Доктор Рудин, прищурившись, смотрела на Еву.

— Как, ты сказала, тебя зовут?

— Ева Гарди. Послушайте, мне надо домой…

— Ева… — Доктор Рудин села.

Протянув руку, она отбросила волосы Евы с затылка и осмотрела затылок.

Родинка!

— О господи!.. — пробормотала она.

— У моей сестры тоже была такая родинка! — сказала Мартина. — Ее звали Даниель.

Доктор Рудин кивнула:

— Да, я… знаю.

— Знаете? — воскликнула Мартина. — Но откуда?

— Я была там сразу после твоего рождения, Ева, — мягким голосом проговорила доктор Рудин. — И Даниель тоже. Он сказал, что вас обеих должны были оставить на пороге клиники, безымянными. Тебе должно быть… четырнадцать лет.

Ева кивнула.

Только без слов.

Ради бога.

Адская боль.

— Даниель умерла в этом возрасте, — объяснила Мартина. — Она была убеждена, что доктор Блэк работал над проблемой излечения этой болезни.

Доктор Рудин быстрым движением достала из карманчика халата блокнот, вырвала страничку и начала что-то писать.

— Вот адрес. Поезжайте. Посмотрите, что вам удастся найти. Записки. Что угодно. Позвоните мне сразу, как приедете туда.

Ева почувствовала руку справа, руку слева. Ее повели. Было холодно.

Холодно.

Глаза слипались.

Ей показалось, что ей сказали: «Спокойной ночи». Но может: «Желаю удачи». Она плохо соображала.

Она провалилась куда-то в черную яму прежде, чем коснулась затылком спинки сиденья.

— Проснись, Ева! Приехали!

Плечо.

Боль.

Острая.

Ева открыла глаза.

— Новых хозяев зовут Фелтонами, — стала объяснять Мартина. — Доктор Говард и доктор Фелиция Фелтон. Оба профессора. Я их разбудила. Они было послали меня, но я им объяснила, в чем дело.

Дверь им открыли лысый мужчина и женщина с коротко постриженными седыми волосами. Профессоры Фелтон. Они стояли в дверях, облаченные в пижамы, и с нескрываемым ужасом смотрели на Еву.

— Я… не знаю даже, чем мы можем вам помочь, — заговорил Говард Фелтон. — Мы переделали лабораторию доктора Блэка в столовую, чем она, собственно, и была…

Налево. Деревянные панели.

Он повел их налево в комнату средних размеров. Стены были отделаны дубом.

— Я… я знаю это место, — пробормотала Ева. — Но… тут все было по-другому.

Стекло. Яркие лампы. Жидкости.

Очень яркий свет.

Очень холодно.

— Здесь было очень много лабораторного оборудования, когда мы первый раз приехали посмотреть дом, — рассказывала Фелиция Фелтон. — Пробирки, мензурки, змеевики, спектрометры, магнитный резонатор…

— А какие-нибудь записи от него остались? — спросила Мартина. — Вы что-нибудь сохранили?

— Нет. — Доктор Говард Фелтон покачал головой. — К нашему роду научной деятельности это не имело никакого отношения.

У Евы подгибались колени. Голова падала на грудь.

Мартина поддерживала ее под руку. Доктор Фелиция Фелтон подставила стул.

И кружится, и кружится, и кружится она…

— ЕВА! — донесся до нее крик Мартины.

Так вот как это — умирать. Просто проваливаться куда-то… Не так уж плохо, если на то пошло.

— Ева, Ева, соберись!

Соберись!

— Что тебе знакомо, Ева?

Мартина носилась по комнате. То попадая в поле зрения, то выскакивая из него. Она то поднимала ковры. То простукивала стены. Заглядывала за картины. Профессорская чета слабо протестовала, уверяя, что ремонт обошелся им в копеечку.

Дверь!

Она была слева от картины с гребной шлюпкой.

Латунная ручка и петли, утопленные в панели.

Говори!

— Что… там внутри? — еле произнесла Ева, кивая головой на дверь.

