— А что случилось с его родителями?

— Никто не знает. Они просто выехали как-то в сторону Пинкел-Поинт и не вернулись. Ни машины, ни свидетелей…

— Давно?

— Ему было девятнадцать.

Я больше ни о чем не спрашивала — мне хватило сегодня с головой. Сильва не гнала, наоборот — принесла пледы, подушки, а меня после сытного обеда, как назло, начало клонить в сон и ужасно не хотелось возвращаться в квартиру. Я сползала все ниже под мерное воркование иволги на ветке и редкого возмущения Сильвы поведением Нойла. Или чем-то еще. Казалось, Нойл в какой-то момент ответил ей усталым хриплым баритоном, но я решила, что мне это снится…

— Конечно, она будет упираться, — шептала Сильва, заволакивая меня сладким дымом сигареты, а я все смотрела на свою ведьму, мирно спящую на кресле. Я ведь так и не увидел, как она спит. А теперь, после адского дня, это казалось таким же привлекательным, как огонь в камине. — Повел себя отвратительно…

— Да, знаю, — хмурился я.

В саду уже сгустились сумерки, и я начинал переживать, что Бабочке холодно. Но нос, кажется, был теплым…

— Попроси прощения у девочки… Что ты делаешь?

— Пробую, замерзла или нет.

Сильва тихо прыснула:

— Трогая нос?..

Я закатил глаза и протер устало лицо.

— …Забирай ее к себе и отогревай.

План мне нравился все больше. Сил уже не осталось ни на что, разве что пронести свою ведьму по тропинке до машины. Я попросил водителя подъехать к дому и подхватил Бэрри на руки прямо с пледом. Подушка вывалилась мне под ноги, и я досадливо пнул ее, попал в Нойла, и тот ответил мне громким укоризненным мявом. Все сегодня из рук вон! Выругавшись себе под нос, я зашагал к фонтану, не прощаясь. Сильве не нужны эти условности.

Бэрри что-то промычала, когда втиснулся с ней аккуратно на заднее сиденье. Вопрос, куда ехать, не стоял:

— Домой, — чуть повысил голос.

— Куда ты меня тащишь? — прохрипела Бэрри, приоткрывая глаза.

— Ты что будешь на ужин?

— Не знаю еще, — устроилась она удобнее в руках, чуть высвободившись и выпрямившись. — У меня дома шаром покати.

— Мы едем ко мне.

— Не хочешь меня спросить?

— Завтра спрошу. Сегодня устал. Сегодня ты ужинаешь со мной и спишь тоже.

Она, удивительно, даже не пикнула. Прикрыла глаза и даже показалось, снова уснула.

— Мне жаль, что ты потерял родителей, — прошептала вдруг.

Я промолчал. Черные полосы теней ползали по ее лицу, завораживая. Показалось вдруг, что никогда она не станет моей, что Сильва права — неправильно я начал.

— Мне жаль, что я так повел себя в первую встречу.

— У тебя власть — ты ей распоряжаешься, — открыла она глаза.

— С тобой эта власть не работает.

— Потому что тебе нужно что-то большее, чем ты можешь добиться властью?

— Да, мне нужно большее… Я не сразу это понял.

Дальше мы ехали молча. Бэрри больше не закрывала глаз, рассматривала меня, а я — город. Будто впервые его увидел, таким живым тот показался. Оказывается, в Лэйдсдейле столько парков, которые вечером так красиво подсвечены, что город временами казался сказочным. Или это с ведьмой в руках все играло совершенно другими красками, но меня устраивало.

— Я заказал еду на свой выбор.

— Ну ты же сказал, что будешь спрашивать завтра, — приподнялась она у меня на коленях, когда мы приехали.

— Как ты узнала мой адрес и смогла попасть внутрь?

— Не скажу.

— Ладно, я сделаю вид, что не догадался, — улыбнулся я, подавая ей руку.

Конечно же, ей сказала Дана, кто же еще? И пустила ее тоже она, потому что занимается доставками мне документов и одежды из прачечной.

Бэрри зябко куталась в плед, когда мы шли к подъезду.

— Классная она у тебя, — оглядела себя в пледе перед лифтом.

— Кто? Дана?

— Сильва. Мы с ней напились кофе и накурились классных сигарет.

— Молодцы какие, — и я завел ее в лифт. — Что рассказывала тебе?

