— Оно в капсулах. Одна капсула на стакан питья. Или три на литр. Лучше воды — оно не имеет цвета, а вкус ощущается лишь тогда, когда уже поздно.

— Серьезная вещь. Магия? Или техническое средство?

— Никакой магии. — сухо усмехнулся граф. — Английские штучки. Цена, конечно, бешеная, но сами понимаете, барон. Некромантам без таких фокусов никуда.

Я понимал. В мое время подопытных и опаивали, и били по голове деревянным молотком, и окуривали ядами. Магию применять в таких вещах не стоит — не из жалости к рабам или преступникам, конечно. Просто неясно, как стороннее заклинание может повлиять на исход эксперимента.

Но сегодня мне никаких опытов ставить не нужно. Когда граф отбыл, а Солнце окончательно ушло за горизонт, не оставив даже отблесков, я собрал Виктора, Марию и мертвого Лихачёва. И велел им собрать уцелевшие емкости для воды, а затем растворять в них снотворное в нужных пропорциях.

Прозрачных бутылок из нового для меня пластика уцелело немало. В такой глуши без них никуда, множество их обнаружилось в домике прислуги. Прохор набирал их, а остальные бросали по пятнадцать капсул на пятилитровую бутыль.

Много нам, впрочем, было не нужно. Людей Меньшиковых в ратуше сидит что-то около сотни, даже чуть меньше. Так что значительная часть препарата осталась про запас. А затем Лихачёв завернулся в уцелевшую одежду, мы все взяли по бутылке, и по воздуху отправились в деревню.

Мертвого барона пришлось тащить мне. Летать он, как оказалось, почти не умел и при жизни.

Народ в основном спал. Конечно, все слышали мои громкие обещания, но вряд ли люди мне поверили. На площади перед ратушей собралась лишь кучка молодых людей, которую возглавлял здоровяк Глеб.

— Ого, целая делегация! — сплюнула на асфальт какая-то девчонка. — Не иначе бригада строителей!

— Воду несут. Интересно, тут больше воды, чем в баронской болтовне, или все-таки меньше!

Несколько человек рассмеялись. Остальные начали на них шикать, с опаской глядя на нас. Но мне не было никакого дела до этого бахвальства молодых. Людей судят по поступкам, а не фразам.

И я собирался предъявить им поступок.

Когда мы вошли в освещенный тусклыми лампами зал ратуши, на нас со всех сторон посыпались вопросы. В первую очередь — о том, когда их отпустят, и о том, когда дадут попить.

К этому я сразу и перешел, тут же отпустив всех охранников и взяв всю ответственность на себя.

— Вот вода. — указал я на бутылки. — Вот кружки. Подходите по очереди. Вам нальют, пейте и отходите.

Мужчины и женщины… впрочем, в основном тут были мужчины, смотрели на нас недоверчиво.

— Че, подмешали нам что-то, Ваше Благородие? — раздался наконец вопрос. И за ним последовал целый шквал упреков, претензий и обвинений. Я не стал даже отрицать.

— Снотворное. — спокойно кивнул я. — Мои люди устали вас караулить, а я не хочу с вами возиться, тратя на всякий сброд лишние средства. Вы просто все уснете, вас погрузят на транспорт, и днем вернут Меньшиковым. Ваш хозяин о вас все-таки вспомнил. И, похоже, тоже не захотел нормально вас транспортировать.

Какой тут поднялся крик возмущения! Уже не стесняясь, люди поносили на чем свет стоит меня, Меньшиковых, поганых дворян, бандитский произвол, высокие цены на рыбу… так, а рыба тут при чем?

Неважно. В любом случае, угроза влить воду насильно каждому, кто откажется пить, и демонстрация известным многим графини Меньшиковой, постепенно всех успокоили. Они-то не знали, что Мария теперь всего-лишь Иванова.

И, в течение следующего получаса, люди по очереди пили и ложились поудобней, чтоб не упасть, когда оно подействует.

— Грустно. — хрипло вздохнул по привычке Лихачёв, когда все точно уснули. — Вот толпа народа. Многие из них уважаемые люди, кое-чего добившиеся в жизни. А кто-то — простой рабочий, или член семьи рабочего. И все они не смеют противиться слову дворянина. Да, закон их хоть как-то защищает. Но договор дворян для людей на их земле почти равен закону. А в реальности стоит даже выше него.

