– Мы попробуем разные прически, – заявила она Берте, – пока не найдем лучшую. И еще я напомажу ей волосы, чтобы лучше блестели.

Она не обходила вниманием и Берту с Мэри. Следуя ее указаниям, Берта велела сварить и охладить крепкий черный кофе. Царица вуду добавила к кофе какой-то темный порошок – «для прочности окраски, мадам»– и ополаскивала Берте голову до тех пор, пока ее седые пряди не слились с черными.

Мэри она сделала массаж, от которого у той во всем теле наступил блаженный покой. Мари Лаво окунула сильные, гибкие пальцы в баночку с густой зеленой мазью и втирала ее ей в голову до тех пор, пока мазь не впиталась. «От этого, зелль, волосы станут гуще и крепче, – тихо сказала она. – У вас мягкие волосы, как у младенца». Втирая мазь, она непрерывно что-то бормотала. Слова она выговаривала нечетко, к тому же Мэри не понимала языка.

Дни пролетали быстро, и вдруг настал вторник.

– Сегодня мы никуда не пойдем, – объявила Берта. – Жанне нужно отдохнуть. В опере она должна быть бодрой и без теней под глазами.

Мэри почувствовала облегчение. Ей было немного не по себе. Желудок бунтовал при одном упоминании о еде, и она чувствовала непонятную слабость – даже ходить было тяжело. «Должно быть, перевозбудилась», – подумала она и занялась последней незаконченной вышивкой на платье. Ей пришлось поднести платье к самим глазам – все, на что она смотрела, слегка расплывалось по краям.

Утопающая в ярком солнечном свете кухня дома на Сент-Энн-стрит благоухала специями. Огромный черный котел медленно кипел в большом очаге. От него исходили смешанные запахи нежного крабьего мяса, острой приправы и риса. За тщательно надраенным столом в самом дальнем углу Мари Лаво, напевая, толкла мраморным пестиком в мраморной ступе листья и ягоды. Она улыбалась.

Через пять дней молодая американка умрет. Снадобье действует быстрее, чем ожидалось. Улыбка Мари перешла в смех, когда она подумала о золотых монетах в тайнике под полом. Эта идиотка Сазерак заплатила в десять раз больше обычного. Мари назначила такую цену, чтобы наказать ее за то, что пошла к посреднику, а не обратилась к ней напрямую. И еще за высокомерие. Для Мари не было большего удовольствия, чем вынуждать сильных мира сего подчиняться ее высшим силам.

Убедить Куртенэ-мать нанять ее еще на неделю не составит никакого труда. Мари знала все про светские сезоны. Уже сейчас в дом на Эспланада-авеню наверняка доставлено не меньше дюжины приглашений на балы, ужины, музыкальные вечера. Дочь захочет побывать на каждом, а мать будет только рада дать дочери все, что та захочет. Крайне сомнительно, чтобы смерть подруги удержала Жанну от светских развлечений. Мари хорошо знала девиц этого типа.

Но у девчонки и вправду красивые волосы. Крепкие, мягкие, как шелк, приятные на ощупь – Мари держала их в руках. Возможно, ей предстоит укладывать их в течение всего сезона. А тем, что под волосами, нет никакой необходимости восторгаться – когда делаешь прическу.

Она не задумывалась, нравственно ли то, что она делает. Она была профессионалкой, умелой, знающей тайны растений и минералов и кое-что еще. Все это сотнями лет переходило от одной царицы вуду к ее преемнице. Люди платят за ее знания, и излечивает она куда больше народу, чем калечит. Ей было все равно. Ее тайны были источником ее могущества. А все прочее значения не имеет.

Она бережно соскребла порошок в банку со скисшим молоком и принялась мешать, пока не получилась похожая на крем масса. Закрыв банку, она тщательно вымыла ступку, пестик и ложку. Потом вымыла руки сильнодействующим мылом и жесткой щеткой, вытерла их чистейшим куском белой ткани и окунула в прозрачный раствор, который закрывает поры на коже, не давая яду попасть в кровь.

Была половина четвертого. Пора идти. Опера начинается в шесть, а дебютантка должна быть выставлена напоказ в своей ложе задолго до того, как в зале погасят свет.

