Домой, в пансион вдовы О'Нил, Мэри добралась только в десятом часу. Возле дверей нервно расхаживал взад-вперед Пэдди Девлин. Увидев, что Мэри возвращается, он рванулся к ней:

– Где вы пропадали, мисс Мэри? Я чуть умом не тронулся от беспокойства.

– Занималась своими делами, мистер Девлин. – Мэри была в приподнятом настроении, довольна собой и остра на язык.

Пэдди преградил ей путь к дверям.

– Разве можно заставлять меня так нервничать? Небезопасно расхаживать по улицам в такую темень. Мне следует сопровождать вас, чтобы защитить. – Он не столько говорил, сколько бубнил себе под нос.

Мэри его вмешательство пришлось не по душе, но она понимала, что он прав. Хоть она и шла не по той стороне Эдел-стрит, где располагался бар «Домик в океане», ей все же было не по себе. Из дверей бара доносились звуки буйного веселья – пьяные песни, громкая брань, звон разбитого стекла. Никогда раньше ей не доводилось бывать на улицах ирландского квартала в столь поздний час.

Она положила руку на локоть Пэдди.

– По правде говоря, я и не заметила, что уже так поздно, – сказала она. – Я беседовала с одной очень милой женщиной о том, чтобы перейти на работу в ее ателье. Мне не очень нравится у мадам Альфанд. Кроме того, я устала. Пропустите меня, мистер Девлин. Я хочу войти.

Пэдди распахнул перед ней дверь. Мэри заметила, что он недовольно хмурится, но ей было все равно. Ничто не могло испортить ее хорошего настроения.

От Рэмпарт-стрит до лавочки озабоченной молодой женщины в доме Понтальба она промчалась почти бегом.

– Я приведу вам покупателей, – сказала она, – а вы поделитесь со мной прибылью.

Ханна Ринк пригласила Мэри наверх, в квартирку, где она жила.

– Вам придется переговорить с моим мужем. Все решения мы принимаем вместе.

Своим энтузиазмом и уверенностью Мэри без труда убедила Альберта Ринка, и они все втроем отметили светлое будущее ужином и бутылкой вина. Большую часть бутылки выпил Альберт, – у него было двойное торжество. Всего несколько часов назад он получил заказ на портрет.

– Боже мой, Микаэла, – пожаловался Вальмон, – этот парень намерен изобразить меня в полный рост и в натуральную величину.

– Дорогой мой, вовсе не обязательно, чтобы тебе нравилось его творение, – ответила баронесса. – Достаточно лишь сказать, что оно тебе нравится.

Когда Мэри на другой день пришла на работу, ее веселое настроение привлекло внимание мадемуазель Аннет, а следовательно, она стала объектом особых придирок. Мадемуазель Аннет постоянно стояла у Мэри над душой, критиковала, издевалась и давала самые скучные задания. Но Мэри это не трогало. Она сидела, покорно склонив голову над работой, скрывая улыбку, которая то и дело невольно набегала на ее лицо. На следующий день, в субботу, было примерно то же самое. Но рабочая неделя закончилась. В придачу к конверту с недельным жалованием Мэри получила пространный выговор и смиренно пообещала, что в дальнейшем все будет по-другому.

– Совсем по-другому, старая жаба! – вслух произнесла она, отойдя от мастерской на безопасное расстояние, – но теперь уж не ради тебя. Ради себя самой.

Проходящая мимо женщина ответила ей гневным взглядом. Мэри этого даже не заметила. Она была погружена в свои планы.

«Завтра первое декабря, – думала она. – Значит, остается три месяца светского сезона. Возможно, даже три с половиной. Надо выяснить, когда в новом году Пасха, и подсчитать, когда начинается Великий пост».

Мэри резко остановилась и замерла посреди толпы на оживленной Кэнал-стрит. Она вдруг осознала, что, думая о делах, вспомнила о Пасхе не как о святейшем дне в году, а как о точке отсчета рабочих дней. «И завтрашнего дня я тоже ждала, строила планы, даже не вспомнив, что завтра воскресенье. Божий день. Я становлюсь язычницей».

Она вновь зашагала – так же резко, как и остановилась, и скорость ее шага все возрастала. Нужно пойти в собор Святого Патрика, к исповеди. Непременно надо покаяться в своем пренебрежении духовным и помолиться о помощи в борьбе с искушениями Мамоны.

