Он хрипло рассмеялся.

— Но бросим эти споры о степени вины. — резко оборвал он смех. — Я вижу вашу силу. В столь юном возрасте сотворить Доспех Аспекта способны единицы. Впрочем, барон, я вижу и то, что способны видеть лишь воистину выдающиеся маги смерти.

Я нахмурился. Именно этого я от нашей беседы и ожидал. Ждал, когда он наконец приступит к главному. В конце концов, если бы он хотел лишь уладить межродовые отношения, послал бы дипломатов, а не являлся сам.

— И что же вы такого видите, граф? — задал я вопрос, не очень-то нуждающийся в ответе.

— Возраст вашей души. Точнее, лишь то, что она намного старше тела. Очень сильно старше. И я вижу на ней печать смерти. Но создавать одушевленную нежить невозможно, это аксиома некромантии. Да и вы — живой человек. Не просветите старика о природе этого феномена?

Я отрицательно качнул головой.

— Не просвещу. Для вас я могу лишь подтвердить очевидное. Настоящий Лихачёв мертв, а я намного старше этого тела. Я умер и вернулся к жизни по своей воле. На этом все. Вам ничего не даст это знание. По имперским законам род определяется кровью, а не эфемерными субстанциями, вроде души. На этом с вопросами обо мне покончено. Вас интересовало только это? Я уже могу продолжить вырезать ваш род, Ваше Сиятельство?

Собеседник лишь молча кивнул, принимая мои условия. Конечно, я не стал сразу бросаться в бой. Старика явно интересует перемирие. А мне куда важней обеспечить себе и своим людям достойное будущее, чем упиваться бестолковой местью. Пусть это будущее обеспечит мне Меньшиков. Из своего кармана.

Продолжение беседы не заставило себя долго ждать.

— Я ищу мира с вами, барон. Всю свою жизнь я стремился обрести для Меньшиковых спокойствия. Стабильности. Ну, думаю, вы знаете, к чему обычно стремятся адепты Смерти.

Я улыбнулся. Действительно, Смерть именно так влияет на психику человека. Делает его довольно инертным, неторопливым, тянущимся к покою и стабильности. Некроманты обычно полусонные флегматики, а не безумные злобные колдуны.

— А ваш сын, полагаю, хотел пустить неуемную энергию, данную ему Жизнью, в другое русло? И имел на будущее рода свои планы?

— Жизнь… Я терпеть не могу общаться с адептами этого Аспекта, барон. Сомневаюсь, что во всей империи вы найдете человека, который радовался бы редкости адептов Жизни больше, чем я. Вечно у них шило в известном месте. Вечно им не сидится, вечно больше всех надо! Несет куда-то… Думаю, Бог, если он есть, разгневался на меня, одарив моего первенца столь мощным даром Жизни. А я не сумел его обуздать. И это привело к катастрофе.

— И я все еще жду, когда вы попытаетесь загладить последствия этой катастрофы, граф. Терпение мое не безгранично. А трагедия вашего рода — обыденна, а потому мало меня волнует. К делу.

Старик поморщился. Мой подход явно его раздражает, а говорить о том, что именно он будет мне должен, если я пойду на мировую, он очень не хочет. Но выхода у него нет. Похоже, его собственная власть внутри рода утекает сквозь пальцы.

— Хорошо. К делу. Вы не хуже меня знаете, что, если уничтожите мой род, вам не достанется ни гроша. Все наше имущество как рода, не сумевшего защитить порядок на своей земле, перейдет к соседнему более высокому роду. К князьям Строгановым. Не к вам, барон.

Я кивнул. Уже в пути к имению я понял, почему именно наблюдатели от Строгановых не вмешались в мою расправу над Олегом. Сволочи задумали прирастить свои активы моими руками!

— Я же — продолжил собеседник. — Предлагаю вам другой вариант. Мы с вами подписываем официальный нейтралитет с запретом причинять прямой вред имуществу и людям друг друга. Подписав такую бумагу мы ставим на стражу нашего мира императорскую гвардию. Прочнее документа в Империи, пожалуй, нет. А за это я отдаю вам четверть наших активов. Любых. До четверти земель, людей, денежных запасов, ценных бумаг. Именно для того, чтобы обсудить конкретные репарации я и прибыл сюда лично.

