Все было готово – не было только лошади, которая смогла бы выиграть скачки. А ему непременно нужно было иметь лошадь-победителя или, по крайней мере, серьезного претендента на победу, а то многие начнут недоумевать, зачем он так потратился на поездку в Чарлстон. И в Новом Орлеане было три ипподрома, где можно было насладиться всеми прелестями бегов и выставить любую лошадь. Ему необходимо было заполучить чемпиона, прежде чем «Бенисон» поднимет якорь. А тут как раз выставили на продажу Снежное Облако, и все встало на свои места. Когда в рождественский день «Бенисон» прибудет на плантацию, отделанные панелями стены кают раскроют, и за ними обнаружатся узкие тайнички, в которых спрячутся сорок женщин и детей. Полы в стойлах поднимут, там хватит места для пятидесяти мужчин. Когда рассветет, эти пространства будут заполнены, стены и полы поставлены на место, на борт принят груз. Судно уйдет с первыми лучами солнца. Жокей Вэла и грумы будут прохлаждаться в своих каютах, стреноженные лошади стоять в стойлах, прямо на соломе, прикрывающей фальшивые полы.
Когда «Бенисон» выйдет из устья реки в Мексиканский залив, контрабандные пассажиры смогут выйти. Они расположатся на запасных койках и в гамаках, которые без труда можно подвесить в чрезмерно просторном трюме и в роскошных каютах, питаться будут запасенным с избытком провиантом и дышать воздухом свободы.
Перед входом в чарлстонскую гавань, разгрузкой лошадей и спуском на берег хозяина и свиты, состоящей при лошадях, беглецов снова спрячут. Затем капитан выйдет в море в «коммерческий каботажный рейс», а Вэл будет предаваться всем наслаждениям светского сезона в Чарлстоне.
Если идти под паром и парусами, судну как раз хватит времени, чтобы выгрузить бывших рабов в Канаде и вернуться в Чарлстон до того, как любопытные начнут строить догадки, почему Сен-Бревэн злоупотребляет гостеприимством чарлстонцев и никак не возвращается домой.
Все же что-то может сорваться. Какие-нибудь бдительные чиновники могут подняться на борт и обыскать судно – и это может произойти в любой момент тысячемильного маршрута, когда бывшие рабы будут находится вне тайников. Зимние шторма могут сбить судно с курса и задержать его. Оно может напороться на рифы возле коварных берегов Флориды. Может разразиться эпидемия или паника.
Если обнаружится истина, всех находящихся на борту ждут всевозможные кары – от штрафа и конфискации имущества до тюремного заключения, а в определенных округах и смертной казни.
Но если все получится, то судно и лошадей из Бенисона ожидают новые скачки и новые «коммерческие рейсы». Каждый год можно будет давать свободу сотням мужчин, женщин, детей.
Рождественским утром 1850 года, ровно в пять часов, Вальмон Сен-Бревэн стоял на береговом валу рядом с Неемией, своим дворецким и единомышленником. На них были темные плащи, прикрывавшие от холодного дождя и яркого лунного света, когда дождь утихал. В руках они держали затемненные фонари, которые посылали едва заметные сигналы в направлении реки. Оба молчали. По воде звук разносится на огромные расстояния.
Первым услышал плеск весел Неемия. Он тронул Вэла за рукав. Они перекинули через насыпь веревки. Спустя несколько минут из освещенных луной клубов тумана, висящих над водой, показался небольшой ялик. В нем был один человек. Поймав одну из веревок, человек обвязал ее вокруг планки на носу ялика. Двигаясь быстро и бесшумно, человек передал ожидающим весла, а затем небольшой черный саквояж. Закрепив вторую веревку на корме и ухватившись за нее, он вскарабкался по насыпи туда, где стояли Вэл и Неемия. Потом, пожав им руки, шагнул в сторону, а они подняли легкий ялик, перетащили его через вал и унесли подальше от реки.
Никто не произнес ни слова, пока все не пересекли лужайку и не вошли в дом. Они расположились в библиотеке. Окна там были плотно зашторены, и комната освещалась лампой.
– С Рождеством Христовым вас, отче, – сказал Вэл.
– И вас, – ответил отец Илэр. В этом предприятии Вэла священник был самым деятельным и опытным партнером.
