— Никакой я тебе не друг, мистер, — ворчала она себе под нос, наблюдая, как Джек рассматривает их старый дом, вникая в каждую деталь. «Он ведет себя так, словно хочет купить его», — думала Элиза.

Она накрыла ужин на веранде, но не поставила приборы для себя и Тома, как это обычно делала, когда Роузи была в отъезде. Они поедят позже в своем доме в четверти мили езды отсюда. Она знала, что если этот парень намеревается остаться ночевать, то он будет спать в комнате Роузи, и ей лучше не оставаться в доме, чтобы не слышать их вскриков.

— Он уехал? — с надеждой спросила Ханичайл, просунув голову в дверь кухни.

— Никуда этот парень сегодня не уедет, — шепотом ответила Элиза. — Будет спать в постели твоей матери. — Она оглядела Ханичайл, всю покрытую пылью. — Тебе лучше помыться, юная леди, да побыстрей. Они с минуты на минуту позовут тебя ужинать.

— Я должна туда идти? — с мольбой в глазах спросила Ханичайл.

— Полагаю, что должна, детка. — Элиза ободряюще улыбнулась. — Не обращай на них внимания: скоро все кончится. К тому же я приготовила жареных цыплят, подливку и бисквиты. Все то, что ты любишь.

— Я не голодна, — упрямо ответила Ханичайл. — Меня даже тошнит от мысли о еде.

— Мне жаль, девочка, но из этого ничего не выйдет. Тебе придется ужинать с твоей мамой и ее другом. У тебя осталось пятнадцать минут.

Позвякивая серебряными шпорами, Ханичайл направилась в комнату. Сегодня был такой веселый день. Зачем ее матери надо было приехать? Да еще с этим ужасным городским человеком. Она не желает с ним ужинать. Она ненавидит его.

Захлопнув за собой дверь, Ханичайл уныло посмотрела на платье, которое Элиза отгладила для нее и положила на кровать. Оно было из белой вуали в красный горошек, с рукавами-фонариками и красным атласным поясом, а по вороту и подолу шли оборочки. Ханичайл знала, что будет выглядеть в нем смешной и мать снова будет смеяться над ней.

Сбросив с себя одежду, она встала под душ, который Том смастерил для нее из старой жестяной банки. Холодная вода приятно покалывала ее разгоряченное тело. Через несколько минут Ханичайл вытерла тело, надела глупое платье, завязав красный атласный пояс пышным бантом. Проведя щеткой по длинным мокрым волосам, она вышла на веранду.

— Пришла наконец! — воскликнула Роузи, критически оглядев дочь. — Господи, это платье тебе уже коротко! А где твои туфли, девочка?

— У меня их нет, — тихо ответила Ханичайл, опустив глаза. — Последняя пара мне уже мала.

Роузи, нервничая, посмотрела на Джека, прикрывая смущение хихиканьем.

— Ханичайл, не говори таких вещей. Мистер Делейни может подумать, что я плохая мать. У дочери нет туфель, в самом деле. Элизе следовало бы сказать мне об этом, и я бы купила тебе целых две пары.

— По мне, она выглядит чудесно, — добродушно заметил Джек. — Это что, запах жареных цыплят? Господи, как долго я не ел их. — Он одарил Ханичайл заискивающей улыбкой. — Полагаю, что это тоже твоя любимая еда, Ханичайл? Я прав?

— Нет, — соврала Ханичайл. — Я их не люблю.

Роузи бросила на дочь сердитый взгляд: с этой девчонкой хлопот не оберешься.

— Удивительно, какими безжалостными могут быть дети, — пожаловалась она Джеку. — Сколько для них ни делай, взамен ни благодарности, ни уважения.

Джек молча пожал плечами. Вынув из кармана фляжку, он поставил ее на стол, затем снял пиджак и, закатав рукава рубашки, разлил содержимое фляжки по двум стаканам.

— Хорошо здесь у тебя, Роузи, — сказал он, глядя вдаль на широкие просторы. — И какое чудесное стадо, готовое для аукциона.

— Это только часть стада, — залебезила Роузи. — У меня его тысячи голов. Я уже даже не помню сколько.

Джек положил себе цыпленка, полил его подливкой и, удовлетворенно кивнув, приступил к еде.

— Думаю, что Ханичайл знает, сколько у вас голов скота.

Опустив глаза, Ханичайл смотрела в пустую тарелку. Роузи положила ей кусочек цыпленка и густо полила подливкой. От еды шел чудесный запах, а Ханичайл была так голодна, что ощущала во рту вкус еды. Но она постаралась подавить в себе голод и крепко сжала рот. Лучше она останется голодной, чем будет есть с этим мужчиной.

