Мэри не могла устоять перед искушением. Она направилась в студию Альберта Ринка под предлогом, что не разобрала какую-то деталь в эскизе платья, над которым трудилась.

Когда Альберт объяснил ей эту деталь, она стала рассматривать портрет Вэла, хотя пока на нем еще ничего нельзя было разобрать, кроме наброска коричневого сюртука и нескольких дюймов галстука.

– Мэри, ты слышала хоть слово из того, что я сказал?

– Да, Альберт. Спасибо тебе большое. – Мэри взяла набросок и поспешила вниз, напевая про себя. Ей не нужен был портрет, даже законченный. Выражение лица Вэла, каждый его жест отчетливо отпечатались в ее сознании.

Завтра она снова увидит его. Ханна пообещала, что они с Альбертом поедут в Бенисон как «сопровождающие лица». Никаких проблем не возникнет – они давно уже решили, что магазин будет закрыт и в сочельник, и в Рождество.

Опершись о колонну из фальшивого мрамора, Вэл предался своим мыслям, пока Альберт Ринк писал и говорил. Главным образом он размышлял о предстоящей поездке в Чарлстон. Как проявит себя судно, будет ли благоприятна погода и спокойно море, хватит ли провизии? Он почти не воспринимал слова Альберта.

Пока тот не сказал, с каким нетерпением он и его жена ждут возможности посетить плантацию Сен-Бревэна. Тут Вэл очнулся. Надо же, эта плутовка Мэри Макалистер и вправду нашла себе провожатых. Сначала Вэла это рассердило, затем позабавило и, наконец, понравилось. Ему казалось, что он понимает игру, которую она ведет, а игры ему и самому нравились. Значит, придется перехитрить ее, чтобы забраться к ней в постель, совратить, как если бы она и впрямь была той невинной девицей, которой прикидывалась. Ну до чего умна! Достойное сопротивление – это как раз то, что он любил больше всего на свете.

И внезапно ему страстно захотелось увидеть Мэри Макалистер.

День выдался теплый, даже теплее предыдущего. Солнце ярко светило в безоблачном небе. Мэри и Ханна взяли с собой парасольки, чтобы прикрыть лица от солнца. Зонтики у них были веселенькие, из розового шелка, в рюшечках. Солнце лишь чуточку пробивалось сквозь шелк и высвечивало лица хозяек самым лестным образом. Мужчины и не подозревали, что Мэри всю ночь не спала, нашивая шелк на старые зонтичные каркасы, которые нашла у старьевщика на рынке. Без парасольки ей пришлось бы надеть вуаль, как и поступало большинство женщин в Новом Орлеане. Но тогда она не смогла бы разглядеть все как следует. А ей не хотелось упустить ни одной мелочи в день, который она проведет с Вальмоном.

В карете они с Ханной сидели напротив Вэла и Альберта. Поскольку погода стояла прекрасная, Вэл нанял открытое ландо. Две лошади в хорошем темпе везли их по дороге, тянущейся вдоль реки. Слева перед пассажирами открывался вид на реку и на пароходы, неспешно плывущие вверх по течению. На дороге два небольших экипажа состязались в скорости. По команде Вэла кучер подстегнул лошадей, и ландо присоединилось к гонке.

Затем дорога стала неровной, и им пришлось сойти с дистанции. Ханна принялась обмахиваться платком.

– Я не привыкла к таким волнениям, – сказала она. Щеки у Мэри стали пунцовыми, а золотые искорки в глазах засверкали особенно ярко.

Свернув с дороги, они проехали несколько миль вдоль болота. Необходимость в зонтиках отпала. Высокие кипарисы, обросшие густым испанским мхом, загораживали солнце. Оно проглядывало лишь в широких окошках черной болотной воды, превращая их в яркие зеркала, в холодных глубинах которых блестел теплый солнечный шар.

На обочине узкой тенистой дороги вдруг ожила длинная колода и с головокружительной быстротой рухнула в черную болотную воду.

Ханна взвизгнула. А Мэри выгнула шею, чтобы увидеть, как аллигатор вынырнет. Вэл наблюдал за ними с едва заметной улыбкой.

Вскоре они оказались на широкой аллее, окаймленной раскидистыми дубами. Навстречу им выбежал десяток громко вопящих негритят. Дети бежали вровень с экипажем, размахивая руками и смеясь. Путешественники прибыли в Бенисон.

