— Монетку кинуть?

— Ну, вот этим мы и занимаемся. У нас только честнее. Нас двое. От разных ведомств. Я так понимаю, что когда Главный на распутье, он просто полагается на волю случая.

— Не думал, что он такой легкомысленный.

— Ну, почему. Случай — это тоже сила и возможность и с ним надо считаться.

— Может ты и прав. Только надоело.

— Слышал уже. Кидай.

— О, опять ничья! Сколько можно? Этот мужик у нас уже неделю висит на ничьей. Рапорт подать что ли?

— Что бы на нас смежники окрысились? Они сами все мониторят, вмешаются, когда надо будет.

Он подошел посмотреть на сферу, которая опять была отправлена в общую кучу. В ней он увидел себя, лежащего на больничной койке, опутанного проводами и трубками, уже не сильно похожего на человека. Значит, он в таком состоянии семь дней. Что с ним случилось? Он не помнил.

— Ну и когда они собираются вмешиваться? Он меня раздражает!

— Тебе какая разница. У Судьбы много вариантов и возможностей. Иногда всего лишь малость может повлиять на кости, выбор то есть.

— Например?

— Ты задаешь так много вопросов, я устал от тебя. Просто кидай кости.

Он стоял около стола. Если они и видели его, то не показывали это. Что делать дальше? Как повлиять на Судьбу или выбор Главного? Он не знал. Что делать дальше, тоже было непонятно.

— Смотри, опять он на кону!

Его сфера, такая красивая и беззащитная, выплыла в центр стола. «Значит что–то изменилось», успел подумать он, а потом все завертелось и его поволокло. Быстро и сильно. Очень далеко.

— Валентина Николаевна?

— Да, — она сразу поняла откуда звонят. Сердце остановилось и она не могла вздохнуть.

— Отличные новости! Ваш муж очнулся! Валентина Николаевна? Вы еще здесь? Можете его навестить завтра.

Она молча повесила трубку и как автомат прошла в комнату, где ползая по ковру и пробуя на вкус все на свете, включая покорного кота, их сын только что сказал свое первое слово: «Папа».

Два клерка равнодушно посмотрели на сферу, уплывшую на белую часть стола.

— Я же тебе говорил, для того, чтобы Судьба сделала свой выбор, иногда достаточно самой малости, даже одного слова.

Около нашего дома был котлован, неизвестно зачем выкопанный. Пятиэтажки, две больницы, котельная и котлован, полный воды. Детям туда запрещалось ходить. Конечно мы игнорировали ценные указания и просачивались на запретную территорию. Всего лишь пару раз, потому что там действительно не было ничего интересного. Просто яма, заполненная водой и мусором. Поэтому я и решила появиться именно там, где почти никогда никого не бывает. Даа, зря я взяла чемодан на колесиках. Сначала по земле, потом по асфальту, проложенному кое–как. Хорошо, идти недалеко, иначе взгляды, которыми меня провожали местные жители, прожгли бы меня насквозь. Я постаралась одеться проще и незаметнее. По своим меркам, а вот по меркам того времени… Не было тогда кроссовок с ярко малиновыми шнурками и тетки далеко за сорок, да еще с моей корпулентной фигурой, джинсы тоже не носили. Рюкзак! Я мысленно билась головой об стену. Ну, какая же я дура! Что стоило взять с собой сумку! Ладно, чего уж теперь. Вот он, знакомый до боли подъезд. Как я каждый день по нескольку раз поднималась на четвертый этаж? А тут еще этот чемодан, будь он неладен. Наконец–то. Дверь, обитая коричневым дерматином, белесое пятно чуть ниже глазка. Это я когда–то мелом написала номер квартиры — 93, мама потом ругалась и пыталась его стереть, не получилось до конца. Звонок. Оказалось, я абсолютно забыла, каким он был. Дверь открыла мама. Господи, я чуть не упала. Мама. Молодая, моложе, чем я сейчас, стройная (какого лешего я всегда считала ее толстой и постоянно говорила ей об этом?), в знакомом халате и фартуке. Из квартиры тянет табачным дымом (значит, папа тоже дома) и жареной картошкой.

— Вам кого?

Ёлки–палки, как я готовилась к этому разговору, а сейчас все слова пропали, голова пустая, язык присох к небу.

— Извините, можно воды?

