Мэри придвинула стул поближе к креслу бабушки.

– Расскажите мне об этом, Memere.

Анна-Мари Сазерак погладила волосы внучки и вздохнула:

– Ну вот, жили-были… так, кажется, начинаются все сказки? – сказала она. – Мою мать звали Изабелла-Мари, и она, как и подобает сказочной принцессе, была писаной красавицей. Когда Мари-Элен была представлена испанскому королю, на приеме присутствовали все ее дети – Изабелла-Мари и все ее братья и сестры, чтобы воочию увидеть, какой чести удостоена их мать.

Взгляни на портрет Мари-Элен, Мари, она ведь красива, не правда ли? А теперь представь, что глаза всех присутствующих в тронном зале в тот день были устремлены не на мать в ее роскошных придворных одеяниях, а на дочь, одетую в скромное девичье платье. Такой удивительной красавицей она была.

Знатные испанские гранды наперебой просили у моего дедушки руки его дочери. Но Изабелла-Мари отвергала всех женихов. И родители, наверное, были втайне рады этому. Ведь они собирались вернуться назад, в Новый Орлеан, и им совсем не хотелось оставлять дочь в далеком краю, в Испании.

Когда они вернулись домой, губернатор устроил грандиозный прием в их честь. Вот там-то Изабелла-Мари и встретила Антуана Феррана. Они танцевали, не отрывая глаз друг от друга, и, когда вечер подошел к концу, Изабелла-Мари объявила отцу, что встретила человека, за которого хотела бы выйти замуж. Мэри вздохнула:

– Это похоже на сказку. Ее бабушка рассмеялась:

– Подожди, это еще не все. Их свадьба действительно была сказочной. В Новом Орлеане до сих пор ходят легенды о ней, хотя никого из тех, кому довелось на ней присутствовать, уже нет в живых. Мой дедушка жил на своей плантации, за городом, там теперь дома американцев. Но тогда город состоял из одного французского квартала.

К дому вела аллея, обсаженная дубами. За несколько недель до свадьбы он разослал своих рабов по садам и лесам, приказав им собрать как можно больше пауков и посадить их на ветви деревьев вдоль аллеи. Пауки оплели все дубы паутиной, которая образовала подобие навеса над дорогой. Рано утром в день свадьбы Мари-Элен с детьми пришли на эту аллею и, набрав полные ладони золотой пыльцы, раздували ее по паутине. Затем слуги устлали подъездную дорогу настоящими персидскими коврами. Был чудесный майский день, и гости, приехавшие на свадьбу, могли полюбоваться из своих открытых колясок сверканием солнечных лучей, играющих на тончайшем золотом кружеве из паутины и переливающихся множеством оттенков, под стать драгоценным камням и коврам на подъездной дороге. И у невесты под белой кружевной фатой были вплетены в волосы сверкающие золотые нити.

– Это и впрямь похоже на сказку, – почти шепотом произнесла Мэри. – И они жили счастливо до конца своих дней?

– Да, они действительно были счастливы. За счет окружающих. Посмотри-ка, есть ли в шкатулке кисет с камнем?

Мэри достала из шкатулки кисет и положила его на ладонь бабушки. Выражение лица старой женщины стало жестким. Она подкинула маленький кожаный мешочек в руке.

– На вес он совсем небольшой, – заметила она, – но он стоил двух состояний. – И она вывалила на стол черный наконечник стрелы. – Он был талисманом моего отца, этот магнит. А сам кисет сшит из шкурки черного кота. Считалось, что талисман обладает колдовской силой. Отец отдал за него колдунье свадебную фату моей матери. После того как проиграл в карты половину своего состояния. Он был уверен, что камень принесет ему удачу.

Настолько уверен, что стал играть с удвоенным азартом и проиграл остальные деньги. Пришлось продать драгоценности моей матери, а затем и землю, которая ей досталась в наследство от родителей. И деньги, которые дали им на жизнь братья моей матери. Последний раз он заключил пари на то, в какой день ударит мороз. И проиграл весь урожай сахарного тростника со своей плантации. Он проиграл бы и саму плантацию, хотя она и так была заложена, и собственную честь, но у него оставалось еще кое-что, что можно было продать. Мой муж выплатил все долги моего отца. Он же выкупил плантацию из-под закладной. Это было его свадебным подарком – за то, что отец отдал ему меня.

