Хорошо, просто здорово, что люди думают о будущем. Тем не менее, хотя обнаружены новые миры, за без малого двести лет, которые отделяют Деметру от гибели, корабля, способного взять на борт миллионы человек, ни за что не построить. Не хватит средств. Да даже если бы и хватило, люди не смогут бесконечно лежать в анабиозе, дожидаясь, пока для них подготовят новое место жительства. Время, время…

Естественно, ни о каком приросте населения не может быть и речи. Скорее, наоборот; следует из поколения в поколение сокращать его численность, пока не останется столько людей, сколько сможет покинуть планету. Вполне логично, вроде бы гуманно – и бесчеловечно. «Не-жизнь», – так однажды выразилась Деметра, собственные легионы которой продолжали покорять планету, уничтожая последние пустыни. Город и море остались позади. Промелькнули холмы, за которыми начались поля – зеленые, золотистые, медно-рыжие… Ни земляне из числа первых колонистов на Деметре, ни кто-либо из пионеров ее освоения теперь наверняка не узнали бы планету. Машин видно не было, да они и не появятся, пока не наступит срок жатвы. Рощи, луга, болота… Именно отсюда брались пища и лекарства, волокно и древесина, различные химикаты, бактерии, минеральные вещества; словом – изобилие. Созданное на благо человеку, симбиотическое единство заботилось о себе само.

Нет, не совсем так. Без Деметры не было бы никакого единства. Распространились бы болезни, развелись бы сорняки и насекомые-вредители; животные со временем уничтожили бы всю траву и молодые побеги; дожди смыли бы верхний, плодородный слой почвы; выжили бы наиболее приспособленные, то есть самые сильные и жестокие. А Деметра не просто реагировала на угрозу – она ее предугадывала и посылала своих солдат, инженеров, врачей (роботов, растения и насекомых-мутантов, ястребов, хорьков, волков), чтобы покончить с ней в зародыше. Естественно, она отчасти опиралась на компьютерные прогнозы, но в общем и целом компьютеры здесь были бессильны, поскольку рано или поздно, анализируя данные, приходили к выводу: необходимо насильственная культивация. Деметра же создавала живой организм, который не требовал постороннего вмешательства.

Равнина сменилась нагорьем. Возделанные земли плавно перешли в лесистую местность. Эти деревья, кустарники, поросшие тростником озера, изобилующие рыбой реки также принадлежали Деметре. Без них она не сумела бы сохранить поля и сады; а без нее леса наверняка превратились бы в жалкое зрелище. Разум стал заодно со своим порождением.

Среди деревьев то и дело мелькали вырубки, на которых стояли дома – приземистые, выстроенные из неокрашенной, огнеупорной древесины, почти сливавшиеся с окружающим пейзажем. Флайер пролетел над деревушкой, на площади в центре которой происходила некая церемония: людская вереница двигалась вокруг шеста, который украшали резные изображения листьев и различных животных. Гатри различил обрывки песен, звуки дудок и рокот барабанов.

Возможно, это ритуал в честь Деметры. Ее не то чтобы обожествляли, но относились к ней с немалым почтением. Нет, обожествления не было и в помине: ведь люди, которые ушли из городов, вовсе не превратились в дикарей. Они следили за тем, что происходит на планете, посылали своих представителей в парламент республики, иногда навещали тех, кто жил в городах, торговали произведениями искусства и прочими предметами роскоши. Однако чувствовалось, что по душе им совершенно другое. «Они похожи на аманитов* [Аманиты – последователи епископа Аммана, секта американских менонитов.], – заметил как-то Гатри в разговоре со знакомым, который, естественно, не понял, о ком идет речь. – Разве что не осуждают развлечений и не имеют собственной религии. Я бы сказал, что у них есть благочестие. Короче говоря, новая культура – быть может, квиетистского толка*». [Квиетизм – философское направление, суть которого выражается следующей фразой: «Ни к чему не стремиться и ни от чего не отказываться».] Поколение спустя он впервые заметил, что эта культура начинает влиять на городских жителей; ее влияние сказывалось не только в манере одевать и говорить, но и в музыке, рисовании, танцах – и образе мыслей.

