— Ну хватит уже стесняться, Санчик! — Александра, схватив бутерброд, побежала переодеваться и через несколько секунд выскочила в свитере и джинсах: стройная, подтянутая и еще красивее, чем была тогда, когда он ее встретил. — Я помню, когда мы поженились, я пришла к тебе с одной спортивной сумкой, а уезжала с двумя чемоданами! Ты же родной мне человек, у меня денег хватает, и бери, не жмись! Сашке чего-нибудь купи от себя, он любит подарки, сходите куда-нибудь с ним, в зоопарк, в кино.

Она взглянула на часы, присела к столу, съела еще один бутерброд, допила кофе, схватилась за сигарету.

— Еще десять минут, и все! Ну как там наши сосны, все такие же, нежные и певучие?

— Чего им сделается.

— А Кама зимой все так же похожа на мертвую царевну в хрустальном гробу?

Он кивнул.

— Перед тем как уехать навсегда в Голландию, я хочу заглянуть в Нижнюю Курью и прижаться щекой к моим корабельным подружкам! Не будешь возражать?

— О чем ты говоришь!

— Помнишь, я часами сидела у окна, смотрела на замерзшую Каму, на сосны, и ты, бедный, начал уже тревожиться о моем здоровье! — заулыбалась Александра.

— Помню, конечно!

— А ведь они меня и спасли! Больше того, навевали романтические картины путешествий, я мечтала, как стою на палубе большого океанского корабля и плыву далеко-далеко! Я и Голландию выбрала лишь потому, что там каналы, море, такие же сосны и похожие пейзажи. Но все равно тосковать буду. Такой красоты, как на Урале, нигде не найти, — задумчиво проговорила и погрустнела. — А красота единственное, ради чего стоит жить!

Она снова взглянула на часы, лениво потянулась и поднялась.

— Увы, увы, я должна ехать! Но ничего, когда я вернусь, мы поговорим не спеша и обо всем. Возьмем Сашку и отправимся на дачу! У Юрочки Васильевича отличная дача в лесу, зимой там потрясающе! Правда, сосны не те: короткие, кривоногие, но это неважно!

Александра бросила беглый взгляд в зеркало, удовлетворившись сделанным макияжем, подошла к Сан Санычу, положила голову ему на грудь, и ему ничего не оставалось, как ее обнять.

— Раньше я и не подозревала, что люблю тебя, — неожиданно прошептала она, заставив Смирнова смутиться. — Нет, я любила, но совсем не так. Как-то сухо, абстрактно. А потом, когда расстались, я поняла, что потеряла самого родного человека: друга, брата, наставника в каком-то смысле. Я не скучала по тебе, как по любовнику, я скучала по тебе, брату. Я же росла одна у родителей. Потом поняла, что надо начинать самостоятельную жизнь. Подруга поехала в Нижнюю Курью, и я за ней. Та устроилась парикмахером, она до этого кончила курсы, а я куда? К счастью, нашлось местечко на пищекомбинате. Пришла в общагу, сырую, обшарпанную, там в основном речники жили. Как вечер, все напиваются, а женский отсек на третьем этаже, и давай шарить по комнатам. Им изнасиловать, что высморкаться. Я жила в комнате с пятью девками, все чуть постарше меня. Их всех не по одному разу уже. А попробуй заяви! Я была в ужасе! Но ехать домой еще хуже. Там другой террор. Отец у меня старшина милиции. У него один закон: после восьми чтоб была дома. Нарушишь — выпорет, потом сидеть невозможно. А куда еще ехать, зима наставала, да и цех мне понравился, я люблю сладкое, хоть там и живи. И вдруг ты! Я готова была в первый вечер за тобой бежать. Следующие два дня жила как в лихорадке. Боялась, что ты не придешь, передумаешь, не знала, что делать. Но крепилась изо всех сил. Девки в общаге в один голос: «Да Люська по нему второй год сохнет, она его тебе не отдаст!» Я чуть не реву! Представляешь, что со мной творилось?! И вдруг ты появился, пригласил к себе!..

Она на мгновение умолкла, издала странный смешок, точно что-то еще вспомнив.

