Мама Есикавы‑сан водит рукой по мутному стеклу – пришлось нанять человека, который вставит такое. Душераздирающий скрип, равно как и пронзительный возмущенный «мяв», взяли из предоставленной звукорежиссером библиотеки звуков. Кейко открывает дверь, и начинается длинная сцена взаимодействия со старушкой – благо они сразу нашли общий язык, и к концу съемок эпизода мама Есикавы‑сан уже называла няшу‑Кейко «внученькой». Сцена идет своим чередом, и ничего прямо «страшного» в ней нет до тех пор, пока Кейко не находит скомканную, рваную фотку семьи из пролога [0.7.47] – лицо Есикавы‑сан вырезано, и зрители понимают, что дом – тот самый.
Кейко находит оклеенный скотчем шкаф, тревожная музыка, САСПЕНС, девушка вполне достоверно отыгрывает испуг, открывает дверь шкафа [10.21], и зал облегченно выдыхает, видя мирно дремлющего на верхней полке Сакамото‑сана. Это они зря, потому что оператор сдвигает камеру на пару шагов, и показывает нам сидящего на нижней полки Сатоши‑куна, заставляя зал пискнуть. Процесс «нагнетания» успешно пошел! Ух, что будет дальше! Сцена продолжается, а я вспоминаю диалог с Кейко во время съемок:
– Что это за ерунда, Иоши‑кун? Я бы на месте Рики сразу свалила из такого жуткого места!
– А она не может и не хочет – проклятие уже на ней, от него никак не избавиться. Правило в этом фильме всего одно – зашел в дом – сдох!
– Именно так, Иоши‑кун! – Влезла в диалог мама Есикавы‑сан, – Мы, как японцы, твердо знаем, что зло – истинное зло! – невозможно остановить, так что, моя милая Кейко‑тян, – Бабушка с милой улыбкой потрепала Кейко за щечку, – Ты уже мертва!
Вот и второе появление Сатоши‑куна [13.11] – он держится ручками за деревянную решетку окна под потолком, а я держу его за ноги – не достает же. Меня, само собой, не видно – меня вообще в фильме нет.
Познакомиться с Тошио Кейко не позволяет зловещее бормотание временно «ожившей» матери Есикавы‑сан. Ух, че щас будет!
Поворот камеры в темноту – сюда вместо тревожных звуков оригинала, я, не удержавшись, добавил жуткий эмбиент из каких‑то ужастиков из будущего. Звук настолько понравился звукорежиссеру, что он попросил позволения добавить его в библиотеку студии, где происходила «сборка» фильма – как студия называлась я не запомнил. Рику‑сан все равно все записал. [14.47] – дебют горлового скрипения – его записали в моем исполнении. Поворот камеры – на маму Есикавы‑сан опускается зловещая тень. Зал пищит девичьими голосами, Хэруки покрепче сжимает мою ладошку. Врезка широко распахнутых, налитых кровью (помогли специальные капли) глаз Есикавы‑сан – не удержавшись, усилил этот момент резким громким звуком. К скримерам в этом времени народ не привык, поэтому реакция зала – закачаешься! Не страшно только Сатоши‑куну и маме Есикавы‑сан – они ехидно улыбаются. Конец первой арки.
Семейную пару из второй играют Курихара‑сенсей и ее муж – у меня оказалось на редкость мало взрослых знакомых японок. Мама Есикавы‑сан присутствует и в этой сцене, обеспечивая связь между эпизодами. Нелинейное повествование такое нелинейное. На [19.11] Сатоши‑кун на глазах у напуганной матери хватает бледными (грим) ручками Сакамото‑сана и утягивает за угол. Зал нервно хихикает. Курихара‑сенсей идет за сыном, кошачий рев, крик, лицо моей учительницы музыки крупным планом, конец сцены. Зал скорбно молчит. Арка семьи продолжается своим чередом, на [22.17] за спиной звонящего по телефону папки деловито проходит бледненький Сатоши‑кун, и зал издает судорожный вздох, а мы с маленькой звездой даем друг другу «пять».