— Ничего, — ответила доктор Фелиция Фелтон. — Старый кухонный подъемник. На нем поднимали еду с кухни, которая раньше находилась в полуподвальном помещении. Когда мы переехали, он был сломан.

Доктор Говард Фелтон толкнул дверку.

Чернота. Две свободно свисающие веревки. Шахта лифта в миниатюре.

Мартина потянула за одну из веревок.

— Не тянется.

— Да им десятилетия не пользовались, — заметил доктор Говард Фелтон.

Кнопка.

Она нашлась за углом. Она была сделана под выключатель.

Ева показала на нее:

— Нажмите!

— Да она не работает… — возразила Фелиция Фелтон.

Но Мартина уже подскочила к ней. Нажала. Раз. Другой.

Ничего.

Веревки!

— Тяни, — приказала Ева.

Мартина снова потянула веревки.

Дзинь!

— Стекло! — воскликнула Мартина. — Там в подъемнике что-то есть.

Фелтоны подбежали и стали дружно помогать ей.

Раздался глухой звук трущейся о блок веревки.

— Осторожнее! — предупредила Фелиция Фелтон. — Не разбейте.

В открытом окошке шахты показалась небольшая платформа. Нечто вроде ящика. Мартина торопливо сунула туда руку и что-то вытащила.

Первое, что увидела Ева, были записные книжки.

Целая груда. Они были навалены повсюду.

А за ними — пробирки, флаконы, диаграммы, прикрепленные кнопками к задней стенке.

Фотографии.

Две. В рамочках.

Одна — девочки-подростка, которую Ева никогда не видела.

Вторая — Ева.

«Я считал, что для мужчины нет ничего страшнее смерти жены, — читала Мартина из пожелтевшей тетрадки, скрепленной спиралью. — Но вот умерла моя милая дочь Лаура, и во мне открылись бездны неведомой мне до того боли. У меня осталась одна Уитни, а сегодня я обнаружил, что и у нее есть этот ген! Что и она не доживет до своего восемнадцатилетия. Я думать об этом не могу. Но надо. Надо удвоить усилия по поиску исцеления. Я не сомневаюсь, что этот дефектный ген встречается и в других районах страны».

— Это произошло девятнадцать лет назад, — сказал доктор Фелтон, заглядывая ей через плечо.

Все расплывается… сейчас упаду…

Не закрывай. Глаза.

— Что… исцеление?

Мартина быстро перелистывала тетрадь, просматривая записи.

— «Попытки лечить без должной уверенности Ничего не дадут. Никакого заметного успеха. Сегодня добился серьезного прорыва в технологии репликации. Теперь я готов к инкубации соматической клетки, взятой у Уитни на прошлой неделе. Возможно, мне удастся исправить дефект на генетическом уровне!» Вот оно! Ева, он клонировал свою младшую дочь! Вот кто ты есть!

Фото. Не мое. Второй дочери. Уитни.

— Нет, это невероятно! — чуть не прыгала как безумная Мартина. — Вот Алексис. Первый успех. Он вне себя от счастья. А вот Брианн. И Селестайн. Даниель…

— Ну… дальше… дальше, — еле проговорила Ева.

Мартина перевернула последнюю страницу.

— «Мне этого не вынести. Вся жизнь насмарку. Полный провал. Уитни скончалась. Никакие методы лечения не помогли. У клонов мутация — у всех. Я не смог оказать ни малейшего воздействия на их гены. К счастью, они этого не знают. Как и их родители. Некоторые из них заподозрили, что с агентством по усыновлению приемных детей что-то не так, но мой талант втирать очки оказался, как всегда, на высоте.

Но девочек бросать нельзя. Иначе их смерть будет на моей совести. Если я умою руки, я поступлю бесчеловечно. Никому не пожелаю пройти через то, через что пришлось пройти мне.

В ходе экспериментов один из новых методов лечения оказался эффективным. По первоначальному плану я должен был попробовать каждый вариант на конкретной девочке. Но вместо этого я просто поменяю пузырьки. Всем дам одно и то же. Новое. Завтра же свяжусь с приемными родителями».