Мэри почувствовала, как краснеет от этого демонстративного пренебрежения, но затем улыбнулась про себя. Карлос Куртенэ ей больше не страшен, а утрата дружбы Жанны и Филиппа особого значения не имела. Она была так счастлива, что подобные мелочи не беспокоили ее. Через какой-нибудь месяц-полтора Вэл вернется.

Толпа возле частокола зашевелилась. Танцы и барабанный бой стихли. Мэри протиснулась на свое прежнее место. Ей было интересно, чем вызвана такая перемена.

К центру площади шла женщина. Рабы расступались, пропуская ее, словно королеву. Осанка и поступь женщины были торжественны и царственны, а платье определенно было не с плеча белой женщины. По всей площади Конго разносилось шуршание ее синих шелковых юбок. Платье сидело на ее статной и женственной фигуре так, словно было сшито в лучшем парижском доме специально для нее. На ней были браслеты и серьги с бриллиантами и рубинами, по кольцу на каждом пальце, драгоценностей хватило бы на то, чтобы выкупить плененную королеву.

– Это Мари Лаво, царица вуду, – услышала Мэри. Она дотронулась до своей незамысловато уложенной косы. Она и представить себе не могла, что ее самые заурядные темно-каштановые волосы когда-то укладывала столь примечательная женщина.

– Мэри, ты идешь или нет? – Альберт стоял позади нее.

– Иду. – Она отвернулась от забора в тот самый момент, когда танец и барабанная дробь разразились с новой силой.

На другое утро, в тот самый момент, когда Ханна открывала двери, в магазин вбежала Жанна. Мэри снимала с прилавков муслиновые чехлы.

– Мэй-Ри! – воскликнула Жанна. – Я так хотела поговорить с тобой вчера, но папа не дал мне. Я велела Миранде пойти сегодня со мной. Все думают, что сейчас я у этой ужасной мадам Альфанд, примеряю свадебное платье, но только придется ей подождать. Ой, Мэй-Ри, видела бы ты это платье! Такой красивой невесты, как я, еще не было на свете. Фата, естественно, кружевная и такая длинная, что, боюсь, не поместится в соборе…

«Жанна нисколько не меняется, – подумала Мэри. – Такая же непревзойденная болтушка».

Жанна продемонстрировала Мэри свое кольцо невесты с огромным сапфиром, окаймленным бриллиантами, и описала диадему из бриллиантов с сапфирами, которую подарит ей на свадьбу мистер Грэм.

– Он кошмарно старый, – весело сказала она, – но будет делать все, что я захочу, это уже и сейчас заметно.

Он уверил Жанну, что не придется переезжать в американскую часть города, если только ей самой не захочется. Он купил дом на Эспланада-авеню, всего в квартале от Куртенэ. Сейчас Берта занимается отделкой и обстановкой этого дома. И еще муштрует рабов. Если Жанне захочется оставить у себя Миранду, родители подарят ей эту горничную в числе других подарков. Но ей бы хотелось, пожалуй, завести новую горничную, которая не будет бранить ее, как ребенка, – ведь она теперь станет замужней женщиной, живущей своим домом. И еще у нее будет карета. И коттедж у озера. И ложа в опере.

Миранда постучала в окошко. Жанна схватила Мэри за руку и призналась, зачем, собственно, она зашла.

– Мэй-Ри, говорят, тот художник, который живет здесь наверху, пишет портрет с Вальмона. Это ведь так, да? Ой, Мэй-Ри, разреши мне взглянуть на него, умоляю! Если я не увижу его до свадьбы хотя бы разочек, просто умру. А он в отъезде! – Прекрасные молящие глаза Жанны были полны слез. Мэри провела ее в студию.

Альберта не было, и это обрадовало Мэри.

– Вовсе не похож, – сказала Жанна и добавила: – Но я притворюсь, будто похож. Не уходить же мне ни с чем. – Она провела пальцем по нарисованному рту, коснулась ладонями того места, где должно находиться сердце. – Мэй-Ри, – тихо сказала она. – Мама с папой купили нам супружеское ложе. Его уже привезли и установили в большой гостиной. Ты знаешь наши обычаи, Мэй-Ри? После свадьбы все мы отправимся в папин дом, и там будет великолепный ужин со всевозможными деликатесами. Будет высокий торт, почти до люстры, будут играть музыканты из оперы, будут танцы. Но не для меня. Мама поднимется со мной в ту комнату, разденет меня, поможет надеть ночную рубашку, которую заказала в Париже. Она подержит лесенку, пока я заберусь в высокую, роскошную кровать от Мейяра. А потом оставит меня одну, дожидаться мистера Грэма.

