И вот теперь оказалось, что из всего это правда лишь то, что Виллианы, как бы они не именовались на самом деле, приходили в их мир, чтобы завоевать и поработить его. А все остальное… Религиозное учение ни слова не говорило о Валистаре Илейнарии, как не рассказывала о сражениях с Виллианами. Так же умолчала она о том, что магии двух миров разнятся по своему устройству, потому не могут взаимодействовать, становясь для магов обоих миров лишь безвредными выплесками, вроде дуновения ветра. Ничего этого жрецы не рассказывали. И вот теперь еще и Дальгард намекнул, что с их Огнем что-то не так.

— Что-то меня утомили наши рифмоплеты, — вдруг произнес лорд-маг.

Рик опустил на него взгляд, и Дальгард подмигнул аниторну. Вышло у него это так по-мальчишески беззаботно, что Илейни ощутил оторопь, рассматривая короткое мгновение смешинки в глазах пожилого мужчины. Но вот смешинки исчезли, глаза закатились, и Дальгард стремительно побледнел, хватаясь за грудь.

— Тибод, — окликнул его Риктор.

— Душно, — прохрипел тот, сползая на пол. — Выведи… воздух…

— Что там? — Лорния уже спешила к ним. — Лорд Дальгард, что с вами? Вам дурно? Целителя!

— Не надо, — прошелестел лорд. — Мне нужен воздух.

Илейни подхватил Дальгарда, помогая встать на ноги, и тот обвис на плече молодого товарища тяжелым кулем. Дыхание со свистом вырывалось из горла, ноги мужчины еле передвигались, но он упорно отказывался от помощи целителя и просил вывести его на воздух. Вздохнув с досадой, Ее Величество отпустила обоих лордов, Ледагард провожал их завистливым взглядом.

— Продолжайте, благородные лорды, — донесся до Рика сухой голос недовольной королевы.

После двери ее покоев закрылись, и аниторн повел Дальгарда на большой балкон. Пожилой лорд еще некоторое время хрипел так, словно каждый вздох его мог стать последним, затем тяжесть его тела стала исчезать с плеча Илейни, и вскоре довольный собой пройдоха выпрямился окончательно. Риктор насмешливо приподнял брови и усмехнулся:

— Тибод, я провозглашаю тебя победителем этого вечера. Твоя поэма «Предсмертные страдания» превзошла все, что мы успели услышать сегодня.

— Я мог бы стать актером, если бы не родился лордом, — с ироничной ухмылкой ответил Дальгард. — Прогуляемся? У тебя есть вопросы, и тебе не терпится их задать, не так ли?

— Боги щедро одарили тебя, — улыбнулся Рик. — И прозорливость была в числе их даров.

— Боги меня не обидели, мою юный друг, — рассмеялся Дальгард, и лорды направились прочь из королевского дворца.

Старое зеркало блекло светилось, ловя гладкой поверхностью лунный свет, щедро лившийся в окно. Эрхольд стоял в дверях с кубком в руках и рассматривал дверь в мир мертвых. На губах его играла кривоватая усмешка предвкушения. Сделав большой глоток, он отшвырнул кубок, и тот с неприятным звоном ударился о стену, упал на пол и покатился, продолжая вносить какофонию в ночную тишину. Поморщившись, Дархэйм отпустил Силу, и черная дымка окутала кубок, с легкостью корежа золото, сминая, превращая в труху.

Мужчина прикрыл глаза, и тело его скрылось в клубящейся черноте, а когда она схлынула, вместо светловолосого лорда-поэта, недавно вернувшегося из покоев королевы, стоял черный лорд. Губы его поджались в жесткую линию, в глазах не осталось и толики ироничного блеска, присущего фальшивой личине. Лицо Эрхольда исказила гримаса отвращения, и он стремительно пересек кабинет, приближаясь к окну. Распахнул его и глубоко вдохнул ночной воздух.

Дархэйм еще пару раз с силой втянул носом воздух, шумно выдохнув, чем напомнил сам себе пса, усмехнулся и отошел от окна. От чужой личины, казалось, зудела кожа, хотелось разнести дворец в пыль, не оставив о нем даже воспоминания, но приходилось продолжать играть роль человека, чей норов был чужд самому Эрхольду. Все эти ужимки, заигрывания, подобострастные улыбочки шуту-монарху, питавшему странную слабость к своему новому аниторну. Терпеть дураков, окружавших его, подталкивать, подсказывать, внушать, было невыносимо. Дархэйм привык приказывать и карать за ослушание, сейчас же он был вынужден использовать только человеческие возможности и интриговать, не используя свою Силу.