Плантация не только соответствовала ожиданиям Мэри, но и намного превосходила их. Высокие белые колонны особняка поддерживали крутую крышу над широкой выложенной плиткой галереей первого этажа и побеленным чугунным балконом, опоясывавшим второй этаж. Холл был выложен мрамором. Персидский ковер, словно сплетенный из драгоценных нитей, окрашивал в теплые тона прохладный камень.

Дворецкий принял шляпы, трости и зонтики и спросил Вэла, куда подавать кофе.

– Во внутренний дворик, – сказал Вэл. – А потом мы перед обедом сходим на конюшню, если дамы не против.

Ханна и Мэри дружно согласились. Горничная спросила, не угодно ли им освежиться, и провела в гардеробную, оборудованную всем необходимым. Ханна в полном изумлении смотрела на душистое мыло, кувшины с горячей и холодной водой, плотные льняные полотенца, флаконы с одеколоном, резной и расписной гигиенический стул.

– Боже мой, Мэри! – прошептала она. – Это прямо дворец!

Мэри улыбнулась. «Где же еще жить принцу, как не во дворце?» – подумала она и испугалась, что все это ей только снится. С каждой минутой происходящее все более походило на волшебный сон.

Они выпили кофе с бутербродами и печеньем за столиком в тени магнолии. Она сидела возле Вэла на чугунной скамеечке – так близко, что, когда он поднимал чашку, его локоть касался ее плеча.

Они прошли по аллее магнолий в пурпурном цвету до конюшни. Вальмон держал ее под руку – дорожку пересекали корни деревьев, и легко было споткнуться.

Он постоянно находился рядом, и сердце у Мэри гулко билось, а дыхание замирало.

Когда грум вывел во двор возле конюшни громадного белого жеребца, Вэл отошел от нее, чтобы внимательно осмотреть ноги и копыта Снежного Облака. Короткая отлучка Вэла породила у Мэри чувство облегчения – и горькой утраты. Она медленно дышала полной грудью. Сердце ее радовалось при виде его прекрасной темноволосой головы рядом с ослепительно белым конем.

Ханна и Альберт переговаривались. Возможно, они обращались и к ней, но Мэри их не слышала. Она слышала лишь, как ветер с реки шуршит листвой наверху. Шум этот был подобен музыке, а в ответ доносилось птичье пение – серенада прекрасному дню, красоте жизни и любви.

«И как они могут есть? – изумлялась Мэри. – Кусать, жевать, глотать, разговаривать, будто это какой-нибудь заурядный обед?» Она водила вилкой по тарелке, гоняя с места на место пряный местный плов джамбалайа и переводя взгляд то на лицо Вэла, то на портреты, которыми были увешаны стены столовой. Она искала сходство, завидуя этим давно ушедшим из жизни Сен-Бревэнам, ведь они имели к Вэлу непосредственное отношение.

– У вас есть замечательные полотна, – сказал Альберт. – Мне даже неловко, что я пытаюсь писать ваш портрет.

Вэл засмеялся:

– Мистер Ринк, только не изображайте меня таким букой, как мои предки, и этого будет достаточно. А вы замечали, что чем больше человек похож на пирата, тем благочестивее он выглядит на портрете? У Сен-Бревэнов долгая и незаурядная история грабежей и разбоев, начиная с Первого крестового похода. Авантюристы – все как один.

– А вы тоже авантюрист, мистер Сен-Бревэн? – спросила Ханна.

Вэл на мгновение посерьезнел, затем вновь улыбнулся:

– Некоторые считают именно так, миссис Ринк. Они в ужасе от сумм, которые я поставил на Снежное Облако. Признаюсь, мне нравится риск и даже немного опасности. Пока что мне везло.

Альберт по-прежнему переживал за портрет Вэла. Он повторил свои опасения, что его произведение не будет соответствовать уровню портретов, висящих на стенах.

Вэл снова постарался успокоить его, но Альберт все нервничал.

Наконец Ханна прервала мужа:

– Альберт, будь же благоразумен! Может быть, то, что делаешь ты, и нравится тебе меньше, чем работы этих художников. – Ханна показала на портреты. – Но, будь уверен, они точно так же относились к своим работам. Ведь на этих стенах нет ни одного Гейнсборо, да, мистер Сен-Бревэн? Альберт говорит, что нет портретиста лучше Гейнсборо.