После работы забот не меньше. Привести детей домой, по дороге заскочив с супермаркет, в котором вместо получаса мы проводим полтора, потому что… «Лана, ну давай зайдем в игрушки! Мы просто посмотрим».

И мы заходим каждый раз. Потому что я люблю этих детей, и мне искренне жаль, что я не могу позволить себе купить им все игрушки, которые они с такой жадностью рассматривают. Потом мы идем домой, и я грызу себя за то, что не могу дать им всего, в чем они нуждаются или чего хотят. Вечер, как всегда, суматошный. Домашние задания Вики, нежелание детей ужинать, беготня по дому и крики. Пока они смотрят вечерние мультфильмы, у меня стирка-уборка-глажка. Потом купание, чтение сказок и укладывание этих вечных двигателей спать. Когда в доме воцаряется тишина, от которой даже звенит в ушах, мне хочется принять ванну и отдохнуть. Но я обхожу дом и собираю разбросанные вещи. После этого принимаю быстрый душ, завариваю ненавистный кофе и сажусь за учебу. Спать ложусь часам к двум-трем ночи, а в шесть я снова на ногах. Скажи мне, дорогой Колин, когда я должна отдохнуть и какую часть этих обязанностей должна переложить на няню?»

Но я, конечно, промолчала. Просто неопределенно пожала плечами и снова уставилась в окно.

― Лана… ― я подскочила от ощущения горячей ладони на своем колене.

― Как Карен? ― спросила я, чтобы прекратить допрос. Обычно этот мой вопрос отрезвлял Колина, и в этот раз все сработало так же. Он убрал руку с моего колена.

Я странная. Казалось, мне так хотелось, чтобы он был рядом. Но те две недели, пока он не вмешивался в мою личную жизнь, и мы общались только по работе, позволили мне наконец посмотреть на мир трезвым взглядом. Колин никогда не принадлежал мне и не будет. Поэтому было логично и правильно пресечь на корню эту его неуместную заботу и нежность. Хотя мне до боли хотелось сжать эту крепкую ладонь и вернуть ее на мое колено. Всего на секундочку почувствовать, что я не одна в этом сумасшествии.

Колин

Я скучал по ней. Настолько сильно, что иногда хотелось выть. Мне не хватало ее запаха, голоса, даже грусти в глазах, которая скрывается где-то там в глубине и которую она прячет от посторонних. Поэтому я привлекал ее на работе так часто, как мог. Поэтому сам выходил за своим обедом. Все, лишь бы хоть мельком увидеть ее царственную осанку за столом в открытом офисе. Ее частично скрывала перегородка, но я намеренно замедлялся, чтобы уловить взмах руки, поворот шеи или изящно скрещенные в лодыжках стройные ноги на высоких каблуках.

Лана появилась в моем офисе по просьбе моего университетского приятеля Дилана. Я не люблю брать на работу кого-то по протекции, это ставит в неудобное положение всех участников процесса. Ты не спросишь с такого сотрудника по всей строгости, не уволишь просто так, нужно объясняться с тем, кому ты оказал услугу. Но по какой-то причине я не смог отказать Дилану. Он заверил меня, что девочка очень старательная и ответственная. Сказал, что я должен относиться к ней так, как и к остальным своим подчиненным. Что, если она будет плохим сотрудником, я могу ее уволить, ничего ему не объясняя. И я согласился. И Лана приятно удивила. Хотя и неприятно тоже.

Я слишком много вложил в свой бизнес и дорожу им, чтобы иметь отвлечение в офисе в виде девушки. На каждую из своих сотрудниц я смотрю как на качественный винт или гайку, которые поддерживают на плаву весь стройный механизм.