— Радостного мало. — согласно кивнул я. — Но эти люди хотя бы не рабы. Давным-давно, тысячи лет назад, их просто оглушили бы дубинкой, свалили в канавы для стока крови, и принесли кому-нибудь в жертву, особо не задумываясь. Тогда казалось, что так будет вечно. Но вот прошли десятки веков — и слово «раб» чаще всего звучит на уроках древней истории.

— Так ли велика разница между нищим рабом и свободным нищим?

— Не так велика, как многие считают. Но она есть. Ты никогда не был рабом, барон. Тебе не понять.

— Будто ты был? Что может знать о рабстве тот, кто настолько силен, что может менять наш мир, даже будучи духом? Когда я погиб, я тоже пытался. Но не сумел пошевелить даже пылинку.

— Многое, Дмитрий.

Не став дальше тешить любопытство Лихачёва и остальных, внимательно слушающих нашу с ним беседу, я приступил к работе. К весьма неприятной работе. А остальных выставил на улицу. Пусть несут караул и отгоняют местных.

Сперва я тщательно проверил, все ли присутствующие спят. Спали все. Затем выложил из девяноста семи человеческих тел большой круг, размером с весь квадратный зал. Класть пришлось друг на друга, в два слоя.

Это смотрелось очень сюрреалистично. Веселенькие голубые обои на стенах, коричневый плиточный пол, истоптанный десятками ног местных работников. Расставленные по углам кадки с бледно-зелеными растениями, матовые скамьи для ожидающих приема… и круг из плотно сваленных храпящих тел, чьи руки все как одна вытянулись к центру.

Я вынул из кармана небольшой острый нож, реквизированный охраной у одного из пленников. Клинок Пустоты не годился для столь тонкой работы. Я пошел по кругу, склоняясь над каждым телом и делая перпендикулярные венам надрезы. От таких почти невозможно умереть, но сколько-то крови натечет.

Мне этого достаточно.

Когда темная кровь девяноста шести человек оросила плитки пола, я подошел к центру круга и с помощью телекинеза стал подгонять струи жидкости к себе. Девяносто седьмой оказалась девочка лет восьми. Ее я аккуратно перенес на мягкую скамью. Кровь ребенка — это уже лишнее.

И, спустя еще некоторое время, сорок восемь тонких темно-красных лучей соединилось у моих ног, в самом центре комнаты. Я глянул на часы. Провозился больше трех часов. Сейчас лето, так что скоро начнет заметно светать.

— Ну что, нет никого? — выглянул я на улицу, приоткрыв дверь. — Заходите. Я тоже не чувствую ничье присутствие.

Трое моих спутников зашли внутрь — и разом ахнули, увидев жутковатую картину. В стоящей вокруг ночной тишине было слышно, как тяжелые черные капли продолжают стекать на пол.

— Господи! — закрыла рот ладонями бывшая графиня. — Что это за ужас⁈

Даже Виктор сделал шаг назад.

— Успокойтесь. Никто из этих людей не умрет. Я обещал это Меньшикову, а значит погибну, но сдержу слово.

— А что, есть шанс погибнуть? — чуть расслабился немец. — Что ты вообще собираешься делать и при чем тут строительство домов?

— Вы сами все увидите. Я почти уверен, что все пройдет гладко. Но на всякий случай… Будьте готовы к сражению. Лихачёв, принес?

Мертвый барон молча кивнул, став горстями вытаскивать из карманов черную пыль. А точнее — пепел. Сажу, оставшуюся на пожарищах местных домов. По моему указанию он высыпал все в центр круга, куда сходились кровавые лучи.

Осталось то, что добыть обычно труднее всего. Искренние слезы несчастных. Но об этом я позаботился вечером — бродя на похоронах меж людей и телекинезом стаскивая падающие из их глаз капли в маленькую рюмку, выданную мне для питья.

Я опорожнил рюмку в центр круга, залив слезами сажу, смешанную с кровью. А затем принялся руками размазывать все это, смешивая в единую темную массу. Соратники смотрели на мои действия затаив дыхание.

Когда я закончил приготовления, на полу красовался сложный ритуальный круг, начерченный полученной смесью поверх кровавых лучей. Круг этот напоминал чертеж, весь изрисованный пометками и прямыми черточками.