— Отлично! — отвечает она снисходительно, согласно этикету. Говорят, нельзя увидеть то, чего нет. Однако невидимую стену, внезапно ставшую толще прежнего, я прекрасно вижу! — Я решила, — тем временем продолжает мама, — что пора моей дочери перестать гулять где и с кем попало и вернуться домой. — Я стискиваю зубы. Почему она так высокомерно со мной разговаривает? Ведь можно же иначе? С теплотой, например. — Вероника, мы с отцом посовещались и решили простить тебе твой проступок. К тому же, мы не хотим, чтобы ты голодала или в чем-то нуждалась. На дворе октябрь, погода ухудшилась, и тебе понадобиться зимняя одежда. Вечно жить на иждивении у своих подруг или… Кхм, возлюбленного, ты не можешь.

— Я в силах обеспечить себя сама.

— Ты учишься из ряда вон плохо.

Я усмехаюсь:

— Мам, прошел всего месяц.

— А у тебя уже стоит тройка и два прогула. Ты не думаешь о своем будущем!

Спокойно, Ника! Это не самое глубокое разочарование за последний месяц. Просто спокойно дослушай и уйди.

— Мне кажется, что и ты о нем не думаешь…

— Глупости! — восклицает она. — Ника, перестань упрямиться и вернись домой. Выспись, отдохни, займись исключительно учебой. Если ты откажешься, то это приведет к вылету из бюджета, а отец вряд ли тебе поможет. Тем более зная, с кем ты шляешься!

— Мама. — Делаю глубокий вдох, затем выдох и, успокоив сильно бьющееся сердце, говорю ей с вызовом: — А я справлюсь! Уже справляюсь! Свою тройку я уже исправила двумя пятерками. Так что общий балл не пострадает, бюджетное место останется за мной. На работе дела идут отлично! Успеваю! Ну а тот, с кем я так беззаботно шляюсь, во всем меня поддерживает. Чем не повод порадоваться за свою дочь?

— П-постой. Ты сказала “работа”?

— Именно!

— Вероника! — Она едва не выкрикивает мое имя.

— Что?

— Ты опять устроилась в этот бордель? — давит на меня громким шепотом. — Тебя жизнь ничему не учит?

— По-твоему, я могу реализовать себя только в таком месте?

— Не передергивай мои слова! Нет, я знала, что Граф тот ещё мудак, но чтобы отпустить тебя в такое место!.. Его вышвырнули с работы, и теперь он эксплуатирует мою дочь?! Вот же гад!

Я смотрю на то, как раздувается ее ноздри. С какой яростью она сжимает ложку в руках и настолько глуха к словам своей дочери.

— В смысле, вышвырнули? Его только отстранили.

— Уволили, а не отстранили. Неужели думаешь, что он будет честен с тобой до конца? Мужчине не пристало налево и направо говорить о своих слабостях. Ника, подумай о своем будущем, не держи никого на своем горбу! И вот еще. — Она достает из сумки конверт и кладет его передо мной. — Твои деньги. Собрала после того, как ты убежала. Подумала, все равно понадобятся. Раз уж упертая, то хотя бы буду знать, что не голодаешь.

Я проглотила одну шпильку за другой, сосредото учились только на одной новости. Почему Стас мне соврал? Нет, с одной стороны, мало что меняется, но с другой — зачем утаивать? Я не считаю увольнение слабостью! Впрочем, как бы там ни было, теперь действия отца кажутся мне еще более ущербными.

— Я пойду, — говорит мама и встает, несколько медля. Видимо ожидает от меня каких-нибудь слов, но что мне сказать. И стоит ли что-то говорить? Смысла ведь нет. Каждая из нас останется при своем мнении.

Вот только мама, в отличие от меня, смелее. Она невесомо касается губами моего виска и просит:

— Береги себя.

Я слушаю стук ее каблуков, смотрю на знакомый конверт и на деньги, оставленные за счет. Меня обуревает растерянность. Значит ли это, что я — любимая дочь? Можно ли мне надеяться на нежность с ее стороны? Впрочем, мысли о матери почти сразу уступают место Графу.

Завтра он уедет. Стоит ли задавать вопросы сейчас? Правильным ли будет испортить нам обоим настроение?