Но стоило Лане появиться в моем офисе, и все полетело к чертям. Я с первого дня начал сходить с ума. Просто не узнавал себя. Ведь до этого никогда не был подвержен чувствам и не позволял себе расслабиться настолько, чтобы оступиться или серьезно увлечься. Мои отношения с Карен строились на взаимном уважении и выгоде. Она происходила из хорошей семьи, обладала всеми качествами, которые ценились в моем окружении. Карен умела преподнести себя так, чтобы и я, и она выглядели в лучшем свете. Она была спокойной, величественной на встречах и банкетах, и в то же время сумасшедшей в постели. Большего мне и не нужно было. Мы признавались друг другу в любви, потому что так было нужно. Я сделал ей предложение в пафосных обстоятельствах на очередном банкете. Опять же, потому что такого требовали приличия. Признания в нашем кругу принято делать громко и с апломбом, чтобы окружающие могли засвидетельствовать факт помолвки. Так мы связываем себя определенными обязательствами, не давая никому из пары в последний момент соскочить с крючка. Это своеобразная гарантия развития событий.

И меня все устраивало в моей жизни, пока в офис не вплыла красивая девушка с длинными темными волосами, собранными в высокий хвост. Она с интересом рассматривала окружающую обстановку, неспешно шагая по паркету в туфлях на высоких каблуках. Тогда я впервые обратил внимание на женские щиколотки и на то, как определенная высота каблука могла сделать изгиб подъема ноги невероятно привлекательным. Я изучал ее фигуру, пока она двигалась прямиком к моему кабинету. Не помню, почему в тот день двери в мою приемную и кабинет были открыты, но это сработало мне на руку, потому что я четко видел весь ее путь от лифта.

Мы сработались сразу. То ли дело было в ее исполнительности, то ли в моем желании видеть ее чаще, но мы действовали как единый организм, понимая друг друга практически без слов. Самое приятное было в том, что она всегда разделяла мое мнение и никогда не спорила. А потом я понял, что пропал. Незаметно для себя я стал зависим от нее. От запаха и голоса. Цокота ее каблуков и смеха, который стал слышать все чаще. Я придумывал ей работу. Сколько же текстов она перевела только для того, чтобы я мог увидеть ее еще раз. Я смеялся над собой, когда отправлял ей письма с очередным «заданием», только бы отправить ей хоть что-нибудь, вступить хоть в какой-то контакт. И мне стало все сложнее держаться от нее подальше. Я действительно раньше никогда ничего подобного не чувствовал, поэтому меня обуяла паника. Я не склонен к зависимостям никакого рода. Единственная моя зависимость ― это работа. Я слишком много сил вложил в свой бизнес, чтобы распыляться еще на отношения с женщиной. Поэтому свои чувства к новому переводчику воспринял в штыки и начал вести себя еще более сурово, чем обычно. Я отгораживался, как мог, выстраивая вокруг себя неприступный бастион, чтобы девочка, которая так искренне и восхищенно заглядывала мне в глаза, не надумала лишнего.

А потом случилась трагедия в семье Ланы. Еще никогда я так сильно не хотел обнять кого-то. Прижать к своему телу, погладить по волосам, чувствуя ее лицо в изгибе своей шеи. Пообещать ей, что все будет хорошо, и я сделаю все, чтобы она как можно легче пережила период потери. Я знал, насколько больно терять близких, потому что потерял своих родителей в подростковом возрасте. Но я не мог ничего поделать. И там, на похоронах, мне оставалось только смотреть и крепко сжимать кулаки, скрывая ото всех трясущиеся пальцы, которые рвались к ней. Сломленной, беззащитной, растерзанной горем. Лана держалась, как могла, не рыдала и не бросалась на гробы, как ее мать. Но она как будто стала в два раза меньше, сломалась под напором обстоятельств. Из ее взгляда разом исчезла вся радость.

Она отупело смотрела на гробы, прижимая к себе племянников, которые прятали заплаканные лица в складках ее свободной черной юбки. А я хотел забрать ее. Отнять у всех, увезти к себе, включить камин в библиотеке, чтобы унять ее постоянную дрожь. Сесть в кресло у огня, усадить Лану к себе на колени и баюкать, укрывая своим телом от несчастья, которое свалилось на ее хрупкие плечи. Хотя бы просто подойти и коснуться руки или плеча, сжать и дать понять, что она не одна, что я рядом. Едва сдержался, чтобы не притянуть ее к своей груди на панихиде. Она обнимала себя тонкими пальчиками за плечи, бездумно глядя в окно на дом своей сестры, а меня внутри разрывало от потребности защитить ее. Но я вовремя вспомнил, кто я, и кто она, и почему мне нельзя просто взять и сделать то, что хочется.