— Не теряй зря времени, разговаривая с ней, Джек, — злобно сказала Роузи. — Она прикидывается.

— Ты не понимаешь, от чего отказываешься, детка, — сказал Джек, вгрызаясь в ножку цыпленка.

«О, знаю, — с горечью подумала Ханичайл, — но все равно не буду есть вместе с тобой».

— Ради Бога, почему бы тебе не оставить нас одних и не дать спокойно поесть, — сказала наконец Роузи, и Ханичайл обрадованно выскочила из-за стола еще до того, как Роузи закончила предложение. Она вбежала в дом и спряталась за оконной занавеской, слушая, как мать рассказывала Джеку все о ранчо, о том, каким большим оно было, сколько в нем голов скота и какую прибыль оно приносило.

— Мне повезло, — заключила Роузи, откидываясь назад и закуривая сигарету. — Мой муж был хорошим хозяином. Он оставил меня богатой женщиной. Но просто удивительно, как быстро деньги утекают сквозь мои пальцы, — добавила она, хихикая.

— Но ты всегда можешь рассчитывать на ранчо, — сказал Джек. — Должно быть, оно приносит хороший доход.

Роузи кивнула, глубоко затянулась и посмотрела на Джека.

— Думаю, что да.

Элиза убрала со стола тарелки и стала мыть их в большой раковине на кухне. Ханичайл прибежала к ней и, взяв полотенце, стала молча вытирать посуду.

— Твой ужин стоит там нетронутый, — сказала Элиза, посмотрев на нее через плечо.

— Я не хочу есть.

Элиза уловила дрожь в ее голосе. Она всегда оставалась с ней в доме, когда Роузи уезжала, но сейчас она сказала:

— А почему бы тебе сегодня не переночевать у нас дома? Мы можем поужинать там вместе с Томом.

Ханичайл обвила Элизу руками за талию и крепко прижалась к ней.

— О, Элиза, а можно?

— Конечно, можно, детка, — ответила Элиза и ворчливо добавила: — Можно подумать, что я оставлю тебя с ними пьяными, словно ты какая-нибудь собака.

Она ушла сказать Роузи, что забирает Ханичайл с собой.

— Иди пожелай матери спокойной ночи и поцелуй ее на сон грядущий, — приказала Элиза, вернувшись.

Ханичайл выполнила приказание и поцеловала мать в щеку.

— Вот так-то лучше, — сказала Роузи, внезапно осыпав дочь поцелуями. — Она так похожа на отца, — сентиментально вздохнув, добавила она.

Сбегая с веранды, Ханичайл даже не оглянулась.

Дом на ранчо определенно не был дворцом, но у Элизы был совсем маленький домик с крошечной кухней и удобствами во дворе. Его бревна стали серыми от времени, и Ханичайл нравилось находиться там во время грозы. Дождь барабанил по оловянной гофрированной крыше, в окно блистали молнии, а она чувствовала себя уютно и в безопасности, прижавшись к большому, мягкому телу Элизы. Она даже не возмущалась, когда Элиза храпела: лишь бы та была рядом.

Ханичайл, Том и Элиза сидели на крыльце, ели цыплят и говорили о чем угодно, только не о Роузи и Джеке. Словно их вообще не было на свете.

Когда на следующее утро ровно в семь Ханичайл с Элизой вернулись домой, к их удивлению и восторгу, Роузи и Джек уже уехали.

Этой ночью Джек Делейни со знанием дела и с удовольствием занимался с Роузи любовью. Когда она наконец заснула, он долго лежал без сна, думая о разных вещах. Он был умеренно успешным человеком. У него были хорошие связи, он поставлял виски в бары, где запрещалось торговать спиртными напитками, сразу в несколько городов, но конкуренция на рынке была сильной. Он был связан с мафией и нужными людьми, но в этом бизнесе нужные люди часто исчезали без всякого предупреждения. Всегда можно было оказаться вне игры, так и не узнав, что случилось. Кроме того, ходили упорные слухи, что «сухой закон» еще долго будет действовать. Ему надо думать о будущем.

Роузи была не слишком умной, к тому же старше Джека на несколько лет, но все еще оставалась привлекательной и сексуальной. И она была богата. Ранчо Маунтджой было прекрасным полем деятельности, и Джек легко представлял себя в роли техасского ранчеро. С его хваткой он может без конца улучшать это место. И первое, что он должен сделать, построить приличный дом вместо этой полуразвалившейся лачуги, которую, казалось, мог снести первый порыв хорошего ветра.