– За тобой приехал, – отвечает Муратов. – Водителя отправил домой. Пойдем?

Я послушно киваю и с разочарованием понимаю, что Андрей больше не касается меня. Он разворачивается ко мне спиной и направляется на парковку, а я неизменно следую за ним.

На улице сегодня ветрено, а с неба мелко моросит противный дождь, поэтому я кутаюсь в джинсовую куртку и с силой сжимаю в кармане пластиковую карту, с которой хотела снять наличные. Это было безумием. Временным помешательством. Я не могу так с ним… Вопреки всему, не могу.

Андрей вынимает из пачки сигарету, глубоко затягивается дымом и отходит при этом на приличное расстояние. Идёт торопливым и широким шагом, а я с трудом поспеваю за ним. Муратов грузит покупки в багажник и открывает для меня дверцу автомобиля. Опускаюсь на переднее сиденье, прикрываю глаза и ощущаю, как сильно гудят ноги. Несмотря на угрозу на ранних сроках, в целом моя беременность проходит отлично: никаких отёков, повышенного давления или болей. Мне грех жаловаться.

– Всё купила? – Муратов заводит двигатель и срывается с места, не забыв убедиться, что я пристегнула ремень безопасности.

– Да. Там подгузники, одежда, пустышки, бутылочки и детская косметика... Коляску, ванночку и кроватку доставят на днях прямо к дому, – отвечаю ему. – Денег потратила немерено… У нас в Нижнекамянске можно всё это купить в три раза дешевле.

Я вижу, как Андрей усмехается. Мелкие морщинки покрывают участок вокруг глаз, а уголки его губ ползут немного вверх. Он выглядит спокойным и расслабленным, уверенно управляет автомобилем, откинувшись на кожаную обшивку сиденья. Я на секунду забываю о том, что пять минут назад чуть было от него не сбежала.

Улыбайся так чаще, Андрей. В такие моменты ты не кажешься тем монстром, которым являешься на самом деле.

 – А пелёнки? – спрашивает Муратов, останавливаясь на светофоре. – Помню, когда родилась Лера, младенцам не надевали одежду. Только туго пеленали.

Теперь уже я улыбаюсь, с трудом сдерживая рвущийся наружу смешок. Помню, мама тоже недоумевала, почему так не делают сейчас. Это же удобно! И ребёнок не будит себя хаотичными движениями по ночам. Лежит смирно, будто солдат на посту.

– Многое изменилось, Андрей. На ручки надевают царапки, чтобы ребёнок не смог себя поранить.

– Ладно, – вскидывает брови. – По ходу разберемся.

– Илюшу не придется пеленать, – отвечаю негромко. – Врач на УЗИ сказал, что у нас спокойный мальчик. Он даже толкается осторожно и бережно, словно не хочет сделать мне больно… Помню, на шестом месяце испугалась, потому что весь день не чувствовала шевелений. Побежала к врачу, а она меня утешила, сказав, что у Илюши такой темперамент.

– Илюша? – переспрашивает Андрей, слегка нахмурившись.

– Я хотела назвать нашего сына Ильей, – отвечаю, смутившись. – Всегда любила это имя.

Оставшуюся часть дороги мы едем молча.

На улице уже темнеет, ветер срывается такой сильный, что валит ветки прямо под ноги и поднимает клубы из песка и пыли. А я впервые за долгое время ощущаю непривычное умиротворение в душе, потому что мы с Андреем спокойно поговорили.

Охрана открывает ворота, Муратов загоняет автомобиль в гараж и достает из багажника многочисленные покупки. Мы встречаемся взглядами, и я улавливаю в его спокойных зрачках холодящую тело угрозу.

– Даже не думай от меня сбегать, Нина, – произносит хрипловатым голосом.

– Я… Я не собиралась… – отвечаю, заикаясь, потому что всё это время думала, что у меня получилось обмануть Андрея.

– Я всё равно тебя найду, – не слышит моих нелепых оправданий, – где бы ты ни была.

***

Идёт четырнадцатый день моего заточения.

Я выбиралась за пределы особняка лишь единожды, когда нужно было пройти обследование в частной клинике. Володя отвез меня туда и в этот раз, словно надзиратель, ждал под кабинетом гинеколога. Слава Богу, не внутри.