Когда меня просватали, мне уже исполнилось шестнадцать, и шкатулка к тому времени была моей. Но мать попросила моего разрешения заменить предметы в ней, вместо кусочка золотой паутины она положила этот талисман. По ее словам, магнит представлял собой куда большую ценность. Увидев, в каком я была отчаянии, отец поклялся матери, что никогда больше не сядет за игорный стол.

Разумеется, она поверила ему. Она верила ему всегда. По ее убеждению, во всем был виноват талисман, а не отец. Потому что она любила его.

Через два месяца после моей свадьбы, отец проиграл в карты плантацию. Он вышел из игорного дома и застрелился. Я узнала об этом лишь много лет спустя. После его смерти друзья сообща выкупили плантацию, устроив дело так, будто отец был убит на дуэли с американцем, который чем-то затронул честь моей матери. Она так и не узнала правды. И последние пятнадцать лет пребывала в счастливой уверенности, что их брак был освящен великой любовью. А кусочек золотой паутины пошел на оплату похорон моего отца.

Мэри взяла ладонь бабушки в свои:

– Мне очень жаль, Memere. Это грустная история.

В ответ Анна-Мари Сазерак сжала руку внучки.

– Но очень романтическая, надо это признать. А романтика – вино, которое ударяет в голову. Любовь, которую испытывали друг к другу мои родители, превратилась для меня в мечту. Я завидовала их счастью и жаждала такой же любви для себя.

Поэтому я была так несчастна, когда отец выдал меня замуж за Жюля Сазерака. Ведь я была молодой, а Жюль – старым, разница в возрасте между нами составляла тридцать три года! И в отличие от моего мужа, чопорного аристократа, я была натурой увлекающейся. Жюль придерживался роялистских взглядов, в свое время он бежал из революционной Франции. А все мои друзья в Новом Орлеане были бонапартистами. Я даже заложила браслеты Мари-Элен, чтобы внести свой вклад в снаряжение корабля, купленного на средства бонапартистов. Мы собирались вывезти императора с острова Святой Елены и устроить в роскошном укрытии в Новом Орлеане. – Глаза бабушки сияли оживлением. – Нужно сказать, это была довольно интересная история. На одном из островов в реке было целое пиратское королевство, во главе которого стоял Жан Лафит. А главнокомандующим у него был некто Доминик Ю, который должен был плыть капитаном на этом корабле. Мы обставили каюты корабля, а также дом на углу Шартр и Сен-Луи-стрит – тот самый, в котором собирались поселить императора, со всей возможной роскошью. – Memere хихикнула совсем по-девчоночьи. – Помню, везде были нарисованы пчелы. И на обоях, и на мебельной обивке, и на фарфоре, и на серебре. Казалось, стены дома вот-вот начнут источать мед. Мы не знали, куда деваться от этих пчел, но в этот самый момент, за три дня до отплытия, пришло известие, что император умер, и все наши труды оказались напрасными.

На внутренней крышке медальона, который я добавила к предметам, содержащимся в шкатулке, тоже выгравирована крошечная пчела. Обнаружить ее не так-то просто. Ведь вся история носила характер заговора и была окутана завесой тайны, это, кстати, придавало ей привлекательности… Ну-ка, дай мне его. Замочек с секретом.

Memere нажала где-то возле украшенной драгоценными камнями монограммы, и медальон раскрылся. На колени Анны-Мари что-то упало. Старушка издала печальный возглас. Осторожно ощупывая вокруг, она нашла упавший предмет и передала его Мэри. Это оказалась прядь запачканных кровью волос соломенного цвета.

– Помнишь, я говорила тебе, что знаю о любви больше, чем ты предполагаешь. Я храню эту прядь как воспоминание о человеке, который воплотил мою мечту о великой любви. Его звали Томом. – В ее голосе звучала нежность. – Том. Такое иностранное, американское имя. Том Миллер.

Он был американским солдатом. Рядовым солдатом-пехотинцем, но для меня с ним никто на свете не мог сравниться. Впервые я увидела его на торжественной церемонии по случаю перехода Нового Орлеана под управление американцев. Весь Новый Орлеан присутствовал на ней, хотя не было человека, который бы не относился к варварам-захватчикам без ненависти. Ведь Новый Орлеан всегда был французским городом, и все были уверены, что он останется таковым во веки веков. И неважно, что в течение долгого времени в нем хозяйничали испанцы. Они стали креолами, а значит – французами. Когда мы получили известие, что Испания вернула Новый Орлеан Франции, мы праздновали это событие целую неделю, день и ночь напролет.