На [23.03] пацан наклоняется к лежащей в роли «овоща» маме, а его батя (пришлось временно снять заднюю крышку шкафа – иначе камера не влезала), ощущая недоброе, опасливо оборачивается, но мальчика там уже нет. Очень потешная сцена, как по мне, но зрители нервничают и цепляются за поручни сидений. Через несколько секунд папа и сын наконец‑то встречаются. Так трогательно! Крупным планом – подведенные тушью (Используемая в качестве гримера Кохэку получала огромное удовольствие, разрисовывая милаху‑Сатоши) глаза пацана. Он открывает рот и «орет по‑кошачьи». Зал вздрагивает, наиболее слабонервные закрывают глаза. Сидящий в шкафу я своевременно захлопываю дверцы, пугая главу семейства Курихара – совсем забыл его предупредить, поэтому дубль получился замечательно‑живой. Не выдержав «саспенса», Курихара‑сенсей «испускает дух», из‑за чего ее мужа «плавит», он меняет выражение лица на зловещее (потребовался десяток дублей, чтобы «актер» вывез крупный план как следует). Он – под проклятием, но зачем‑то пытается сопротивляться, выставляя из дома зашедшую в гости сестренку в виде Такерады‑семпай. Жалкая попытка. Она сдохнет! Все сдохнут, муа‑ха‑ха!!! На [29.03] камера показывает темное окно, нагнетающий эмбиент, и вот в нем появляется бледное, размытое лицо Есикавы‑сан, которая, к моему удивлению, закрывает глазки и ушки от страха. Это же блин ты!
Следующая арка посвящена Сакуре‑семпай, поэтому на сиденьях с членами городского совета царит оживление и ГОРДОСТЬ. В роли декораций – помещения «Хонды». Я соврал, сказав, что в фильме меня нет – на [30.45] – тень от моих ног, слегка напрягающая Сакуру‑семпай. Зловеще высовывающая из открытой двери кабинки под горловые звуки черная картонная фигура, имитирующая Есикаву‑сан, пугает Сакуру‑семпай, та выбегает из туалета и идет жаловаться моему отцу. Тот с фонариком идет проверять туалет, а Сакура‑семпай следит за ним через камеру наблюдения. Батя подходит к туалету, его охватывает зловещая тень, и я остаюсь сиротой. Шутка!
[33.40], Сакура‑семпай едет в лифте, а на каждом этаже ее встречает Сатоши‑кун – тут мне помогли инженеры «Хонды», по просьбе отца построившие специальный механизм. Каждое появление мальчика на экране зал встречает судорожным вздохом, к огромному удовольствию сидящего рядом со мной пацана. Да расслабьтесь, прямо сейчас дочку главы совета префектуры никто не тронет.
Следующая сцена – прямо нечестная, потому что «ломает» шаблон каждого ребенка: В кровати – безопасно! Есикава‑сан проникает под одеялко к трясущейся от ужаса Сакуре‑семпай, хватает ее за ноги и утягивает из кадра под испуганные вопли зрителей. Конец арки.
В следующей арке снова появляется Иоичи, дававший задание Кейко в первом эпизоде. Увы, ему тоже суждено пасть жертвой проклятия. Войдя в дом, он находит «поплавленных» Кейко и маму Есикавы‑сан. В роли второстепенных копов – «добровольно‑принудительно» подключенные сотрудники батиного отдела. Удобно быть сыночком начальника. Копы благополучно «спасают» предыдущих жертв проклятия, и зал облегченно выдыхает. В роли подруги Кейко, навещающей ее в больнице [42.00] – Кавагути Йоко, вице‑президент школьного совета, согласившаяся сняться на упаковку своих любимых пирожных. В роли больницы – больница, в которой лечат русских детей – менеджер отблагодарил за помощь с коммуникацией.
Такеши‑сенсей, как и положено в фильмах подобного жанра, пытается разобраться в происходящем, через что зрителям дается кусочек сюжета. Увы, уважаемый завуч уже под проклятием и неминуемо сдохнет.
Девочку с флейтой на [46.20] играет Чико, а ее киноотца – отец Кохэку. Милую сценку хвастовства прерывает наряженный в пиджак Мицуо в роли детектива помоложе. Зрители понимают, что отец Кохэку – бывший коп, и он расследовал дело «зловещего дома». Под проклятием ли он? Так загадочно! В роли «мамы» Чико – сотрудница «Хонды».
В следующей сцене, на [50.00], карма за отправку няши‑Кейко в зловещий дом все‑таки настигает Иоичи. Земля пухом. Сцена следующая – Мицуо, Такеши‑сенсей и отец Кохэку смотрят отснятые в «Хонде» кадры с Сакурой‑семпай и батей, но не успевают досмотреть до момента с «тенью» – их прерывают, и все, кроме отца Кохэку покидают комнату. Любопытный бывший коп жмякает кнопку, досматривая запись – тень затягивает батю, потом выходит из туалета [52.00] и идет в камеру. Эта сцена была целиком отдана на откуп нанятым профессионалам, потому что я даже примерно не представлял, как такое сделать, а вот они справились на твердую «пятерку». Тень уходит из кадра, зал облегченно выдыхает, и тут… ГЛАЗА! [52.50] Поздравляю вас, бывший коп‑сан, вы успешно активировали проклятие!