Иногда мне кажется, что всё не так плохо, когда Андрей вовремя возвращается домой, мы ужинаем вместе и даже перебрасываемся парой фраз. Его присутствие всё внутри переворачивает и заставляет чувствовать себя живой.

А бывает так, как позавчера, когда Муратов не приезжает на ночь. Он не отчитывается передо мной и не предупреждает. Просто появляется под утро или в обед, принимает душ, меняет одежду и вновь уезжает по делам. Обычно я чувствую, что он ночевал с женщиной, потому что от него исходит посторонний запах сладкого парфюма.

Моё настроение меняется со скоростью света. В один момент я радостно перебираю крохотные вещички, которые купила накануне, а в другой вою от тоски у себя в комнате и рисую в своём воображении худшие варианты развития событий, в которых как только Илюшка появляется на свет, его у меня забирают.

– Что-то случилось? – спрашиваю у Людмилы, когда она в третий раз роняет кухонные приборы и чертыхается.

– Тороплюсь немного, – улыбается домработница. – Сегодня у нас с мужем тридцатая годовщина свадьбы.

– Ого! – удивленно присвистываю. – Поздравляю вас!

На плите готовится одновременно два блюда, а в духовке запекается десерт. Людмила никогда не допускает меня до готовки или уборки, но я не могу не предложить:

– Вы бегите домой, я закончу приготовление ужина.

– Я успею, Ниночка! – улыбается она. – Не стоит!

– Мне правда не тяжело. Бегите к мужу… Вам сегодня можно. Обещаю, что Андрею Вячеславовичу не скажу.

Домработница немного раздумывает, а потом все же соглашается. Она сто раз благодарит меня за помощь, после чего вызывает такси, и, довольная, уезжает домой к любимому мужу, с которым прожила целых тридцать лет. Я по-доброму ей завидую. У Людмилы стабильная семейная жизнь, дети, внуки, сад, огород, работа. У меня ничего этого нет. Собственное будущее кажется таким неопределенным и смутным…

Я быстро справляюсь с мясом и овощами, чуть позже достаю из духовки пирог с ягодами, а после решаю заняться приготовлением салата. Все необходимое нахожу в холодильнике и заканчиваю примерно в одиннадцатом часу. Андрея все ещё нет. Интересно, он опять сегодня не вернется?

Потом мне звонит мама. Она разбавляет моё одиночество рассказами о реабилитации в клинике. Помимо медикаментов, которые она получает, с ней занимается опытный психолог. Не хотелось бы радоваться за неё преждевременно, но результат кажется потрясающим.

– Капельница закончилась только в десятом часу, – произносит мама, – а началась в восемь утра. Мне кажется, я на девяносто процентов теперь состою из лекарств.

– Это же хорошо. Всю дрянь из тебя вывели.

– Хорошо, конечно. Я чувствую себя значительно лучше, а об алкоголе даже и думать не хочу!

За окном мелькает свет фар и слышится шум мотора. Кончики пальцев немеют, а по телу проходится жар. Андрей вернулся домой, когда я уже его не ждала.

– Я перезвоню тебе завтра, мам. Ты отдыхай и лечись.

– Хорошо, Нина. Спокойной ночи.

Судя по голосам в прихожей, Андрей вернулся не один, а в компании нескольких мужчин. Выйти к ним я не решаюсь и, чтобы чем-то отвлечь себя, начинаю сервировать стол. Проходит меньше десяти минут, прежде чем голоса утихают, а на улице слышится рёв машин. Я думаю, что Муратов вновь уехал, но он появляется на кухне так неожиданно, что я пугаюсь.

У него мрачный вид, а на белоснежном воротнике заметны брызги крови. Андрей снимает пиджак и бросает его на спинку стула. Следом скидывает с себя тёмно-синий галстук и расстегивает манжеты рубашки.

– На ужин сегодня мясо с овощами, – обращаюсь к нему.  – Ты голоден?

– Нет, извини.

Андрей подходит к бару, достает оттуда бутылку виски и наполняет бокал. Похоже, у кого-то был сложный день.

Внутри всё леденеет от ужаса, когда я замечаю на его руке, которая сжимает бокал с алкоголем, разбитые костяшки.

– У тебя кровь.

– Я знаю, – Андрей делает глоток и тяжелым шагом проходит по кухне.

– Позволишь мне обработать? Я видела, что где-то здесь находится аптечка.