— Стась! Принеси воды! — мама смотрит настороженно, я слишком странно выгляжу и слишком похожа на ее дочь.

— Вам плохо? Зайдите. — Она делает пару шагов до кухни и возвращается с табуреткой и чашкой воды. — Вот. Пожалуйста.

Я вошла в малюсенькую прихожую, села на табуретку и подумала, что первый шаг сделан, теперь не выгонят.

— Дело в том, что я ваша дочь.

— Стась! — у мамы зазвенел голос и папа поняв, что что–то не так все–таки появился в прихожей.

— Стась, эта женщина говорит, что она наша дочь.

Папа. Молодой, чуб вьется, глаза живые, никакой тоски и усталости, подтянутый и сильный. Ежели что, спустит с лестницы. Вежливо.

— Я сейчас докажу. Я действительно ваша Оксана. Я из будущего.

Хорошо, что телефона у нас тогда не было. А около двери сижу я на табуретке, мимо меня не просочишься, чтобы вызвать милицию из автомата в соседнем доме.

— Смотрите. — Я достаю смартфон и показываю им фотографии. Я долго думала, что именно им показать. Выпускной в школе или институте? Нашу свадьбу? Решила, что надо действовать жестко, чтобы поверили сразу. Показываю могильные камни в том порядке, как уходила семья: папа, бабушка Аня, дедушка Тима, бабушка Юля, мама, дедушка Слава.

— Это не фотошоп.

— Что?

— Не фотомонтаж. Все так и есть.

Папа — технарь до мозга костей, аккуратно берет смартфон, я показываю ему, как листать фотографии, он изучает даты, хмурится, потом перескакивает на картинки, фотографии и прочую муру, которая хранится у всех.

— А что это за прибор?

— Это телефон. — Я рада, что он может критически мыслить. — А давайте пройдем в зал. Оксана дома?

— Нет, она с подружками гуляет, — мама отвечает механически и мне кажется, что она все–таки упадет в обморок.

— С Танькой З. и Светкой С.?

— Да. Откуда вы знаете?

— Потому что она — это я или наоборот, я не знаю. А других подружек у меня не было.

Я захожу в свою комнату — зал и вижу, что уроки уже сделаны, сумка стоит собранная к завтрашней школе, на столе обычный бардак и начиная рыдать. Сразу, как шлюзы открылись. Не думая, что я делаю, я обнимаю маму и плачу и не могу остановиться. Она сама напугана, сердце бьется и я боюсь, что аневризма у нее в голове, которая зловеще тикала всю ее жизнь, может разорваться прямо сейчас.

— Так, все. Я успокоилась. Пап, дай еще воды, пожалуйста. — Жадно выпиваю полную чашку. Мы сидим на диване. Они все еще не верят, но, вот она я — как две капли воды похожая на их дочь, постаревшая и располневшая, но лицо то же.

— Я пришла, чтобы предупредить вас. Я не знаю, почему мне разрешили и позволили, но раз есть возможность, надо ею воспользоваться.

И я начинаю им рассказывать, что с ними, с нами, будет, если … Они внимательно слушают. Руки у обоих трясутся. Папа беспрерывно курит и видно, что ему очень хочется выпить.

— Я привезла с собой хороший портвейн. Настоящий, португальский. — По–хозяйски открываю сервант, вынимаю подходящие рюмки и лезу в рюкзак за бутылкой. Я помню, что мама любила тогда крепленые вина, что они оба очень любили шоколадные конфеты, особенно трюфели, поэтому большой рюкзак забит до верху гостинцами. Теми, что сейчас можно купить в любом магазинчике.

— Мам, освободи маленький столик. — С умилением смотрю на столик. Мы купили его в Москве, в 1985 году, в разобранном виде, в коробке привезли домой и вот он. Еще целый и не погрызанный собаками. Каким красивым он оказывается был!

На гостинцы они набросились, как дети. Хорошо, что я столько накупила, они отвлеклись и, вроде бы слегка поверили. Не до конца, конечно, да я бы и сама не поверила.

— Это тоже вам. — Чемодан полон вещей. Старалась, выбирала классику, чтобы не сильно выделялись.

— Нам? Ну это же дорого!

— Я хотела сделать вам приятное.

Мы пьем портвейн, я рассказываю, мама ахает и охает, папа молчит, видно, что его очень тревожит увиденное и услышанное. И тут раздается звонок.