моего плеча Мишка. — Поэтому и к вам пришли.

Николай Сергеевич внимательно посмотрел на него.

— Что же вы от меня хотите? — спросил он.

— Чтоб вы заступились.

— Как?

— Не знаю. Позвоните в райсовет или в роно.

— Так, — сказал Николай Сергеевич почти радостно. — Я за вас буду бороться, а вы будете наблюдать? Нет, голубчики, сами идите в райсовет.

— И пойдем, — сказал Мишка угрюмо. — Завтра. А сегодня к вам пришли.

— Знаю, почему ко мне пришли! — закричал Николай Сергеевич и забегал по комнате. (Чтобы не стоять к нему спиной, мы все время должны были поворачиваться, будто вокруг своей оси.) — Я писал о Верезине. Вот и пришли, чтобы я заступился. По знакомству!

Мишка посмотрел на Черных с таким выражением, словно собирался его укусить.

— В вашем возрасте, голубчики, — назидательно продолжал Николай Сергеевич, — нужно не только отличать хорошее от плохого, но и уметь драться за хорошее. А драться-то вас и не учат. Вот вы и пришли ко мне. А я оказался бюрократом. Не хочу вашими делами заниматься. Своих хватает! Что вы теперь будете делать?

— В райком комсомола пойдем, — сказал Мишка.

— А если и в райкоме напоретесь на такого же бюрократа?

— Это в райкоме-то бюрократ? — удивленно сказал Мишка. — Вы, кажется, забыли, в какой стране живете!

Николай Сергеевич резко остановился.

— Значит, ты считаешь, — спросил он Мишку, — что в райкоме комсомола не может быть плохих людей?

— Конечно, нет, — отрезал Сперанский.

— Хорошо. А вообще плохие люди бывают?

— Бывают, — сказал Мишка. — Остатки сорняков.

— Ну, а с ними надо бороться?

— А чего там бороться! Сообщить в райком или в милицию, в крайнем случае. Их и вырвут с корнем. Тоже мне борьба!

Я подумал, что Мишка прав. Какая может быть борьба, когда против всего народа пойдут какие-нибудь жалкие единицы! Это все равно что хвастаться: «Я подставил ножку поезду».

— Школа, школа! — вдруг застонал Николай Сергеевич, схватившись за голову. — Вас готовят к райской жизни. Всех вас готовят только к райской жизни.

— Чего вы на школу нападаете? — со злостью спросил Мишка. — Забыли, кого она воспитала? Зою Космодемьянскую, Александра Матросова, Олега Кошевого. Мне странно говорить так про корреспондента, но вы, по-моему, антисоветски настроены.

— Советскую власть от меня защищаешь? — неожиданно развеселившись, сказал Николай Сергеевич.

— Защищаю, — проговорил Мишка.

— И я защищаю, — сказал я. — Мы оба защищаем.

Николай Сергеевич посмотрел на нас и расхохотался.

— Ладно, — мирно сказал он. — Вернемся к роно. Чего от меня хотите? Чтобы я в газету написал? Сами напишите. Небось грамотные.

— Напишем, — буркнул Мишка.

— Садитесь и пишите. Вот вам бумага, идите в ту комнату и пишите. Не мешайте мне работать.

Мы с Мишкой растерянно переглянулись. Как же так, сразу писать? Мишка сказал, что надо сначала с Геннадием Николаевичем посоветоваться. Я добавил, что весь класс должен подписать. Может быть, завтра?..

— Вот-вот! — ядовито сказал Николай Сергеевич. — Без няньки жить не можем. Никаких завтра! — резко продолжал он. — Пишите сейчас же. Я уж, так и быть, передам по знакомству в газету. Можете даже раздеться.

Раздевшись, мы вслед за Николаем Сергеевичем прошли в столовую.

Усадив нас за стол, Черных вышел, а мы стали сочинять письмо.

Потом хлопнула входная дверь и в прихожей раздался голос жены Николая Сергеевича.

— Надеюсь, ты их покормил? — спросила она.

— Они отказались, — смущенно ответил Николай Сергеевич. — Кажется, я им предлагал.

— Кажется? — иронически переспросила она и, видимо, направилась в столовую.

— Не ходи туда, — забеспокоился Николай Сергеевич. — Не мешай им.

Через несколько минут он заглянул в столовую и спросил:

— Готово?

— Кончаем.

Николай Сергеевич подошел к нам и прочитал через Мишкино плечо то, что мы написали.

— Это — другое дело, — весело сказал он. — Теперь я готов поверить, что в наших школах воспитывают настоящих людей.

Зимние каникулы начались у нас необычно. Раньше, как только кончались занятия, мы разбегались в разные стороны, забывали о школе и встречались один или два раза — в дни коллективных походов в театр.

Нынешние каникулы мы предполагали посвятить почте. Расходясь после классного собрания, на котором Геннадий Николаевич роздал нам дневники с отметками за четверть, мы наперебой стыдили Лариску Дееву, которая собиралась в дом отдыха, и Сашку Гуреева, решившего уехать к родственникам под Москву. Сашку нам удалось переубедить. На него особенно подействовало то, что нам на днях предстояло записываться в боксерскую секцию, а Студя все-таки уехала.