Священник, выслушавший исповедь Мэри, благословил ее и наложил епитимью – трижды прочесть «Отче наш». Это привело ее в полное замешательство.

– В школе мне приходилось по десять раз читать молитву за такой грех, как мысли о завтраке во время заутрени, – призналась она Луизе. – Я ничего не понимаю.

Луиза даже рассердилась:

– Ты больше не в монастыре. В таком месте, где пьянство, убийство и богохульство – обычное дело, твои грехи ничего не стоят. Со мной бы он поступил куда круче, если бы я когда-нибудь собралась с духом и пошла исповедаться. Я тоже собираюсь сменить работу, но совсем не так, как ты. Я прекращаю играть на фортепьяно для мистера Бэссингтона и вместо этого буду жить с ним во грехе.

– Луиза, но ведь нельзя же!

– Я пока и не буду. Придется подождать, пока в очередной раз не приедет и снова не уедет мой брат. Иначе он все узнает и изобьет меня до полусмерти, а мистера Бэссингтона может и убить. Сразу после Рождества брат отправляется в Калифорнию искать золото. Вот тогда меня никто не остановит.

Мэри не сомневалась, что до Рождества Луиза опомнится. Она внушала себе, что Луиза говорила такие неслыханные вещи лишь потому, что был субботний вечер, а у нее не было денег на билет в оперу. Мэри с удовольствием дала бы Луизе денег из своего конверта с жалованием. Но для осуществления своих планов ей нужно было все до последнего цента.

К тому же ей была дорога каждая минута. Пэдди Девлин сильно расстроился, когда она сказала ему, что в воскресенье после мессы будет занята весь день. Он-то ждал, что они проведут выходной вместе.

– Мы могли бы съездить на конке в Кэрролтон, – сказал он. – Я слыхал, что там чудесный парк, а ехать-то туда меньше часа.

– Даже если бы и десять минут, у меня все равно не будет времени. Я и ужинать не приду. Ну, не будьте таким мрачным, мистер Девлин. Все равно для прогулок в парке слишком холодно. Вот когда придет весна, я с удовольствием поеду с вами. И скорее всего, тогда я буду свободна по воскресеньям.

Про себя она добавила: «К сожалению». Ведь весной кончается сезон.

В воскресенье небо было высоким, безоблачно синим, а погода стояла такая теплая, что Мэри пожалела, что надела шерстяное платье. Она надеялась, Пэдди Девлин не скажет, что погода замечательная для прогулки в далеком парке.

Он этого не сказал, впрочем, он вообще ничего не сказал. Он сходил с Мэри в церковь, поклонился ей и попрощался, как только закончилась служба и они вышли из церкви.

– Дуйся сколько угодно, – расставшись с ним, прошептала Мэри. Затем радужные перспективы этого дня заставили ее начисто забыть о Пэдди. Она почувствовала, что может вновь управлять собственной жизнью после долгой зависимости от прихотей судьбы и других людей. Это было приятное чувство.

Но спустя пять минут после того, как Мэри переступила порог дома на Рэмпарт-стрит, Сесиль Дюлак начисто лишила ее этого ощущения.

– Вы собираетесь шесть дней в неделю работать на Альфанд, а по вечерам и воскресеньям на Ринков? Это нелепо.

Мэри сердито и страстно защищала свой замысел. Он вовсе не нелеп. Она молода и сильна и вполне справится. У Ханны Ринк нет денег, чтобы купить все необходимое для начала работы, но сбережения Мэри и дополнительные взносы из ее жалования покроют издержки на то первое платье, что она сошьет для Сесиль. На полученную прибыль можно будет купить материал для второго платья, и так далее. Через месяц-полтора, если все пойдет хорошо, Мэри сможет уйти от мадам Альфанд и перейти к Ханне Ринк на полный рабочий день.

– Через месяц-полтора, – сказала Сесиль, – вы либо умрете, либо так загоните себя, что от вашей работы не будет никакого толку. Я скажу вам, что надо делать.

Спустя два часа Мэри отправилась в короткий путь до дома Понтальба. В голове у нее шумело. Она несла Ханне Ринк кожаный мешочек, полный золотых монет, и новость, что теперь у их заведения есть тайный партнер – Сесиль Дюлак. Теперь Мэри не нужно было возвращаться к мадам Альфанд.