Он снял плащ, умыл лицо и руки в чаше, заранее приготовленной на столе, открыл саквояж, вынул шарф, сложенный сверху, и обмотал его вокруг шеи. Потом закрыл чемодан и показал, что готов.
Вэл провел его в потайные комнаты, где скрывались беглые рабы. Он ждал снаружи, пока священник выслушивал исповеди и причащал рабов-католиков и молился с теми, кто католиком не был. Каждому он давал божье благословение и небольшую ладанку с изображением святого Христофора, которую нужно было иметь в пути. Стремление к свободе не ведает религиозных различий.
Когда отец Илэр посетил последнее из тайных убежищ, солнце встало, и рабы из Бенисона, решившие отправиться в Канаду, были собраны возле часовни. Один за другим они заходили в часовню, где исповедовались и получали отпущение грехов. Затем к ним присоединились остальные жители Бенисона, и отец Илэр отслужил особую благодарственную мессу, в которой соединились торжество Рождества Христова и радость второго рождения тех, кто отправлялся в плавание, – рождения новых, свободных людей.
После мессы все с песнями направились во дворик при часовне. Слезы счастья и восторга текли по лицам. Здесь Вэл оставил их, давая возможность сказать друг другу все, что говорят перед расставанием. Вытирая глаза, он пошел в дом, принял ванну, побрился, напомадил волосы и надел самую роскошную, почти фатовскую кружевную рубашку, сюртук и брюки, обшитые бахромой. Времени оставалось только на то, чтобы выпить с отцом Илэром кофе и «огненной воды», а затем пора было садиться в экипаж, где ворохом лежали свежесрезанные цветы, и отправляться в город – с рождественскими визитами к родственникам и на семейный обед. Он постарается сделать так, чтобы Сен-Бревэна, элегантного денди и мота, заметили на каждой улице Нового Орлеана.
Сесиль Дюлак заметила Вэла, когда колеса его экипажа прогрохотали по Рэмпарт-стрит. Она улыбнулась про себя. Обычно те, кто едет с плантаций, расположенных выше по реке, приезжают другим путем. Она не сомневалась – он не сможет долго избегать ее.
На Эспланада-авеню Жанна Куртенэ выглянула из окна спальни и, завидев экипаж Вэла, разрыдалась. Берта обняла свое единственное чадо и тоже расплакалась. Сегодня к ним на семейный обед придет американец, Уилл Грэм. Карлос объявит о помолвке и представит жениха всем дядюшкам, тетушкам и прочей родне.
На Ройал-стрит Вэл коснулся полей своей высокой меховой шляпы золотым набалдашником трости, приветствуя своего друга и банкира Жюльена Сазерака. Жюльен кивнул и принужденно улыбнулся. Он с самым неприятным чувством ожидал семейного обеда в доме матери. Мать будет как всегда хмурой и мрачной, а братья и сестры начнут донимать его требованиями, чтобы он, как старший брат, предпринял что-нибудь в отношении дома, который с каждым годом ветшает все сильнее. Потом жена станет жаловаться на детей, а заодно на жен и детей его братьев. Будет настаивать, чтобы он изменил семейную традицию и чтобы все собирались на рождественский обед у них. В доме его матери слишком тоскливо. И даже страшно – безумие его сестры Селест день ото дня заметнее.
Вэл оставил цветы для баронессы де Понтальба. На ленте, скрепляющей букет, стояла такая же ажурная монограмма «АП», как и на балконах ее домов. В центре букета, оставленного на провисающей калитке домика Мари Лаво, торчала записка. В букетах, которые он оставил теткам и кузинам с улиц Конде, Тулуз, Бурбон, Орлеан, Конти, Дюмэн, Урсулинской и Госпитальной, находились миниатюрные позолоченные ясельки с глазурованным младенцем Иисусом. Он велел кучеру проехать вдоль Кэнал-стрит и объехать кругом респектабельную часть американского квартала. Затем, мчась во весь опор, успел вернуться во французский квартал, в старый дом на углу Шартр-стрит и Сен-Филипп, где его бабушка по материнской линии помыкала всей семьей, не вставая с обтянутого парчой кресла-каталки. Самый большой и самый красивый букет предназначался для нее. В нем была спрятана большая жестянка ее любимого нюхательного табака.
