Но вот холм под Азовом содрогнулся и затрясся. На берегу речки Скопинки, рядом со станом крымского хана Джанибек-Гирея, громыхнул взрыв, взметнулся столб огня и земли, и через мгновение лагерь окутали клубы темно-серой пыли. Солдаты на насыпи попадали, многие с воплями скатились вниз по крутому склону. Тут же раздался еще один взрыв, и еще, на этот раз послабее. В месиве земли, крови и тел смешались вопли, ржание, скрежет повалившихся палаток, обозов и пушек.

Высыпав из шатров, турки и наемники в оцепенении смотрели в сторону реки, туда, где только что стоял стан орды. Теперь его окутывали облака пыли, в глубине которых то тут, то там вспыхивало пламя. Еще несколько мгновений - и из-за дымовой завесы повалили выжившие татарские воины с черными от копоти лицами, в изодранных окровавленных одеждах. Обезумев от ужаса, они валились на траву и жадно хватали ртом воздух. Другие же бежали в сторону лагеря Мурад-паши, ближайшего к ним.

Турки бросились к ним навстречу, чтобы помочь и поддержать раненых, но в этот момент рвануло с противоположной стороны, ближе к Дону. И начался кромешный ад: какофония взрывов, сильных и не очень, прокатилась по станам осаждающих. В глубокие провалы, оставшиеся от подкопов, валились сотни солдат. То тут, то там ввысь с грохотом поднимались фонтаны огня и земли, которая через мгновение падала, погребая под собой и тех, кто провалился, и тех, кто просто оказался рядом. Досталось и насыпи - кое-где она разрушилась, пушки перевернулись. Да и стрелять по крепости было уже некому.

Османцы в панике забегали, не в силах найти безопасное место. Казалось, земля взрывалась прямо у них под ногами, куда бы они ни ступали. В довершение всех бед, со стен крепости начали стрелять пушки. Огонь, дым, грохот, взрывы, крики раненых, стоны умирающих… Янычары метались, то и дело спотыкаясь об окровавленные трупы, падая, поднимаясь. И, наконец, побежали кто куда, лишь бы подальше от этого жуткого места, где сама земля, казалось, восстала против них.

Едва отгремело, атаман с горящими глазами повернулся к товарищам:

- Ну, с Богом, братцы. Дивнич, ты со своими робятами к полковнику Мустафе через подземный коридор, что у Предтечи. Выйдешь им со спины. Яцко - к ордынцам у Скопинки, Микола тебе ход покажет. Ну, а мы по Селим-паше ударим!

Три казацких отряда выросли на позициях противника словно из-под земли - да, собственно, так оно и было. Заруцкий и Дивнич сотоварищи крушили разбегавшихся турок, которые устремились к кораблям на Дону, догоняли их, рубили саблями, стреляли из пищалей.

А вот атаману Бородавке с запорожцами пришлось нелегко: татары, растерявшиеся от взрывов, при виде врага неожиданно пришли в себя и сумели организоваться. И началась битва. Обе стороны рубились отчаянно, но вскоре численное превосходство крымцев дало себя знать, и они смогли оттеснить противника. Запорожцы падали один за другим. Яцко, раненый в плечо, размахивал саблей, из последних сил отбиваясь от наседавших со всех сторон татар. Куда отступать? Ворота крепости закрыты, к подземному ходу не пробиться. Нет времени даже позвать на помощь, отвернешься на мгновение - и головы лишишься. Неужели так бесславно закончится поход запорожцев?!

Отходя к городу, Бородавка поднимался все выше по холму, и вдруг с высоты увидел, как внизу через Скопинку переправляется огромный конный отряд казаков. Первые из них, во главе с бородатым богатырем-атаманом уже достигли берега и налетели с тыла на крымцев, засвистели лихие сабли. С каждым мгновением в битву вступало все больше новоявленных помощников, и вот уже татары, оказавшиеся меж двух огней, отступили от запорожцев, а потом и вовсе заметались, побежали. Позабыв про рану, Яцко с новыми силами двинулся вперед.

Несколькими часами позже все было кончено. Уставший, но счастливый, Бородавка брел через поле, усеянное телами, щитами, кривыми саблями, обломками шатров. Тут и там пылали пожары, дым разъедал глаза. Рядом шагал высокий, на голову выше него, богатырь-атаман, столь своевременно пришедший со своими людьми на помощь.

