– Так сделайте это, мистер Реннер.

Реннер был на Флоте недавно, но уже успел узнать этот тон.

– Да, сэр. Мне пришло в голову, что при определенных температуре и давлении водород становится похожим на металл. Если эти баки действительно были заполнены под давлением, водород должен был проводить ток… но для этого нужны давления, которые можно встретить на гигантских газовых планетах.

– Реннер, неужели вы всерьез считаете…

– Нет, конечно, нет, капитан. Это была только мысль.

Странная идея Реннера беспокоила Сэнди Синклера всю следующую вахту. Обычно инженеры-офицеры не стояли вахты на мостике, но техники Синклера как раз закончили ремонт систем жизнеобеспечения мостика, и Синклер решил проверить их. Чтобы избавить вахтенного офицера от облачения в доспехи, пока на мостике будет царить вакуум, Сэнди сам заступил на вахту.

Все работало превосходно, впрочем, как и всегда. Сейчас, сняв вакуумный костюм, Синклер расслабился в командном кресле, глядя на мошкитов. Программа с мошкитами имела огромную популярность по всему кораблю, причем внимание разделилось между большой мошкитой, находившейся в каюте Кроуфорда, и малышами. Большая мошкита как раз закончила переделывать лампу в своей каюте. Теперь та давала более красный и более рассеянный свет. Синклер восхищенно следил за работой мошкиты. Она была искусна и настолько уверена в себе, что Синклер никогда прежде ничего подобного не видел. Пусть ученые спорят, подумал Сэнди, но эти бестии разумны.

По второму каналу показывали играющих малышей. Люди смотрели на них даже больше, чем на играющего чужака, и Бари, наблюдавший за зрителями, улыбался про себя.

Второй канал привлек внимание Синклера, он повернулся к нему и вдруг сел прямо. Малыши занимались половым сношением.

– Выключить интерком! – приказал Синклер. Рядовой, сидевший рядом, болезненно поморщился, но переключил экран, отчего второй канал опустел. Немного погодя на мостик вошел Реннер.

– Что случилось с интеркомом, Сэнди, – спросил он.

– Ничего плохого, – чопорно ответил Синклер.

– Вот и у тебя тоже второй канал не работает.

– Да, мистер Реннер. Его отключили по моему приказу.

Реннер усмехнулся.

– А что ты думаешь о предмете этой… э… программы? – спросил он.

– Мы не будем показывать на борту этого корабля грязных сцен! С нами священник! Я уже не говорю о леди.

Упомянутая леди тоже смотрела второй канал и, когда он погас, Сэлли Фаулер бросила вилку и выбежала из кают-кампании. За ее порогом она почти побежала, не обращая внимания на удивленные взгляды. Добравшись до гостиной, где маленькие мошкиты по-прежнему были in flagrante deficto, она совсем запыхалась. Почти минуту она стояла возле каюты, наблюдая за ними, потом сказала, не обращаясь ни к кому:

– Когда их видели в последний раз, обе они были самками.

Никто не ответил ей.

– Они изменили пол! – воскликнула Сэлли. – Держу пари, что сверху наша бывшая беременная. Доктор Хорват, что вы скажете?

– Это вполне вероятно, – медленно сказал Хорват. – Фактически… Я почти уверен, что тот, кто сверху, был матерью новорожденного, – казалось, министр с трудом справляется с заиканием. При этом он явно покраснел.

– О, небеса! – сказала Сэлли.

Ей только теперь пришло в голову, как выглядит она сама. Выскочила из кают-кампании через секунду после того, как погас интерком, и запыхавшись прибежала сюда. А ведь трансугольные культуры, как правило, прививали своим членам излишнюю щепетильность…

И вот она, имперская Леди, торопится, чтобы увидеть двух чужаков, занимающихся любовью…

Она хотела крикнуть, объяснить, ведь это так важно! Эта перемена пола, она, вероятно, свойственна всем мошкитам. Это было воздействие их образа жизни, их личности, их истории. Это показывало, что юные мошкиты становились почти независимыми, платя за это фантастически низкую цену… Был ли щенок уже отлучен от груди, или «мать» – а теперь самец – вырабатывала молоко даже после изменения пола? Это было воздействие всего окружения мошкитов, ВСЕГО. Это было важно. И потому я так торопилась…

Но вместо этого она просто повернулась и ушла.