Неделю, Мэй-Ри! Мы проведем в этой комнате целую неделю! Слуги будут ставить за дверью подносы с едой и питьем. Но мне никого нельзя будет видеть – никого, кроме мужа. А ему – никого, кроме меня. Не представляю, как я это вынесу. Я так мечтала, что проведу брачную неделю с Вальмоном, что он будет обнимать меня, ласкать, учить, как любить его. Тогда мне казалось, что неделя – это так мало! Теперь же она растянется на целую вечность. – Жанна посмотрела на Мэри. – Почему он не любит меня? – спросила она тихим, обиженным голосом.

Мэри, уверенной, что Вальмон любит ее, стало безумно жаль Жанну. Нет большего горя, чем нелюбовь Вальмона. Она протянула руки, и Жанна упала ей в объятия. Они плакали вдвоем, оплакивая горе Жанны.

Их разыскала Миранда, которая выдернула Жанну из объятий Мэри, вытерла ей лицо и уволокла вниз, прочь из студии.

Мэри вытерла глаза подолом юбки. Она все еще всхлипывала. Потом, глядя на плохой портрет Вэла, она постепенно успокоилась. Перед возвращением в магазин, она поцеловала кончики своих пальцев и приложила их к губам, изображенным на холсте.

– Как же мне повезло! – прошептала она. – И как же я люблю тебя!

Через неделю, в понедельник, Жанна вышла замуж. Мэри стояла в толпе, собравшейся на площади Джексона посмотреть на прибытие гостей, родственников и самих молодых. Жанна действительно оказалась невообразимо прекрасной невестой. И прежде чем закрылись двери собора, Мэри успела заметить, что фата Жанны протянулась по всему проходу.

Она удивилась, заметив в толпе Сесиль Дюлак. Ей казалось, что сердитая квартеронка будет избегать всего, что связано с Карлосом Куртенэ. Или хуже того – устроит сцену. Сесиль же, одетая в блеклое бесформенное платье и неопределенного цвета тиньон, скрадывавшие ее красоту, улыбалась.

Любопытно. Но с другой стороны, Сесиль вела себя странно с самого Рождества. Она возвращала все отчеты о доходах магазина, которые ей посылала Ханна, с краткой припиской, что у нее теперь нет времени заниматься этим. К тому же она прекратила заказывать платья.

Мэри пожала плечами и посмеялась над собой – какой, однако, она стала француженкой! На работу она вернулась вся в мечтах, переполненная воображаемыми картинами свадеб – ее собственной свадьбы, по преимуществу. Она не переставала удивляться, что Вэл остановил свой выбор на ней, хотя в мире так много женщин красивее ее, остроумнее, соблазнительнее, умнее, богаче, из известных и уважаемых семей. Она не могла понять, почему Вэл выбрал ее, но была без ума от счастья, что все вышло именно так.

Она решила рассказать ему о себе все, хотя и опасалась, что он поймет, насколько она заурядна. Она расскажет ему и о своем наследстве – пропавшей шкатулке. После вдовы О'Нил она никому об этом не рассказывала. Ей не хотелось, чтобы создалось впечатление, будто она хочет как-то выделиться или вызвать к себе жалость.

Легко было держать воспоминания при себе. Вопросы ей задавали редко, а если и задавали, то она отвечала, что никакой родни у нее нет и она сама зарабатывает на жизнь. Эти слова, а также тон, которым они произносились, отбивали охоту расспрашивать дальше.

Но Вэл имеет право знать все. К тому же ей было приятно думать о том, как он будет счастлив узнать, что она наполовину новоорлеанка, да еще и из рода «девушки с гробиком». История наследства будет ему подарком от нее.

Есть у нее и другие подарки для него. Почти всю прибыль, полученную ею от магазина, она хранила в банке. До окончания сезона эта сумма заметно увеличится. Тогда она сможет подарить ему что-нибудь особенное, замечательное, достойное его. Или, что еще лучше, попросит Альберта выступить в роли опекуна и передать Вэлу эти деньги в качестве ее приданого.