Бабочка шмыгнула носом, а по щеке скользнула одинокая слеза.

— Все нормально, — с удовольствием отметил, что мы оба ждали, чтобы я ее обнял. Она прикрыла глаза и с выдохом уперлась лбом мне в грудь. Значит, не дом? Ну-ну… — Всегда так было — мужчина закрывает самое дорогое…

Она подняла на меня глаза:

— Мне иногда кажется, что ты не играешь…

— Я не играю. Ты знаешь.

— Не знаю, не заставляй думать, что знаю, — нахмурилась она.

— Хорошо, как скажешь. Ты видишь, я слушаюсь?

— Может, тебе за каждое согласие давать лакомство?

— Не люблю перебивать аппетит, — усмехнулся.

— Поехали, Дана ждет…

— Я уже отпустил ее.

Мы вышли из здания за руку. Завтра мир рухнет, но сегодня мне хотелось отметить. Я заказал ужин, вино и новую коробочку фиалковых свечей.

— И как же мне сделать свой дом твоим? — открыл перед ней двери.

— Не все сразу, господин инквизитор, — со стоном сняла ведьма туфли.

— Ванну хочешь? — подхватил ее на руки.

— Прямо в платье? — усмехнулась.

— Нет, позволишь? — И я отнес ее в ванную.

— Ты спрашиваешь?

— Сегодня четное…

Она кусала губы в отражении, пока я тащил молнию платья вниз:

— …Красиво…

— Ты только заметил?

— Да, — и потянул бретельки вниз с ее плеч. — Ты отвлекала от платья…

Бусинки тонко вздохнули, когда остались одни на ее спине. Только тут открылась гениальная задумка дизайнера — их цепляли к белью, а не платью.

— Загадочно, — взялся за застежку, но она не далась, подаваясь вперед к зеркалу. Я проследил ее испуганный взгляд… и забыл как дышать.

… Печать красовалась своими гранями, и все они теперь были цветными.

— Вернон, что это? — и я испуганно провела по печати пальцами. Та только будто стала ярче, словно солнечный луч прошел по краю переплетений, и погасла. — Она целая… стала целой… что случилось?

— Не знаю, — кривил он уголки губ, глядя на меня в зеркало.

— Врешь, — возмутилась я.

— От тебя ничего не скроешь.

— Снова врешь — все скрываешь! Что это значит? — заводилась я.

— Тш, — сцапал меня и притянул к себе. — Тш… все хорошо…

Но я вырвалась из рук и, развернувшись, уперлась в раковину:

— Почему не объясняешь?

Вздернула подбородок, а ему будто это и нужно было — вцепился взглядом, будто у меня на лице появилось что-то новое. И это новое тянуло на какой-то предмет искусства, который он взялся рассматривать в деталях, и с такой улыбкой, словно за этот предмет заломили невероятную цену, но он заплатит.

— Такое невозможно объяснить, — снизошел до ответа. — Странно, как тебя оторвало от корней, Бабочка… Ты, существо чувствующее, требуешь от меня объяснений, желательно еще и письменных, а неплохо бы — моей кровью.

Я тяжело сглотнула — беспощадно, будто экзамен не принял и даже пересдать не предложил. Но смотрел так, что становилось ясным — буду сдавать уже привычным способом. Боже! А он вдруг усмехнулся, будто прочитал каждое слово в моих мыслях:

— Давай, в ванную, — и отвернулся, чтобы включить воду.

Уже лежа в горячей воде, я слышала, как кто-то звонил в дверной звонок. Сначала напряглась, но по шороху оберток и четкому «Спасибо» поняла — доставка. Когда вышла, в квартире уже так вкусно пахло, что я с позором могла признать — такой дом меня устроит даже больше, чем мой прошлый.

И снова без особого пафоса — верхний свет и свечи на подоконнике, тонкий запах фиалок и умопомрачительный — стейка и фруктового салата.

— Держи, — протянул мне бокал с вином. При этом его взгляд так электризовал, что я уже себе казалась пьяной.

— Что празднуем? — уселась.

— Первый день…

— Я предлагала последний…

— К чертям последний, — нахмурился он, и становилось понятно — нервничает. Но смысла дергаться заранее не было. Он ждал. — Знаешь, я все думаю о своих бабке и деде. Они познакомились во время войны и, мать рассказывала, не могли оторваться друг от друга больше никогда. Но она думала, что это все война сделала с ними, заставила врасти друг в друга, чтобы не потерять.