В кают-кампании было на удивление тихо, хотя обычно жившие там три младших лейтенанта и шесть гардемаринов устраивали в комнате хаос. Поттер облегченно вздохнул, увидев, что все, кроме Джонатана Уайтбрида, спят. Несмотря на постоянное подшучивание, Уайтбрид был одним из друзей Поттера на борту «Мак-Артура».

– Как астрономия? – тихо спросил Уайтбрид, растянувшись в своем гамаке. – Дай мне банку пива, Гэвин, хорошо?

Поттер взял одну и для себя.

– Там, внизу, настоящий сумасшедший дом, Джонатан. Я думал, что, когда они найдут Мошку-1, будет лучше, но ничего подобного.

– Гмм. Закартографировать планету для военного Флота будет совсем нетрудно, – сказал Уайтбрид.

– Может, для Флота это и просто, но это мой первый полет в глубокий космос. Они взвалили на меня большую часть работы, пока сами спорят о новых теориях, которых я не понимаю. Подозреваю, что ты назовешь это хорошей тренировкой.

– Это и есть хорошая тренировка.

– Спасибо, – Поттер сделал большой глоток.

– И что вы пока сделали?

– Довольно мало. У планеты есть одна луна, причем очень маленькая и на очень низкой орбите. На планете поверхностная гравитация около 870 сантиметров за секунду в квадрате.

– 0,87 стандартной. Такая же, как ускорение корабля мошкитов. Это меня не удивляет.

– Но у них есть атмосфера, – нетерпеливо сказал Поттер. – И мы нанесли на карту центры цивилизации. Нейтрино, мутные воздушные столбы над ядерными реакторами, электромагнетизм… Они находятся везде, на каждом континенте и даже в морях. Эта планета кишит жизнью, – в голосе Поттера звучал страх. – Мы сделаем эту карту. Когда я уходил, они как раз заканчивали глобус. Хочешь взглянуть на него?

– Конечно, – Уайтбрид выбрался из паутины своего гамака. Они спустились на две палубы вниз во владения ученых. Большинство гражданских работали в зоне относительно высокой гравитации, возле внешней поверхности «Мак-Артура», но спали они поближе к центру корабля.

120-сантиметровый глобус стоял в маленькой гостиной, занимаемой астрономической секцией. Во время боевых акций этот отсек должны были занимать группы контроля повреждений, но сейчас он был пуст. Колокол пробил три склянки последней вахты.

Планета была полностью закартографирована, за исключением южного полюса, и глобусу придали ее точный осевой наклон. Светоусиливающие телескопы «Мак-Артура» давали картину, похожую на любую землеподобную планету: глубокая и разнообразная голубизна, испачканная белыми пятнами, красными пустынями и белыми вершинами гор. Снимки были сделаны в разное время и в разных диапазонах волн, так что облачный покров не сильно затемнял поверхность. Индустриальные центры золотыми пятнами усеивали планету.

Уайтбрид внимательно изучал ее, пока Поттер наливал кофе из фляги доктора Бакмена. По какой-то причине у Бакмена всегда был лучший кофе на корабле – по крайней мере, лучший из всех, которые гардемарины могли получить.

– Мистер Поттер, почему мне кажется, что это похоже на Марс?

– Не знаю, мистер Уайтбрид. А что такое Марс?

– Четвертая планета Солнца. Ты никогда не был в Нью-Аннаполисе?

– Не забывай, что я из Трансугольного сектора.

Уайтбрид кивнул.

– Возможно, ты еще побываешь там. Но, кажется, обучение рекрутов, набранных в колониях, идет по сокращенному курсу. А жаль. Может, капитан сумеет устроить это для тебя. Забавная штука эта последняя учебная миссия, когда тебя заставляют рассчитывать минимальное количество топлива для посадки на Марс, а потом предлагают сделать это с опечатанными баками. Ты должен использовать для торможения атмосферу, а поскольку ее там совсем мало, ты почти врезаешься в землю, не получая никакой пользы.

– Это звучит, как анекдот, мистер Уайтбрид. «К сожалению, мне нужно на прием к дантисту…»