Убрав конверт в сумку, я еду домой, к Стасу. Наверняка, он уже собрал чемодан…

На этой мысли я окончательно теряюсь, приходя в себя только у дверей его квартиры. Следующий месяц, а может и больше, она будет в моем распоряжении. И хоть здесь ничего ценного, кроме мебели, нет, я до сих пор удивлена его доверию.

— Пришла. — При виде меня, ставшим родным за столь короткое время, Стас улыбается. Место, которое он занял в моей жизни, настолько значимо, что не могу представить, как выдержу расставание.

— Немного задержалась. Извини, — целую его в щеку и прохожу в свою комнату.

— Я еще не обедал. Перекусим вместе.

— Конечно, только переоденусь.

Я только начала узнавать его привычки, наслаждаться вкусным какао, приготовленным для меня в промозглый вечер, засыпать в объятиях… Слышать, как гремит в кухне посуда, звенит крышка кастрюли и пахнет жаренным мясом.

— Готово!

Я смотрю на мужчину, стоящего в дверях, и у меня вдруг появляется стойкое ощущение — он не хочет расставаться. Улыбка на его лице лишена веселья, а в глазах медленно тлеет грусть. Но вместе с тем там плескается кое-что еще, незнакомое мне. Страх?

Не знаю, а потому вздыхаю. Что бы это ни было, ему тяжело не меньше моего. Поэтому заводить разговор об увольнении и маленькой лжи так и не решаюсь. А все свободное время посвящаю любимому человеку, всем сердцем желая ему успеха, а мне стойкости.

Лишь на следующий день, когда возвращаюсь с аэропорта позволяю себе немного грусти. Совсем чуть-чуть. Без слез и нытья. Ведь пока его нет, я должна стать лучшей копией себя.

Столько работы впереди…

Взгляд цепляется за пилон, и занятие на все последующие вечера определяется само собой.

Вероника

Дни летят стремительно. Настолько, что я их перестаю замечать. Октябрь сменяется ноябрем, а вместо счастливых вечеров с любимым человеком я смотрю на экран телефона. Повод для грусти, да. Но стоит вспомнить тех, кто вовсе одинок, как я смиряюсь и улыбаюсь в ответ на его шутки и забавные рассказы о новой работе. Сама же хвастаю тем, что держу его квартиру в порядке, скоро получу вторую зарплату и, благодаря статьям, которые пишу для сайта Пашки Григорьева, смогу оплатить учебу в танцевальной школе.

Стоит только напомнить о танцах, как глаза Стаса сужаются. В его копилке уже несколько провокационных видео, после получения которых он не только признавался, как сильно меня хочет, но и очень смешно психовал. И пусть он только в шутку заговаривает о ревности, я точно знаю — он жалеет, что далеко. Особенно, когда слышит про ребят из университета или, не дай Бог, про Андрея. Почему он так категоричен к Вишневскому, остается под вопросом.

О приезде я спрашивать стесняюсь. Узнав, куда Стас устроился работать, я лишь могу подбадривать его и желать успеха в нелегком деле…

Хотя какой к черту успех?! Мне так его не хватает, что порой тянет выть! Но зная, что меня никто не услышит, я не реву — повторяю День Сурка по бесконечному кругу и работаю над собой.

Однако сегодня не сдерживаюсь и решаю намекнуть:

— Первое декабря уже. Какие планы на Новый Год?

Стас прячет лукавую улыбку, и на сердце становится теплее.

— Не скажешь? — продолжаю пытать его. Вдруг выдаст тайну?

— Давай мы сделаем вид, что ты ни о чем не спрашивала, и сюрприз останется сюрпризом. Хорошо?

— Стас, ждать сюрприз тридцать дней — это слишком долго! — возмущаюсь уже по-настоящему.

— А кто сказал, что я заставлю тебя ждать еще месяц?

Сердце замирает, и я неверяще смотрю на экран смартфона. Он начинает надо мной смеяться, а у меня впервые за долгое время наворачиваются слезы.

— Так, ты что, плакать собралась?

— Вот еще! — задираю нос. — Я не реву с тех пор, как ты уехал.

— Звучит даже немного обидно.

— Зато справедливо! Слёзы лить надо только от радости. Поэтому я жду, когда приедешь.

Стас ласково улыбается, а я гашу в себе негативные эмоции, не желая показаться слабой. Он снова предлагает мне денег, но меньше всего хочется быть на иждивении у мужчины, поэтому я увожу разговор в другое русло.