Сердечко ускоренно бьется, я буквально заставляю себя перевести взгляд на Марину. Она протягивает мне коктейль и садится рядом.

Иван

— Ты как? — спрашиваю я, заглянув в комнату к отцу.

Приглушенный свет, плотно задернуты шторы. Отец сидит на диване с книгой в руках. Бросив на меня короткий взгляд, он возвращается к чтению.

— Нормально, Иван. Сердце прихватило, выпил таблетку. Скоро полегчает.

— Уверен, что тебе не нужно показаться врачу?

— Более чем.

Голос властный, строгий, но в нем четко угадывается волнение.

Отец у меня молодой, поэтому всячески избегает разговоров об ухудшении здоровья. По его словам, у него всё в порядке. Всегда. Вот только на деле — совершенно иначе. Например, год назад он перенес микроинфаркт. Затем была плановая операция на сердце. Сегодня проснулся бледный, неважно себя чувствовал. Мать панику подняла, плакала украдкой.

— Если что-нибудь будет нужно, набери меня, — прошу я спокойным тоном и разворачиваюсь к двери.

— Стой… Подожди, Иван.

Обернувшись, наблюдаю, как отец загибает страницу в книге, откладывает ее в сторону и снимает очки. Потирает пальцами переносицу, затем смотрит на меня внимательно и долго, будто впервые видит.

— А хорошая она девчонка. Саша твоя, — произносит он наконец.

— Знаю.

— У вас всё серьезно или как?

Усмехнувшись, я скрещиваю руки на груди. Значит, и ему Златовласка понравилась. Впрочем, она не может не нравиться. Всю мою семью покорила в первый же вечер, зря только переживала. Пашка челюсть с пола подобрать не может, Марина ни на шаг не отходит. Мать, тетка. Теперь вот и отец, оказывается, пал жертвой Сашкиной красоты и обаяния. О себе я вообще молчу. Повело конкретно.

— Или как, — отвечаю уклончиво.

— Мне кажется, она отличается от тех девушек, что были у тебя раньше.

— Ты забыл Нику Самойлову? — снова усмехаюсь.

— Забудешь тут. Тело сплошь покрыто татуировками — живого места нет, а пирсинга больше, чем седых волос на голове у твоей бабки.

— У тебя отличная память, — хвалю я отца.

— А у тебя порой дерьмовый вкус. И не ерничай, Иван, когда я с тобой серьезно разговариваю. Мы не так часто общаемся. Я ведь о другом речь веду. Ника выделялась, а не отличалась. Это разные вещи.

— Чушь говоришь. Одно и то же.

Отец качает головой и встает с дивана. Подходит к окну. Открыв штору, слегка улыбается. Я знаю, что он там увидел. Вернее, кого. Сашу вместе с родней. Она быстро освоилась, влилась в коллектив, будто сто лет здесь всех знает.

— Наверное, такому распиздяю, как ты, нужна именно такая Саша. Спокойная, рассудительная. Милая.

— Это твой отцовский совет старшему сыну?

— А ты разве когда-нибудь меня слушал? — улыбается отец с легкой грустью. — Всегда делал то, что хотел.

Так и было. Свобода, которую давали родители, развязывала руки. Во всем. Путем проб и ошибок я пришел к тому, что имею.

Отец не был в восторге, что я дрался на ринге. С облегчением выдохнул, когда, получив одну травму за другой, я вынужденно завязал со спортом. Давить… Не давил, нет, но считал, что нужно заняться чем-то серьезным. Вот, пожалуйста, теперь у меня есть металлургический завод. Ставки в игре были слишком высокими, нешуточный азарт взыграл. Я поставил оставшуюся часть наследства от деда и не прогадал. Клуб был закрытым, туда только по знакомству пускали. Фортуна в тот вечер оказалась на моей стороне: я сорвал куш и остался в плюсе. Думаю, теперь отец доволен. К роду моей деятельности пожеланий больше нет. Только к личной жизни.

— Я просто хотел сказать: держись за Сашу, не отпускай, — произносит отец, отойдя от окна.

— Как-нибудь разберусь.

— Разберется он. Ослом будешь, если профукаешь такую девушку.

Я выхожу из комнаты и спускаюсь в гостиную. Внутри кипит раздражение. Не на отца — на ситуацию в целом. Абсурдную, тупую до невозможности. Если бы знал, что Сашка так всем понравится, отказался бы от поездки к родственникам.

На улице тепло, солнечно.