Через сотню-другую километров лес закончился, вновь началась травянистая равнина, на которой росли маргаритки и маки, чертополох, ракитник и вереск – этакое живое напоминание о прошлом. Иногда попадались лесистые овраги, по дну которых бежали ручьи; на берегах возвышались тополя, клонились к воде ивы. Вершины редких холмов венчали сосны и буки. Ветер гнал по траве волны, которые разбивались, словно о волнолом, о стены комплекса «Ливтрасир-Тор». Деревья у подножия холма, на котором стоял комплекс, умерли столетие назад, послужив ученым, которые выполнили свою работу и перебрались в другое место. Здание на вершине окружали дубы и заросли боярышника, среди которых затесался один-единственный высокий ясень.

Гатри направил машину вниз, приземлился, выбрался из кабины и покатил по дороге, что вела на вершину холма. Ему встретились двое роботов-ремонтников, а еще – ящерица на замшелом валуне и фазан, что вспорхнул прямо из-под гусениц. Ослепительный солнечный свет, свежий аромат мяты… Добравшись до рощи, он услышал шелест листвы, мимоходом полюбовался игрой света и тени – и осторожно приблизился к биокибернетической лаборатории, стены которой скрывал плющ. С годами эта лаборатория стала чем-то вроде святилища. Гатри вошел в здание – и очутился в прохладном полумраке, в котором раздавался шум, похожий на стук сердца или биение пульса. Роботы встретили гостя едва ли не с тем восторгом, с каким влюбленный встречает свою подругу, и проводили его, мимо электронных, фотонных и квантово-ядерных устройств, в помещение в глубине здания, где отсоединили «психическую составляющую» от корпуса и подключили к коммуникатору.

Началось общение.

– Добро пожаловать, – услышал Гатри. Это были не слова, а скорее ощущение, переданное из одной нейристорной сети в другую. Можно сказать, он думал чужими мыслями; словно очнулся ото сна, в котором слышал ее голос; впрочем, все происходило наяву, а вовсе не во сне. – Я очень тебе рада!

Вокруг бурлила и кипела жизнь. Гатри ощущал, как наливаются соком яблоки, как движется в воде рыба, чувствовал страх и смятение жертвы и привкус крови на языке лисицы. Но тут на него снизошел дух Деметры, и все прочие ощущения сразу поблекли и исчезли.

Задавать вопросы не было необходимости. Тем не менее, Гатри попытался как можно отчетливее сформулировать, что, собственно, его заботит. Не столько для Деметры, сколько для себя.

– Те мои двойники, которые летали к ближним звездам, отсутствовали не слишком долго. Когда они вернулись, я легко воспринял их сведения – просто добавил к прежним новые воспоминания, и все дела. Но третья копия обнаружила нечто настолько странное; вдобавок, дома, пока его не было, многое изменилось… Прежде всего, милая, ты… Понимаешь, я ни в чем не нахожу смысла. Деметра кажется чужой; да что там говорить, чужая сейчас даже ты. Конечно, со временем я приспособлюсь, но когда? Я хочу, чтобы это произошло сегодня, и прошу твоей помощи.

– Хоть я и не человек, но, кажется, чувствую твою боль.

– Я тоже не человек, – сухо напомнил Гатри.

– Тебе нужно что-то еще.

– Да. Я расскажу. Но сначала давай разберемся с моим сознанием.

– Хорошо.

Им уже доводилось «сливаться»; правда, Гатри никогда не утрачивал своего, что называется, мужского естества. Однако Деметра не спешила: раз за разом все глубже, она вводила его в собственную жизнь.

Заяц погибает, чтобы продолжала жить лиса; сам он, в свою очередь, поедает траву… Корни растений разрушают камень; из почвы, в которую попадают семена, вырастают молодые побеги… Цветочная пыльца, сперма, яйцеклетка… Процесс не остановить.

Пока удлиняются тени,

В пчеле и в цветке

Рождается завтра.

– Я здесь.

– Тогда смотри.

Возможно, все произошло чисто случайно; возможно, Деметра угадала то, о чем Гатри пока решил умолчать. Она передала ему свое восприятие, и он словно ожил.