— Что вы хотите? — пропела она. — Пива, воды или чего-нибудь посущественней?

— Посущественней.

— Чего же?

— Мне нужен Павел Власов.

На лице красотки появилось разочарование.

— Его нет.

— А где он?

— Пропал.

— Как — пропал?

— Так. Я не знаю, — холодно отрезала она, почувствовав, что и без того сболтнула лишнее.

— Так куда же он пропал?

— Гражданин, если вы хотите что-то купить, то покупайте и не мешайте мне работать.

В магазин вползла старушка, и продавщица бросилась к ней как за спасательным кругом.

— Чего желаете, бабушка? У нас кефирчик есть свежий, сметана, йогурты!

Старушка потыкалась носом в витрину, но так ничего и не купила. Кравец терпеливо ждал, пока старушка уползет.

— Так куда же ваш продавец все-таки пропал? — попытавшись выдавить из себя приветливую улыбку, снова приступил к расспросам оперативник.

— Послушайте, гражданин, вы меня достали! Вася! — раздраженно крикнула она.

Из подсобки мигом вынырнул рыхлый амбал в спортивной куртке с пропитым, в оспинах, темноватым лицом, злобное выражение которого ничего хорошего не предвещало.

— Старший лейтенант Кравец, отдел убийств, — предъявив удостоверение, предупредил его сыщик, увидев, как тот решительно закатывает рукава куртки.

Вася замер, словно его прихватили с поличным. Расслабился, даже попытался улыбнуться. Казалось, еще секунда, и он даст деру. Застыла как статуя и продавщица.

— Так куда все-таки пропал ваш Власов? — повторил свой вопрос оперативник.

— А куда он пропал? — пожав плечами, прохрипел охранник. — Молодой парень, у которого одни девчонки на уме, а тут Новый год на носу. Взял да мотанул куда-то.

Кравец пожалел, что рядом нет капитана. Тот умел нахрапом брать клиента и ловко его раскалывать. А Вася явно знал что-то такое, чего не хотел открывать менту.

— Ты мне лапшу на уши не вешай, приятель, и лучше не серди! Повторяю вопрос: куда пропал Власов?! — попробовал по-климовски жестко наехать на охранника старлей и сразу же почувствовал, что у него ни черта не получается. Даже голос звучал фальшиво.

— А кто сказал, что пропал? Парень не вышел на работу, только и всего…

— Мне продавщица сказала…

— А Лидка его вообще в глаза не видела, верно, Лид? — рассмеялся охранник.

И продавщица покорно закивала.

— Ну вот! — радостно усмехнулся он. — А позавчера Власов не вышел на работу, мы вызвали Лидочку, нашего сменного продавца, только и всего. Может, парень запил, укатил на юга с бабой или вообще жениться собрался. Его проблемы, товарищ старший лейтенант, у него и выясняйте!

Кравец понял, что лопухнулся. Вася почувствовал его слабину, быстро перехватил инициативу, подсказав и своей красотке, как ей надо отвечать.

— Предъявите ваши документы, — попросил сыщик у охранника.

— А зачем? — сразу заюлил тот.

— Либо предъявляете документы, либо вам придется проехать со мной в отделение милиции. — Старлей расстегнул куртку, чтобы легче было выхватить из кобуры «макарова», и охранник тотчас разгадал этот жест.

— У меня дома паспорт, — облизнув пересохшие губы, проговорил Вася, не мигая глядя на Кравца.

Еще через секунду он рванулся к двери, которая вела из подсобки на улицу, но, подходя к магазинчику, сыщик обратил внимание на второй выход, находившийся почти рядом с основным. А потому не стал прыгать через прилавок, чтобы гнаться за Васей, а выскочил во вторую дверь одновременно с охранником. Тот кинулся во дворы, надеясь там затеряться, но лихой прытью Кравец был не обделен и в первой ближней подворотне сбил Васю с ног, заломил бугаю руки и ловко защелкнул наручники.

— Не имеешь права, мент поганый! — захрипел он. — Я ничего не сделал!

— О правах мы пощебечем с тобой в другом месте! — отпихивая охранника в сторону, проговорил старлей.

Он поднялся, вызвал по мобильному подмогу из отдела. Несколько местных дворовых пьяниц, которых Вася прикармливал, попробовали отбить своего благодетеля, видя, что мент один, да еще в штатском. Но Кравец вытащил «макарова» и дважды выстрелил в воздух, что немного отрезвило смельчаков. Когда приехали на машине его ребята, сыщик приказал Лиде закрыть магазинчик и проехать с ним для дачи показаний, оставив двух оперативников покрутиться вокруг торговой точки и собрать максимум информации.

Еще через полчаса, заполучив домашний адрес продавца Паши Власова, Кравец отправился к нему домой, но молодящаяся и кокетливая мамаша ничего толком объяснить не смогла: сын прибежал позавчера днем, около двенадцати, схватил рюкзак, запихнул туда две смены нижнего белья, несколько рубашек, пару свитеров и объявил, что он уезжает на пару недель в отпуск. В санаторий. Людмила Захаровна сама удивилась: никаких разговоров прежде об этом не заводилось, и вдруг на тебе. Она пристала к сыну с расспросами, но тот лишь отмахнулся.

— Ну что мне, с девчонкой на Новый год уединиться нельзя?! — завелся он. — Я тебе сам позвоню, где мы якорь кинем, но ты никому ничего не говори!

— Он звонил вам? — спросил оперативник.

— Пока нет, — ответила Власова. — А что случилось?

— Пока ничего.

Но в душе он уже чувствовал: случилось, случилось, и он на пороге разгадки.

Сан Саныч трясся в электричке, прислонившись лбом к вагонному стеклу, и тревога не покидала его. Утром он попытался дозвониться в Серпухов Белову, но того снова на месте не оказалось. В полдень секретарша сообщила, что Лев Валентинович ушел по делам и, вероятнее всего, на работе больше не появится. На просьбу дать ему домашний телефон заместителя директора она ответила отказом, не став сообщать фотографу и сведения об их воспитанниках. Последний разговор шел уже на повышенных тонах, и Смирнов, не выдержав, бросил трубку. Потому-то, едва Нина примчалась домой, он извинился и, несмотря на позднее время, отправился в Серпухов.

— В крайнем случае там заночую, — проговорил он.

— Если будет возможность, позвоните мне, — попросила Асеева.

Нина разволновалась, провожая его, а обнаружив, что он ничего не ел, даже обиделась, сунула две сладкие булочки с марципаном, и Сан Саныч не смог от них отказаться. Прощаясь, она нежно поцеловала его в щеку, прижалась к нему, словно провожала мужа или возлюбленного, и, покачиваясь в вагоне, Смирнов вспоминал трогательный миг их прощания. Ему опять стало казаться, что она его любит.

«А как еще можно воспринимать эту сцену? Сыграть так невозможно, значит, ее чувства искренни. Так поступила бы только влюбленная женщина… Невероятно, что она меня любит. В такое трудно поверить», — то и дело вздыхал он, и старушка, сидевшая напротив, не выдержала, отломила ему хлебца.

— На, поешь, милок, все легче станет, — ласково сказала она.

— Спасибо, — он взял хлеб, неторопливо съел.

— