– Милая, похоже, ты совсем измоталась, если позволяешь фантазиям взять верх над рассудком. Фаэтон – не астероид и не комета. Его кора расплавилась; значит, ни о каких туннелях не может быть и речи. Равно как и нельзя установить на поверхности планеты машину, которая изменила бы ее орбиту: не выдержит почва. Да что там говорить! Даже если Фаэтон расколется пополам – хотя компьютер утверждает, что нам попросту не хватит антиматерии, чтобы произвести взрыв необходимой мощности, – даже тогда Деметра не избежит своей участи.

– Понятно, – вздохнула Кира. – Я все знала, однако в глубине души надеялась… – А теперь надеяться не на что, закончила она мысленно.

– Что толку горевать? Давай лучше прикинем, как нам и нашим потомкам лучше прожить отпущенный срок.

Он и впрямь изменился, подумала Кира. Лично перед ней вопрос, как быть, не стоит. В системе Центавра полным-полно неизведанных уголков, которые не мешало бы изучить; кроме того, необходимо организовать метеоритный патруль…

– Потомкам? – переспросила она. – Что ж, наше поколение обеспечит им хороший задел.

– Но не надо забывать, что у нас своя жизнь, – заметил Ринндалир.

Да, он изменился, но не слишком сильно. При том ускорении, какое он способен вынести, обратный полет несколько затянется. Вообразив, что ее ждет, Кира не испытала ничего, кроме разочарования.

«В ответ на озабоченность, выраженную ее святейшеством Элимит Бхаираги в связи с восстанием Людова, прескриптор Хуан-гре Мендоса распространил обращение к населению Земли, в котором говорилось следующее: „Страх перед искусственным интеллектом вполне объясним и представляет собой атавистическую эмоцию. Однако он мало чем отличается от обычного невроза. Эти существа – да, я называю их не машинами, а существами – не несут миру никакой угрозы; наоборот, за ними будущее. Там, где необходимо – например, в космосе, – они заменят людей. Они – освободители, однако никогда не станут рабами; заставлять их трудиться, чтобы самим изнывать от безделья, значит ронять себя в собственных глазах. Они будут нашими полноправными партнерами. Так перестанем же именовать машинный интеллект „искусственным“. Неужели электронные, фотонные, ядерные, магнитогидродинамические процессы не принадлежат природе в той же степени, что и органические коллоиды? Я предлагаю впредь употреблять слово „софотех“*. [Sophotech – от словосочетания „sophisticated technology“ (букв. «передовая технология“).]

В отношении прогнозов на метеослужбу полагаться пока не приходилось: по крайней мере, она еще не научилась предсказывать туман в Низине – болотистой местности, которая занимала четверть территории Этолии. Впрочем, климатические условия Низины до сих пор оставались загадкой, тем более, что они постоянно и радикально менялись. Даже спутник не всегда успевал заблаговременно предупредить о том, что через какое-то время пелена тумана накроет собой сотни квадратных километров.

В подобный туман и угодил Неро Валенсия, который вместе с Хью Дэвисом возвращался на катере в базовый лагерь. На протяжении нескольких дней они изучали Низину, брали образцы, проверяли, как чувствуют себя растения и животные, устанавливали, каким путем идет эволюция. Туман сгустился внезапно: миг – и они словно ослепли, а рокот двигателя стих до едва слышного гула.

Они с трудом различали корму судна; временами туман заволакивал и ее. Света, что пробивался сквозь пелену, хватало ровно настолько, чтобы разглядеть мокрый нос катера за стеклом кабины. Повсюду вокруг, куда ни посмотри, клубилась грязно-серая масса. Иногда в ней возникали прорехи, в которых мелькали широкие темно-зеленые листья и розовые цветки водяных растений или же возникали призрачные островки, поросшие кустарником и чахлыми деревцами. Впрочем, разрывы моментально затягивались. Холодно, сыро, противно…

– Сэр, – проговорил Хью, который стоял за штурвалом, – у нас неприятности!

– Что такое? – крикнул Валенсия, который скорчился на носу катера, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь впереди.

– Пеленгатор свихнулся, – выпалил Хью. – Прыгает сразу на девяносто градусов… – Мальчишеский голос сорвался.

– Ничего страшного. Обычные радиопомехи. У альфы сейчас период наибольшей активности, а звезды, как тебе известно, имеют дурную привычку в такие моменты проявлять характер. – Тем не менее, Валенсия нахмурился, привстал и повернулся лицом к мальчику. – Ты можешь взять средний пеленг?

– Попробую, сэр, – ответил Хью, поза которого отнюдь не выражала страха. – Хотя мне кажется, что мы уже сбились с курса. Что-то я не помню никаких лилий.

– Молодец, наблюдательный, – похвалил Валенсия. Хороший парень, подумал он; толковый, трудолюбивый, надежный, вежливый, но не лизоблюд. Bueno, вполне естественно, если учесть, кто его родители. Может быть, Кира воспитывала сына не слишком тщательно, но в мудрости ей не откажешь. Немногие матери отпустили бы своего ребенка в возрасте Хью в этакую даль, даже в сопровождении столь опытного, побывавшего в разных переделках мужчины. А Кира согласилась сразу – улыбнулась и признала, что подобных впечатлений мальчик не получит ни от вива-приставки, ни от кивиры. – Сдается мне, ты прав. Но если мы будем двигаться в том же направлении, то рано или поздно доберемся до нашего острова, а уж найти лагерь не составит труда.

– Ни черта не видно. – Валенсия знал, что Хью вовсе не жалуется – чисто по-мужски ворчит. – Может, бросим якорь и подождем, пока туман развеется?

– Я не против, но в это время года туман может держаться на одном месте двадцать-тридцать дней. А у нас практически не осталось питьевой воды. – Какая ирония! Низина – единственное место на планете, не считая морей и прибрежных районов, где зародились и продолжали существовать деметрианские формы жизни, которые, умирая, отравляли воду и делали ее непригодной для питья. Земные растения и животные еще могли как-то приспособиться, а вот люди… Пройдет не меньше ста лет, прежде чем токсины растворятся без следа. – А звать на помощь как-то не хочется. У людей и роботов хлопот хватает и без нас.

– Понятно, сэр.

С правого борта из тумана вынырнул очередной призрак, очертания которого напоминали лезвие средневековой алебарды. Он возвышался над водой приблизительно на пару метров и был усеян причудливой формы голубыми раковинами.

– Ну и ну! Здоров, однако. Никогда такого не видел. Да, мы явно сбились с курса. – Валенсия прищурился. – Похоже, мертв. – Новые микробы убивали привыкшие к пресной воде кораллоиды и многое, многое другое. Вскоре призрак исчез в тумане. Пожалуй, надо следить в оба – вдруг появятся еще? Валенсия отвернулся было, но заметил краем глаза, что Хью вздрогнул.

– Брр! Болото нам словно мстит, – пробормотал мальчик.

– За что? – спросил Неро.

– За то, что мы уничтожаем здешнюю жизнь.

– Хью, – сказал Валенсия, решив, что шуткой тут не отделаться (чересчур мрачная обстановка), – если хочешь стать лесничим, тебе нужно изменить свое отношение к происходящему. Мы всего лишь помогаем природе, делаем за нее то, что она вершила на Земле – и, до нашего появления, на Деметре. К примеру, в плейстоцене, когда образовался Панамский перешеек, кошачьи мигрировали из Северной Америки в Южную и быстро извели тамошних плотоядных птиц. Изучай не только историю, но и палеонтологию. Не зная прошлого, невозможно понять настоящее.

Старый бандит читает проповеди… На Земле он имел самое смутное представление о геологических эпохах, ни при каких условиях не сумел бы их перечислить и не считал нужным запоминать названия. Годы, проведенные на Деметре, изменили его, превратили в человека, которому Кира Дэвис доверила своего сына. Может быть, наконец-то раскрылись возможности, изначально в нем заложенные, о которых он, в ту пору молодой и глупый, совершенно не подозревал? Тогда жизнь была пустой, а теперь…

– Ясно, сэр. – Хью слегка повеселел. – Со временем здесь все станет иначе, правильно?

– Правильно, – кивнул Валенсия. – Отсюда жизнь распространится по всему континенту. К тому же, не забывай: мы хотим организовать заповедники для местных растений и животных. Я даже слышал разговоры о смешанных экологических системах…