Златовласка смеется в компании Марины. Классная такая, когда без косметики. Выглядит совсем девчонкой. Удлиненная куртка, штаны на два размера больше (мать одолжила). Волосы распущены, переливаются при дневном свете.

Мы идем на прогулку. Я с Пашкой — позади, мать, тетка, Марина и Саша — впереди. Брат рассказывает о проблемах с налоговой, я слушаю вполуха и смотрю в спину Златовласке. Хочу вновь видеть ее такой, какой видел ночью. Вкусной, голой, расслабленной, страстной. Хочу чувствовать ее в своих руках.

Я бы и рад за Сашку держаться. Крепко-крепко. Но разве она подпускает? Наверняка мысленно отсчитывает дни до окончания отдыха. Постоянно переписывается с кем-то, созванивается. Скучает. Она со мной, но не моя. Не полностью точно. Я делаю шаг навстречу — Саша на десять отступает назад. Она убегает — я догоняю и напираю. Так и живем. Сказать, что меня это устраивает? Нет, не так. Коробит, злит. Хочу, чтобы сама тянулась, а не потому, что должна или обязана.

Проснулся сегодня утром, Саши нет. Постель пахла ею и свежестью. В голове навязчиво крутились картинки минувшей ночи. Тихие протяжные стоны, мое имя на сладких губах. И тело. Такое гибкое, что в любую позу поставь — охрененно смотрится.

Я спустился к бассейну, потому что сию секунду захотелось увидеть Златовласку. Она дрожала, когда целовал живот и бедра. А потом выпалила: «Тебя слишком много, Вань». Эти слова ударили под дых. Каким-то неполноценным себя почувствовал. С самооценкой у меня полный порядок, но Саша одной фразой растоптала ее и уничтожила.

Словно угадав, что я о ней думаю, Златовласка оборачивается и ловит мой взгляд. Вспыхивает, посылает натянутую улыбку. По спине и плечам волнами растекается жар и устремляется к паху.

В голове сидит навязчивая мысль: я не собираюсь Сашку отпускать. Не собираюсь, и всё. Время летит со скоростью света. Скоро уезжать. Мне — в гостиницу, Саше — к мужу. Как представлю, что из моей постели она к другому мужику в койку прыгнет — корежить начинает. Дыхание сбивается, в сердце колючие шипы вонзаются. Сможет? Разве она сможет? Сука…

Мы останавливаемся у горы, Саша достает телефон и просит не меня, а Марину сделать несколько фотографий. Улыбается открыто, радостно. Затем мобильный забирает и отправляет кому-то фотографии. Закусив нижнюю губу, ждет ответа. В груди расползается горечь.

Спрятав телефон в карман куртки, Саша задерживается на мне взглядом. Нахмурившись, зачерпывает снег ладонью и лепит снежок. Бросает прямо в меня. В левую половину груди. Зацепила, ранила. Метко, зараза.

Златовласка смеяться начинает, ждет, что включусь в игру. Но мне ни хрена не смешно. Вообще понять ее не могу. Как ни пытаюсь. Сжимаю пальцы в кулаки и качаю головой.

— Больше так не делай, — прошу ее строго.

— Ну и ладно!

Саша фыркает, отворачивается и, гордо вскинув подбородок, догоняет женский коллектив.

После недолгой прогулки мы возвращаемся в дом. За окнами темнеет, пора собираться в гостиницу. За весь день, с тех пор как Саша намекнула, что ей неприятно, когда напираю, я ни разу к ней не подошел. Ни разу не обнял, не потрогал. Хотя хотелось. Так сильно, что сводило зубы от желания и похоти.

Мать вручает нам несколько пакетов с едой. Там мясо, салаты, закуски, десерт. Говорить что-либо бесполезно и отказываться тоже. Я молча гружу всё в багажник.

Прощание получается долгим и эмоциональным. Спускается даже отец. Ему стало гораздо легче.

Дороги почищены, снег больше не метет. Едем быстрее, чем вчера. Саша молчит и как обычно смотрит в телефон. Тихонько посмеивается. Охота открыть окно и выбросить ее мобильный к чертовой матери.

Я бросаю короткие взгляды в сторону Саши. Смотрю на острые коленки в черных колготках. Хочется провести ладонью по ноге и выше. Забраться под платье. Но сдерживаюсь изо всех сил, хотя терпение явно не мой конек. Нет значит нет. Не дебил, всё понимаю. Неприятно, не нравлюсь. Ей меня много, а мне ее — мало. Бывает, не совпали.