- Ты откель же будешь-то, братко? - полюбопытствовал Яков. - Что-то я тебя не признаю никак.

- Издалека, - скупо усмехнулся тот.

- Эй, Яцко, - раздалось где-то рядом, и из-за дымовой завесы выскочил Заруцкий в окровавленном кафтане. - Жив, братец!

- Слава Богу, Иван Мартыныч! - Бородавка обнял донского атамана и кивнул на бородача. - Да токмо коли б не он, лежал бы уже в сырой землице. Смяли нас ордынцы, а тут он, да робят с ним тысячи.

Иван, переводя взгляд с Якова на незнакомца, в удивлении поднял брови.

- Ты кто ж таков, а?

- Князь Дмитрий Михайлович Пожарский. Прибыл тебе пособлять по государеву велению.

Оба атамана с открытыми ртами уставились на богатыря.

- Давно ль у нас князья в казацкую одежу рядятся? - опомнившись, блеснул глазами Заруцкий. - Не хочешь сказывать - не надобно. А за помощь благодарствуем.

- Поелику царь-батюшка в войну с османцами покамест вступать не желает, наказал людев казаками одеть.

- Хитро. Значит, не хочет государь с басурманами воевать? Оставит нас здесь на погибель? Ведь коли не возьмет он Азов под свою высокую руку, опять придут османцы, да уже числом-то поболе. Не выдюжим мы.

- Потерпи, атаман, - князь похлопал его по плечу. - Вскорости все уладится.

- Ну, хоть то любо, что помнит-таки про нас царь. А мы уж и надежу оставили.

- Ниче, главное, ко времени, - засмеялся Бородавка и поклонился Пожарскому.

Повернувшись к нему, Иван подмигнул:

- Бережет, видать, тебя Пречистая-то! А мы турок-то разметали. И даже пашу ихнего в полон схватили.

- О, и нам какой-то бей попался, я уж его в крепость отправил. Князь его самолично заполонил.

Смеясь и перешучиваясь, они направились к городу.

А когда вечером того же дня к Заруцкому привели "какого-то бея", невысокого татарина в посеревшем от пыли тюрбане, он радостно расхохотался:

- Яцко, бес! То ж Джанибек-Гирей! Мало нам пяти тыщ захваченных турок с пашой, дык еще и сам крымский хан!

Бородавка изумленно выкатил глаза и, от восторга забыв о почтительности, ударил Пожарского по спине:

- Ну, ты даешь, братко!

Всю ночь Азов радостно гудел, а под утро казаки, уставшие от битв и захмелевшие от привезенного из Москвы вина, вповалку завалились спать.

[38] Кулак.

[39] Бедра, поясница.

[40] Головной убор янычар, белый колпак со свисающим сзади куском ткани.

[41] Небольшое знамя с длинными хвостами, штандарт.

Поздно вечером, когда Москва уже спала, в палатах боярина Мстиславского, что на Константиновской, появились Шереметев с Троекуровым. На столе горела одинокая свечка, в отблесках ее пламени лица гостей казались жуткими, как в страшной сказке.

- Почто ж вы в такую пору? - удивился хозяин. - Учинилось чего?

- Пока нет, - усмехнулся в бороду бывший регент. - Нам с тобой, батюшка Федор Иваныч, пошептаться надобно.

Мстиславский ждал, с подозрением глядя на гостей. Неужели опять что-нибудь затеяли? И его хотят привлечь? Ну уж нет! Только вчера пришло известие от рудознатцев из его владений за Большим Камнем - железо нашли, и немало. Это ж какие барыши можно получить! А эти неугомонные… Да еще ночью.

- Вы б поостереглись приходить-то, чай, всю челядь переполошили. А ну как в Охранной избе сведают.

- Нет нужды нам боле сторожиться, Федываныч, - вполголоса сказал Троекуров. - Утрась выступаем.

- Куды?

- На кудыкину гору! Царя пойдем скидывать!

Мстиславский обомлел. Ладно бы какой тайный заговор, где можно в сторонке постоять да за спинами других отсидеться. Он с надеждой посмотрел на Шереметева, словно спрашивая - не шутит ли воевода?