Таков конец абсурдной экспедиции, в которой шансы атакующего были настолько против него, что ее нельзя поместить в ряду экспедиций, сколько-нибудь согласующихся с самыми основными принципами морской войны. Только счастье французов дало им возможность вернуться в целости. Всякий беспристрастный судья, знакомый с обстоятельствами первых дней февраля, должен был предсказать верную гибель французскому флоту. Попытка состоялась, но не была такой, при которой можно бы было приобрести обладание морем для определенной цели вторжения. Предпринята она была в то время, когда оба государства были в формальном мире, и, приготовленная втайне, она должна была подействовать своей неожиданностью, хотя на деле могло быть все, кроме того, чтобы такая неожиданность показалась действительной. Морские силы Франции были недостаточны для полного расстройства и поражения сколько-нибудь значительных сил Британии, что и выяснилось в 1690 г., когда почти полное расстройство сил обороняющегося все-таки позволило переправиться армии нападающего. При серьезном обсуждении никак нельзя было предположить, что английское правительство было настолько необычайно беспечно, что оставило бы свои берега совершенно без всякой защиты. Французскому правительству не могло быть неизвестно, что в данное время, менее чем когда-либо, можно было заподозрить в этом Англию, потому что только еще в прошлом декабре британское правительство завербовало 40 000 человек во флот и 52 000 в армию и в качестве морских солдат. Вся идея экспедиции изобличала недостаток понимания морских задач и указывала на злополучное влияние крайнего невежества. Война с Францией, опять формально объявленная в 1756 г., стремилась к прекращению овладевшего страной унизительного панического страха вторжения неприятеля и к обращению внимания на необходимость принятия соответствующих мер к воспрепятствованию такого вторжения. Как нация преимущественно военно-сухопутная, она имела ошибочные взгляды на морскую политику и была полна проектов вторжения. Несмотря на полученные уроки, Франция старалась все-таки подчинить действия флота задачам действий на суше и пыталась овладеть временно морем для определенной дальнейшей цели – хотя бы только переправить войска через Канал, если не идти далее; при этом она предполагала, что войска действительно могут быть благополучно высажены под прикрытием небольших морских сил.

Успех до некоторой степени противоположной политики, выразившийся в захвате Менорки, и общая неудача всякой другой операции, вместо того чтобы обратить внимание влиятельных лиц Франции всецело на сосредоточение морских сил с целью отбить у англичан обладание морем, казалось, наоборот, более чем когда-либо склонили их к идеям о вторжении войск в пределы неприятельской территории. Весьма странно, что такие идеи могли преобладать именно в то время, когда бессилие французского флота защищать свои берега было особенно заметно. В сентябре 1757 г. Рошфор был предметом нападения, благодаря отсутствию французских морских сил, которые бы могли предотвратить его. В апреле следующего, 1758 г. Хаук разбил во внутренних водах на Баскских рейдах конвоиров, назначенных для защиты и поддержки французских Северо-Американских колоний, а в июне Ансон присутствовал при другом повторении морской игры – при разорении Сен-Мало. В августе все общественные работы Шербура были разрушены под прикрытием эскадры командора Хоу.

Опыт показывает, что было только одно средство для предупреждения такого рода вещей – это иметь под рукой значительные морские силы. Организация и поддержание таких сил, которые бы были готовы встретиться лицом к лицу с неприятелем на море, считались до сих пор достаточными помешать всем намерениям территориальной атаки.

Франция впала в глубокую ошибку, предполагая, что она, хотя и не в состоянии защищать свои берега, может все-таки атаковать берега неприятеля морскими силами, по меньшей мере сомнительными в способности овладеть морем, которое мог удерживать за собой ее противник. Здесь, на самом деле, было колебание – каким способом вести предстоящее вторжение: силой или хитростью, открытым вызовом или скрытыми действиями. И когда пришло время для приведения в исполнение наиболее возможного плана, то появились разногласия в мнениях морского министра и начальника флота относительно основных принципов, которые должны были направлять предприятие. Странно и знаменательно, что именно начальник флота держался взгляда, совершенно противоположного тому, который подсказывался опытом. Я вернусь к этому несколько позже.