— А ты как думаешь?

— Я не знаю… Но теперь понимаю, что хочу так же.

— Уверен?

— Теперь да, — и он поднес свой бокал к моему. — За твой ночной клуб…

Я прыснула:

— Ничего себе. За ночной клуб?

— Да.

— Ты же собирался отыметь меня…

— Я собирался нарушить целибат, да, — довольно скалился он.

— За деньги.

— И гори все огнем.

— Ой, все, я не буду за это пить, — улыбалась я.

— Пей за что хочешь, — и он сделал большой глоток.

— Я выпью просто так, потому что хочу напиться, — смеялась я.

— Тоже вариант. Напейся. Я хочу, чтобы ты напилась.

— Я тоже.

Я выполнила его приказ со всей ответственностью. То есть уже после половины бокала в голове полегчало, а ужин показался запредельным. Как и мужчина рядом. Расслабляться с ним все еще было странно, да и не выходило, потому что каждый его взгляд, движение завораживали. А то, что таким его видела последний год точно только я, добавляло остроты — я ходила по неизведанной территории, выход с которой уже захлопнулся. Вернон рассказывал о родителях, а я с упоением слушала и наблюдала, как раскрывается передо мной редкое зрелище — соцветие скрытой боли такого железобетонного мужчины. Да уже за одно это меня нельзя было выпускать за порог. А он и не собирался.

— Как ты относишься к тому, что я хочу тебя на своем рабочем столе? — вдруг спросил он, и я растерянно моргнула, чтобы тут же задохнуться от его опасной усмешки.

— Нет, — мотнула головой. — Это перебор.

— Я же босс, — вздернул он бровь. — Сочту за неподчинение…

Эти дикости надежно обрубили сентиментальные настроения, мне даже показалось, что все приснилось.

— Любишь раскладывать на своем столе практиканток? — проследила взглядом, как он поднялся и направился ко мне. Нас отделяла друг от друга стойка, которая немного отсрочила мою капитуляцию.

— Не пробовал, но чувствую, что упустил что-то стоящее. — Он склонился ко мне и заглянул в глаза. — Я хочу медовый месяц. С тобой. Раскладывать тебя на всех поверхностях, которые подвернутся, и не думать о работе. Ты выйдешь за меня?

— А если нет? — вздернула я бровь.

— Тогда буду переубеждать, — он подхватил меня со стула, но понес не в спальню, а к дивану.

— Вернон, пока что ты запугиваешь, — вцепилась в его плечи, но он осторожно опустил меня и развернул лицом к спинке.

— Одно другому не мешает.

— Не знала, что ты собирался спрашивать… — пыталась отвлечься на болтовню.

Но когда его руки скользнули по бедрам под халат, задержала дыхание в предвкушении. Я ведь знала, что он не сделает больно, но какая-то темная сторона инквизитора не давала расслабиться, вынуждая замирать в его руках.

— Я сам не знал, — усмехнулся мне в затылок.

— А договор?

— Все, что захочешь…

— Не боишься давать таких обещаний?

— Что бы ни дал взамен, не стоит того, что дала ты…

— Я ничего не дала.

— Узнаю настоящую ведьму, — и он прикусил кожу на шее, а я зашипела, будто обжег. — Тебе ничего не стоит дать мне все…

Только было ощущение, что он все брал без спроса. Его пальцы на шее дали понять, что контроль никогда не был на моей стороне — в этом инквизитор не шел навстречу. Нежность поцелуев между лопаток немного ослабила силу жестких пальцев, которыми он вырвал у меня вскрик. Нежность в жестком мужчине, наверное, явление столь же редкое, как и легендарный зеленый луч над морем, но мне казалось, что и его я уже видела в своей короткой жизни.

— Выходи за меня, — горячо зашептал мне на ухо.

Но ответить я бы все равно не смогла, потому что открыла рот, хватая воздух, когда он медленно заполнил меня собой.

Почему это все было похоже на какой-то сеанс изгнания нечисти, которым не брезговали еще лет триста назад? Я кричала, царапала спинку дивана, дрожала и пыталась дышать, чтобы не отключиться от передозировки чего-то, несовместимого с жизнью.