Она уложит девчонке волосы не очень плотными колечками над ушами, на две стороны. Тогда полностью откроется красивая длинная шея. Мари положила в свою ситцевую сумку две пары щипцов, добавив флакон масла, пахнущего гардениями, – сойдет за приворотное зелье, которое так просила девчонка. Она в него поверит, и от этой веры оно сработает. По крайней мере настолько, насколько нужно. В последнюю очередь Мари положила в специальный отдельный карман банку со смертоносной мазью. Собрав волосы в пучок на макушке, она привычным движением повязала сверху ярко-красный тиньон. Пальцы ее уложили на платке семь углов; затем она вышла из дому и гордо зашагала к особняку Куртенэ. Она шла танцующей походкой. Открытие сезона в опере – это всегда так увлекательно. У нее, как и в другие годы, было зарезервировано место. Сегодня будут давать «Любовный напиток». Мари Лаво предпочитала Доницетти всем прочим композиторам.

В вечер открытия сезона вдоль Орлеан-стрит, где находился оперный театр, выстроилась цепочка экипажей длиной в целый квартал. Обычно люди ходили в оперу, как и в любое другое место, пешком. Во французском квартале все поблизости, а перемещаться по узким улочкам удобнее на ногах.

Но в день открытия сезона имелись особые причины воспользоваться экипажем. Дебютантки опасались запачкать белые платья на грязных, пыльных улицах; даже престарелые и больные не желали пропускать первое представление. Дамы надевали самые изысканные и дорогие украшения и очень нервничали – ведь в темных закоулках могли таиться воры. Зрители прибывали за сто миль со всей округи и, добираясь в оперу, затаившуюся на глухой улочке позади соборного сада, вынуждены были полагаться на наемных извозчиков. Американцы, которые любили оперу или мечтали об успехе в обществе, приезжали из предместья, где они обитали, преодолевая довольно большое расстояние до Старой площади.

Те же, кто шел, по обыкновению, пешком, качали головами при виде шумного хаоса, привычно перешагивая или обходя кучки конского навоза и поздравляя себя с тем, что уж они-то не пропустят увертюры.

В карете Куртенэ Жанна была близка к истерике. А Берта безуспешно пыталась скрыть свою нервозность.

– Папа, давай выйдем и пойдем пешком, – молила Жанна. – Ведь тут так близко, а мы совсем не продвигаемся. Если мы опоздаем, я этого не перенесу.

– Сиди спокойно, Жанна, – сказал отец. – Для твоего парадного выхода времени более чем достаточно. Берта, прекрати дергаться. Ведешь себя не лучше Жанны.

Жанна зарыдала.

– О cherie,[19] не плачь! – горестно возопила Берта. – У тебя будут полоски на щеках, и тогда все узнают, что я разрешила тебе припудриться. Подожди-ка, у меня где-то под рукой носовой платок.

– Возьмите мой, мадам, – сказала Мэри. – Держи, Жанна. Смотри, мы же едем! Так что не плачь, ты ведь не хочешь, чтобы у тебя покраснели глаза.

Разочек всхлипнув, Жанна перестала плакать.

– Смотри, мама, – сказала она. – Вот еще одну девушку вывозят в свет. Вон там, видишь, выходит из кареты перед нами. У нее букет в руках, и она вся в белом. Кто это?

– Жанна, не высовывайся так из окна. Веди себя как подобает леди. – Берта и сама украдкой выглянула. – Это Катрин Демулен. Господи Боже, я-то думала, что ее дебют был уже много лет назад. Ее отец, поди, просто не хотел раскошелиться. Такой скряга!

– Берта, – прорычал Карлос, – не забивай Жанне голову сплетнями. Она же может повторить на людях.

– Ей-Богу, Карлос, теперь она много такого услышит. У нас уже несколько десятков приглашений. Сезон, похоже, будет просто замечательный… А-а, вот и приехали. Теперь, Жанна, не забудь, что сначала надо подождать, пока не сойдет отец. Потом он подаст мне руку и спущусь я, а только потом ты. Букет держи в левой руке, а правой возьми папу под руку. Осторожней, не запутай ленты. И не глазей по сторонам. Можешь слегка стрельнуть глазками, но главное – смотри под ноги. Ступеньки очень узкие и коварные.