Я крепко задумался. Да, жизни моих людей этим не вернуть. Но продолжение кровавой вражды непременно унесет еще немало жизней гражданских. А те, кто останутся живы, неизбежно обеднеют, а то и разорятся с гибелью одного из родов. Окажутся в кабале у Строгановых.

Усиление княжеского рода, господствующего сейчас в Пермской губернии, да еще с моей помощью, точно не в моих интересах.

А вот развитие моей новой земли, укрепление моих позиций среди местного дворянства, установление прочного мира, который позволит всем нам лучше подготовиться ко вторжению иномирных тварей — в моих.

Ведь твари не будут разбираться, из какого рода их потенциальная пища. Сожрут всех, если не быть готовыми. А уж такой бездны знаний о них, какая есть у меня, не имеет в этом веке никто, кроме моих старых врагов.

Да и они до меня никогда не дотягивали.

Следовательно, именно тогда, когда Империи понадобится защита от вторжения из-за кромки, я сумею возвыситься как никто другой. Для реального отстаивания моих интересов необходимо стать князем, войти в ближний круг Императора. Или даже занять его место. И мелкая грызня у черта на рогах из-за пары деревень — явно не тот путь, который приведет меня к успеху.

— Я согласен на мир, старик. — твердо произнес я. — Но мне не нужны пустые цифры. Ты не хуже меня понимаешь, что я не сумею грамотно распорядиться прорвой земли, или бумаг, если они свалятся мне как снег на голову. Я потребую у тебя иного.

Морщинистое лицо мага ничего не выражало. Для адептов Смерти это тоже норма. Но в этот момент уголки его губ на мгновение дрогнули. А изо рта вырвался тихий вздох облегчения. Значит, он был весьма доволен.

— Выдвигай свои требования, барон.

— Мать Марии Меньшиковой, как и сама Мария, покидают твой род. Пусть сами решают свою судьбу, раз уж Мария тебе не родная дочь. Это первое требование. Будут еще два.

Вот тут даже маска спокойствия графа дала трещину. Глаза округлились, он еле подавил удивленный вздох.

— Вы… Похоже, ваши отношения с Машей весьма близки, раз вам известны такие подробности. Дайте угадаю. Девочка рассказала вам, как я запираю ее мать в подвале, морю голодом и всячески истязаю? Спешу вас разочаровать. Я не такой сумрачный гений, каким она меня видит. Я согласен с этим вашим требованием. Все равно после всего случившегося ни на какой удачный брак для Марии надеяться не придется. Увы, я и ее не сумел вырастить полезной для рода.

— Нет, таких подробностей она мне не рассказывала. — покачал я головой. — Дайте-ка угадаю. Вы пытаетесь при помощи некромантии продлить этой женщине жизнь? Или, быть может, ищете бессмертия? Почему-то именно адептов Смерти бессмертие занимает особенно часто.

— Это так. — кивнул старик. — Доказать это нетрудно, у нас с Викторией есть брачный договор, в котором оговорены все условия. Вы удивительно проницательны. Она очень желала остаться молодой и прекрасной, барон. Я желал того же, искренне любил и люблю ее. Увы, до испанской королевы от Перми весьма неблизко, а российские адепты Жизни мало чего стоят. Когда я сам был молод, я еще не был столь искусен в Смерти, и свою юность потерял. Но, когда я повстречал ее, я уже многое мог. Если вам доведется увидеть Вику, вы поймете, насколько многое. Увы, красота и долгая жизнь требует своих жертв…

— … И для собственной дочери она этих жертв «почему-то» не хочет. — махнул я рукой. — И вы решили сделаться в глазах Марии тираном, а ее бунтарский дух подавлять, угрожая «наказаниями» для матери?

Старик утвердительно кивнул. Скорее всего, здесь он не врет. Это будет легко проверить, встретившись с этой женщиной лично. Особенно теперь, когда их сильный менталист отправился на тот свет.

— Я согласен. — повторил граф. — Мать Марии доставят к вашему имению сегодня же к ночи. Ей весьма вреден солнечный свет. Если она захочет уйти от меня — я не стану ее удерживать. Но предупрежу сразу, она вряд ли захочет.

Еще бы! Годами страдать, чтобы потом пустить все коту под хвост. Ну ничего, зато Марии полегчает от беседы с матерью.