— Что ты — редкий козел, — откинула голову, упираясь обессилено в панель.

— Врешь, — рассмеялся я.

— Немного, — довольно улыбалась она, такая уютная, сонная и взъерошенная, что хотелось сгрести в охапку и вернуть себе на колени.

В квартире Бэрри скинула туфли, плед и сразу направилась в душ. Я проводил ее с улыбкой и принялся накрывать ужин. Хотелось исправить вчерашний вечер и ночь и закончить его правильно, с Бабочкой в руках. Да и она не дергалась больше. Вернулась в своем халате, снова мокрая…

— В наше время мужчины готовят ужин?

— Не знаю, я отстал, — поставил перед ней тарелку со стейком и печеными овощами. — Да и… не волнует меня это особо.

— Я бы на твоем месте не была так самоуверенна, — взялась она за вилку и нож, — как начнешь, так придется и продолжать.

— Я смогу кормить тебя ужином каждый вечер, — сел напротив.

Аппетита не было, да и голод я испытывал совершенно другого рода. Смотреть на мокрую девушку, которая с аппетитом жует сочный стейк, оказалось завораживающе.

— Только так смотреть не обязательно, — зыркнула она на меня.

— Пока не могу насмотреться, не мешай, — усмехнулся. Старался быть мягче, но у меня не получалось.

Она притягательно облизнула губы и без всякого смущения продолжила есть. А когда женщина не смущается от внимания? Кажется, когда ей плевать? Или делает вид?

— Как на работе? — вдруг спросила она.

— Не хочу портить вечер, — поднялся, отчаявшись поесть, и принялся за чай.

— У нас с тобой нет общих тем, кроме работы.

— А ты так хочешь поговорить?

Она поднялась и приблизилась сзади:

— Давай я сделаю, ты еле стоишь.

Я обернулся, встречаясь взглядом с ее. Странно было смотреть, зная, что не имею права трогать.

— Хорошо, — протянул ей ложку. — Молоко в холодильнике.

— Я не люблю чай с молоком. Но сегодня ты не спрашиваешь. И меня это устраивает.

Чертовка направилась к холодильнику, а я, как привороженный, следил за каждым ее движением, самое будоражащее из которых — то, как она встала на цыпочки, пытаясь достать до дальней стенки верхней полки холодильника. Мне казалось, что я устал, но теперь ясно понял — казалось.

— У меня между лопаток потеет от твоего взгляда, — обернулась она с пакетом молока.

— Странно, потому что я смотрю немного ниже, — жадно сглотнул.

— Думаешь, тебе можно? — усмехнулась она провокационно.

— Мне все равно, — выдохнул тяжело, понимая, что больше она ни шагу от меня не сделает. Я рывком сцапал ее и усадил на столешницу. Пакет молока выпал, глухо стукнувшись о пол.

— Молоко! — возмутилась Бабочка, задрыгавшись и пытаясь свести ноги.

— Ты его все равно не любишь.

Запустил пальцы ей в волосы и притянул так, что губами коснулся ее губ. Мне нужно было «да», я не мог больше брать без спроса, хотя хотелось до чертиков. Мы дышали, как загнанные, глядя друг другу в глаза, а я все ждал. Ее взгляд подергивался дымкой, не выдерживая моего. Она моргала все чаще, сдаваясь, и, наконец, качнулась вперед — все, что мне было нужно, чтобы развязать руки. И я коснулся ее губ, будто они мираж — осторожно, защищая ее «да» от разочарования и испуга, затягивая медленно в свою одержимость. Не спеша, но неотвратимо.

Вид растрепанной Бабочки на широком разделочном столе обострил голод до предела. Будто не было вчерашней ночи. Узкая полоска ее обнаженного живота в распахнутых полах халата казалась светом в конце тоннеля, и я жадно пил его губами, спускаясь все ниже. Она дрожала, дышала и постанывала, выгибаясь в руках, робко, но следовала за моим желанием. Только сегодня она уже не хотела отдаваться в первую ночь выбранному мужчине… Язык ее тела просил не предавать. Отчаянно, слепо, но так четко, что хотелось надавать по губам за то, что не верит… Или убиться о стену самому, что не могу заставить ее верить. Но вместо этого я сделал так, чтобы мы оба забыли об этом «разговоре» — хватит. Я не изменю историю за один вдох, а она все равно не поверит так быстро.