— Стас. — Звук растягиваемой молнии немного отрезвляет меня.

— Ты уверена, что готова? Ничего не болит?

Ответом мне становится поцелуй. Ее ладонь ложится на пах, и уже через мгновение пальцы обхватывают член. Я смотрю, с какой нежностью они ласкают меня, перевожу взгляд на ее раскрасневшееся лицо, вижу лукавую улыбку, впитываю этот образ и чувствую себя похотливым кобелем. Но, черт возьми, удержаться невозможно.

Сдергиваю с нее одежду, сквозь ткань белья обнаруживаю влагу и вновь целуя, вновь доказывая ей, как сильно она мне нужна, соединяю наши тела.

— Смотри на меня.

Вероника медленно распахивает ресницы. В затуманненых глазах плескаются удовольствие и похоть. Я дарю ей то, чего она так желает. Раз за разом. Медленно. Наслаждаясь тем, как она принимает меня, как сжимает бедра, как тяжело дышит, откидывает голову, подставляя шею для моих поцелуев. Она идеальная. Она настолько идеальная для меня, что я не в силах молчать.

— Ника, девочка моя.

— М?.. — Она скрещивает ноги за моей спиной, а я замедляюсь, отмечая про себя ее недовольство.

— Малыш, ты мне очень нужна.

— А Аня?

— А что с ней? — Невольно хмурюсь.

— Я… Я вас видела.

— Я не встречался с ней, — говорю, обхватил ее лицо ладонями.

— На парковке университета.

Сообразив, что к чему, улыбаюсь в ответ.

— Это была Чолокова. Я подвез ее, и на этом все. Ревнуешь?

— Вовсе нет, — краснеет, смотрит вниз, туда, где соединены наши тела и, стоит мне совершить еще одно движение, с отчаянием впивается в мои губы.

— Стас, мне страшно. — В ее глазах блестят слезы. — Пожалуйста, не бросай меня.

— Я и не собирался.

— Поездка…

— Я хочу дать тебе то, чего лишили родители.

— Стас. — Уголки ее губ опускаются, а по щекам катятся крупные капли слез.

— А еще любить… и уж, прости, мучить сексом. Долго и часто.

Она со стоном запрокидывает голову и пододвигается ближе к краю. Я вновь наблюдаю за тем, как она принимает меня и окончательно для себя решаю, что нашел свое место. Рядом с ней. И в ней. В своей девочке.

________________________

Примечание:

*МАИР (Международное агентство по изучению рака) — организация, занимающаяся исследованием и разработкой научных стратегий борьбы с онкологическими заболеваниями.

Вероника

Я отчаянно цепляюсь за него. Пальцы дрожат, в груди колотится сердце, а внизу живота бушуют волны удовольствия. Смущение, не позволившее раскрыться при первой близости, испаряется с каждым движением бедер. Он изучает меня. Он ловит каждый мой выдох. Он говорит именно то, что мне важно услышать. Это раздражает. Это приводит в ярость! Но чувства, похожие на теплый огонек одинокой свечи, постепенно разжигают удовольствие и развеивает дурные мысли. В какой-то момент их не остается вовсе, а тело, до сих пор отчаянно желающее получить разрядку, постигает нирвану.

Я смотрю на влагу, стекающую с живота, безумную эрекцию, кожу, блестящую от пота, мужественное лицо, внезапно ставшим мягким, и чувствую, как нежность к стоящему передо мной мужчине переполняет мое сердце. Именно сейчас у меня есть возможность рассмотреть его, понять, что испытываю на самом деле. Понять сейчас, а не когда останусь наедине с собой.

Он улыбается. Как мальчишка, совершивший подвиг и оставшийся чрезвычайно довольным собой. Красивый… Мой.

Я касаюсь колючей щеки. Стас тоже дотрагивается до моего лица, чтобы приласкать. Вновь целует. С благодарностью и по-прежнему голодом.

— Ты такая красивая, — говорит, и я начинаю смеяться из-за ощущения дежавю.

— Где-то я уже это слышала.

— Это только начало. Дальше будет больше.

— Куда уж больше? — с иронией указываю на предмет его мужественности, и мы оба заливаемся смехом. Впрочем, с приходом умения мыслить, возникают все те же сомнения.