В начале 1759 г. у французов существовало три главных флота: в Тулоне 12 линейных кораблей, под начальством контр-адмирала де ла Клю; в Бресте под начальством вице-адмирала маршала де Конфланса, по британским сведениям, считалось в июле 17 линейных кораблей, но в ноябре оказалось 20 и 21; в Вест-Индии эскадра из 9 линейных кораблей под начальством контр-адмирала Бомпарта.

Флоты эти, будучи соединены вместе, составили бы силу в 38 линейных кораблей, способную думать о приобретении обладания морем, ввиду того что английский флот близ Тулона не превышал 14 или 15 линейных кораблей, а близ Бреста никогда не насчитывал более 25 линейных кораблей и редко достигал этого числа в каждый данный момент.

Однако идея о достижении обладания морем, как о конечной цели, не приходила им в голову. Мысль о сосредоточении сил не заходила далее расчета на это сосредоточение как на средство конвоирования и эскортирования армий. Одна из последних была собрана с полным транспортом около Морбигана – местности, содержащей группу рукавов, выходящих в залив Киберон. Эта армия состояла из 19 000 солдат под начальством герцога Аквильонского и первоначально предназначалась для отправления в Ирвин, вблизи Ардроссана, под конвоем капитана де Моргуеса, с 5 линейными кораблями и фрегатами. Точно так же были сделаны приготовления для посадки другой армии в Гавре на плоскодонных и других мелких судах; наконец, предполагалась еще одна демонстрация третьей силой, перевезенной из Дюнкерка под начальством Тюрота и направленной против некоторых пунктов северо-восточной Англии или Шотландии, а при возможности и против Ирландии.

Во Франции существовали большие разногласия относительно методов осуществления планов, и, по мере того как приготовления делались полнее и полнее, менялась и сама программа.

Английское правительство, воодушевленное советом Питта-старшего, воспользовалось таким положением дела очень здраво, Дюнкеркская наступательная эскадра, состоявшая из 5 фрегатов, наблюдалась 12 кораблями, вооруженными каждый орудиями в количестве от 50 до 12, под командой коммодора Бойса. Коммодор сэр Перси Бретт находился с другой эскадрой из 8 кораблей то на Ярмутском, то на Даунском рейдах, на случай, если бы французскому адмиралу Тюроту удалось как-нибудь избежать встречи с Бойсом. Флот, превосходящий флот де ла Клю или, по крайней мере, равный ему по силе, наблюдал за ним около Тулона. Сэру же Эдварду Хауку был поручен флот из 25 линейных кораблей и значительная сила из 50 канонерских лодок и нескольких фрегатов[42] специально для наблюдения за действиями адмирала Конфланса и за рейдами Морбиган, Рошфор и Баскским, для предупреждения исчезновения отсюда французских сил незамеченными Здесь не место обсуждать причины прогресса в организации морской обороны, как указывается описанным выше распределением сил британского флота. До сих пор эти силы были сосредоточены дома в ожидании нападения на наши берега, когда оно казалось неизбежным. Теперь же мы видим пункты сопротивления далеко от наших берегов, в непосредственном соседстве с неприятельскими портами. Перемена обязана главным образом усовершенствованию в судостроении, которое постоянно прогрессировало, улучшению качества и увеличению количества погружавшегося на суда провианта, а также и изменению к лучшему судовой гигиены[43]. Очевидно, что перемена обязана и изменению взглядов на принципы ведения морской войны и более широкому пониманию правила лорда Торрингтона, что своевременно выдвинутый оборонительный флот представляет абсолютную защиту против нападения на нашу территорию. Для поверхностного стратега отсутствие сильных флотов в Бискайском заливе и Средиземном море было равносильно оставлению берегов Англии открытыми. По здравому уму Питта и для просвещенных умов его морских советников и сподвижников, одно только содержание в готовности этих флотов представляло собой, на первых порах, полную защиту берегов Соединенного королевства, а потом и средство для прямого уничтожения неприятельских наступательных сил и препятствие даже попытке неприятеля к выходу из блокированных портов. Разумеется, опасность все-таки существовала, но она возникала скорее от разделения морских сил на части, которые могли бы оказаться не в состоянии поддерживать одна другую, чем от передвижения всей массы Сил в соседство к неприятелю.