Бездна! А ведь ему нужно всего лишь попасть в королевский архив! Ради этого он столько прозябает во дворце, натянув чужую личину. Он опутал паутиной половину двора, шаг за шагом приближаясь к заветной цели: получить доступ в архив, найти необходимое ему в старых свитках и завершить начатое много лет назад. Но приходится сдерживаться, выжидать, чтобы не вызвать подозрений.

А все из-за проклятого Илейни, который никак не мог убраться из дворца. Вот уже три дня прошло с тех пор, как он должен был отправиться на Побережье, развязав Дархэйму руки, но остался во дворце и теперь просиживает там, где должен был находиться сам Эрхольд. Более того, Илейни каким-то непостижимым образом смог выйти на его след. А его проклятый дракон настораживался, стоило пройти невдалеке от него, втягивал носом запах и рычал, словно цепной пес. Его хозяин не понимал тревоги своего летуна, но весь подбирался и начинал озираться, отыскивая причину раздражения дракона. Эрхольду порой казалось, что еще немного, и аниторн поймет, что ему говорит великан, закованный в чешую.

И новая попытка добраться до Риктора Илейни увенчалась полным провалом. Он не смог пробиться! Тело аниторна теперь покрывал искусно сплетенный панцирь из родной Дархэйму Силы. Он был невиден обычному глазу, даже не проявился, когда удар настиг спину ненавистного лорда, но Эрхольда ударило отдачей, оглушив на несколько мгновений, и он пялился в спину так ничего и не почувствовавшему аниторну. Это было невероятно! Неправильно! Кто-то защитил Илейни, кто-то, в ком была кровь Виллианов.

С того дня подозрения не давали покоя черному лорду. Но поверить в то, что Виалин жива, и аниторн попал прямиком к ней, оказалось еще невероятней, чем осознать, что в этом мире есть еще кто-то, в ком имеется часть сущности Виллианов. И все же… Нутро сводило от не отпускавших подозрений, дыхание обрывалось, как только возникала одна единственная мысль:

— Жива…

Нет! Невозможно! Она не могла водить его столько лет за нос. Не могла притворяться духом, он бы понял. Не мог не понять! Только не он, не Эрхольд Дархэйм, чувствовавший себя в мире мертвых, как у себя дома. К Бездне! Он создал свой собственный потусторонний мир, населив его множеством душ, став их властителем. Повелевал, использовал, пил, насыщаясь жизненной силой, сохранявшейся в бесплотных созданиях. Он стал богом в созданном им мирке, и что теперь? Поверить, что девчонка, всегда уступавшая ему в силе, оказалась умней и хитрей? Осознать, что переиграла там, где Эрхольду не было равных? И все же!

— Жива…

Дархэйм приблизился к креслу, стоявшему перед зеркалом, закинул ногу на ногу и снова недобро улыбнулся. Зеркало отразило необычайно красивого мужчину, поглаживавшего длинными изящными пальцами подлокотники кресла. И все-таки красота его была странной, хищной, непривычной глазу, чужой. Он мог бы иметь большой успех у женщин, если бы Эрхольд пожелал этого. Но ему всегда хватало одной любовницы, с которой мужчина удовлетворял свои потребности, получая необходимую ему разрядку. Порой отпускал на свободу свою темную сторону, и его ласки становились болезненными и пугающими, но по-настоящему страсть его не вспыхнула ни разу. Она принадлежала только одной женщине, но оказалась не нужна ей.

— Виалин, — тонкие губы правильной формы сложились в любимое и ненавистное имя одновременно. Пальцы сжались, и мгновенно заострившиеся ногти вспороли обшивку подлокотников. Эрхольд отмахнулся от ненужных сейчас переживаний. Поза его стала расслабленной, и мужчина произнес свое самое любимое заклинание: — Виалин Шагерд, призываю тебя.

Она не спешила, но Дархэйм знал, что придет. Сегодня он не тревожился, не испытывал волнения. Скорей, предвкушение, и это чувство было приятным. Эрхольд едва заметно улыбнулся, когда увидел, как в зеркальной глубине зародилась дымка — предвестница ее приближения. Он спокойно следил за приближением духа, чувствуя отзвук наслаждения при взгляде на силуэт строптивой кошки, строптивой мертвой кошки, чьи коготки уже не могли ранить так сильно, как раньше… или могли?