— А уж как я обрадовалась, что забеременела и не надо будет вставать в половине шестого утра и к семи ходить на работу. Можно дрыхнуть сколько влезет! И еще я была рада, что родила от тебя сына. Наш Сан Саныч такой же, как ты, трепетный и нежный. И ты ему сейчас больше нужен, чем я. Как это ни горько сознавать, но это правда. Я все время думала об этом, говорила себе: надо позвонить Сан Санычу, надо позвонить, чтоб он приехал и забрал Сашку, но рука не поднималась. Да и гордыня еще оставалась, не хотелось самой себе признаваться, что никудышная мать! Вот, Сансанечка, какие благодарные мысли о тебе постоянно живут во мне! Ну все, прощай!

— Да, слушай! — спохватился он. — Покажи хоть фотографию Сашки, я даже не знаю, какой он сейчас!

— Ой, ты знаешь, она у меня одна-единственная, в портмоне, отдать не могу!

Она вытащила небольшой снимок, девять на двенадцать, показала бывшему супругу. Александра снялась с Сашкой, сидя на тахте, на фоне большого ковра, прижимая сына к себе, как куклу. С фотографии смотрел живой, чуть вихрастый мальчуган с длинным, смирновским носом, который его тем не менее совсем не портил, и с грустными, тоскующими глазами. У Сан Саныча сжалось сердце от этого взгляда.

— Это мы у подруги фотографировались! Он похож на тебя! Такие же глаза, грустные!.. Ну все, я побежала! Больше фоток нет, потому что мужей фотографов не попадалось! — Она громко рассмеялась.

Еще через мгновение она уехала, нежно поцеловала бывшего мужа в щеку, пожелав ему радостной встречи с сыном. Александра запретила себя провожать, ушла, но тотчас вернулась: чуть не увезла с собой ключи от квартиры.

— На этот раз все, не скучай!

Проводив ее, Смирнов прошел в комнату. Большая тахта, телевизор, видеомагнитофон, музыкальный центр. Открыл платяной шкаф, забитый платьями, костюмчиками, джинсами, шубами. Столько красивых и дорогих вещей он еще не видел! Большая напольная ваза с крупными цветами. Сан Саныч сначала думал, что они искусственные, но, подойдя поближе, обнаружил, что цветы живые и даже пахнут.

На стене висела живописная картина, на которой Александра была изображена во весь рост в костюме для верховой езды девятнадцатого века и с кнутом в руках. Прядь огненно-рыжих волос выбивалась из-под шляпы. Наездница держала величественную, царскую осанку, но в глазах была разлита такая тоска, что Смирнов не мог оторвать взгляд от портрета. Если б увидел его раньше, то обязательно бы спросил, кто автор.

Он присел на тахту, пытаясь снова осмыслить всю ситуацию. Раньше он думал, что Кугель не давал телефон Александры, потому что она этого не хотела: мучилась стыдом, раскаянием, чем угодно, но не хотела с ним встречаться. Но ее сегодняшнее поведение свидетельствовало об обратном. Оказывается, она его ждала, по-своему его любит и готова отдать сына навсегда. Все так неожиданно, что он никак не может сосредоточиться. Да, завтра же отправится в Анино, заберет сына, они подружатся, он дождется Александру, а потом двинет в Нижнюю Курью. Может быть, они поедут все вместе, но его супруга долго в глуши не протянет, вернется в Москву, уедет в Голландию, а сын останется с ним.

Раньше бы такая перспектива его обрадовала, а теперь поселилась странная пустота в душе. Он вспомнил Сашу Смирнова, Нину, в чью жизнь он вторгся, подобно урагану. Как теперь быть с ними? Он же не может исчезнуть бесследно, словно его и не было. Мальчик к нему привязался, считает отцом, и Нина, кажется, не равнодушна. К тому же фотограф разбил и счастье Климова. Каким бы ни был капитан, злым, хвастливым, завистливым, но он по-своему любил Нину и имел серьезные намерения.

Сан Саныч вдруг проголодался, вернулся на кухню, сделал себе яичницу из пяти яиц с беконом и с жадностью всю съел. Это было вкусно. Смирнов открыл оливки, фаршированные анчоусами, и проглотил полбанки. Потом сделал себе еще два бутерброда с колбасой. И выпил залпом две рюмки крепкого кофейного ликера. Это немного вернуло его к жизни.

Набравшись храбрости, он позвонил Нине на работу. Но она была на переговорах. Сан Саныч перезвонил через полчаса. На этот раз Нина сама взяла трубку.

— Это я, Сан Саныч, — сказал он.

— Как вы? — обрадовалась Асеева. — Я ждала вашего звонка вчера.

— Там сложно было позвонить, у тетки, она рано ложится…