Я до сих пор испытываю их. Страх тоже не исчез. Тем не менее нахожу в себе силы успокоиться и принять его слова за правду. Он всего лишь подвез Руслану Аркадьевну до дома. Всего лишь…

— Опять о чем-то плохом думаешь?

Качаю головой и спрыгиваю с тумбы, удивляясь, как мы ее не сломали.

— Ну разве о том, что ты жуткий пошляк.

— Да ладно? — смеется.

— Да-да.

— Не вредничай, — Он обнимает меня со спины и целует в плечо. — И я говорил правду. Я не собираюсь оставлять тебя без внимания.

— Судя по тому, как “он” угрожает моему копчику, охотно верю.

— Правильно, верь, — смеется. — Проверять будем позже.

Мне сложно сдержать улыбку. Все то время, пока мы приводим себя в порядок, пока его пальцы и губы вновь оголяют мои чувства и дарят наслаждение, я таю. Отдаю всю себя, раскрываюсь и обнаруживаю удивительный мир нежности и удовольствия.

Но стоит покинуть ванную и ради интереса открыть зал, как на меня нападает легкое оцепенение.

— Нравится? — спрашивает Стас, становясь рядом.

— Когда ты успел?..

— Сегодня утром привезли и установили, — не без гордости сообщает и подходит к подиуму, где в вазе стоит букет цветов. — Хм, если вытащу, расплескаю воду. Будем считать, что я их уже подарил.

Он неловко смеется, а я в неверии смотрю на подиум, шест, зеркало на полстены и раскладной диван с белым шкафом, установленным ранее.

— Стас…

— Только не реви, — предупреждающе вытягивает руку.

— И в мыслях не было! — восклицаю громче, чем следовало бы. — Знаешь, я очень сомневалась в эти дни, особенно после того, как ты сообщил, что уедешь. Теперь же, увидев все это, твои старания…

— Ты будешь смело идти к своей мечте? — он подходит ко мне и берет за руку.

— Я не подведу!

Горячие губы невесомо касаются моего лба. Он даже не представляет, как много сделал, насколько воодушевил и наполнил мое сердце уверенностью в своих силах!

— Станцуешь для меня? — вкрадчиво спрашивает Стас.

Стоит посмотреть на довольное лицо, уловить искорку в глазах и ощутить его желание вновь, я оставляю поцелуй на колючей щеке и шепотом признаюсь.

— Я такая голодная. Давай покушаем.

Этот вечер, как и последующие девять, я провожу в компании своего мужчины. Но чем ближе его отъезд, тем сильнее сдают нервы. К тому же, начинает волновать вопрос с родителями. Мне стыдно за поступок своего отца, обидно за материнскую холодность, и так хочется разрядить то напряжение, которое из-за нашего молчания ощущается острее прежнего. Я привыкла к тому, что они рядом, и вместе с тем до дрожи боюсь встречи. Гордость и упрямство не позволяют сделать шаг вперед, первой пойти на контакт, а ведь дни сменяют друг друга, и чем дольше откладывается важный разговор, тем слабее моя привязанность.

К счастью, мама решает мою проблему сама. За день до отъезда Стаса я получаю от нее приглашение встретиться в кафе, и это настолько воодушевляет, что я, окрыленная возможным примирением, лечу к ней, боясь опоздать или упустить. Несмотря ни на что, она думала обо мне и, наверняка, мы придем к согласию. Иначе и быть не может!

Однако моя радость испаряется, едва я захожу в уютный зал, где витают ароматы выпечки и кофе. Годы жизни под одной крышей не проходят бесследно. Она по-прежнему холодна и неприступна, а глаза, в которых так и хочется найти намек на любовь, смотрят на меня со строгостью и недовольством, придирчиво оценивают внешность и, особенно, одежду. Но почему? Неужели так сложно меня простить и принять со всеми заморочками? Или я настолько непутевая дочь, что пряник мне противопоказан до конца жизни?

Родителей не выбирают. А детей?

— Рада, что ты пришла, — говорит мне мама, несколько нервно перебирая в руках кофейную ложечку.

Мое приветствие прерывает появление официанта, а с его уходом я натягиваю на лицо улыбку.

— Как дела? — задаю самый нелепый вопрос в нашей с ней ситуации. И звучит он так, словно передо мной чужой человек. Будто это не встреча двух людей, проживших под одной крышей девятнадцать лет, а светская беседа.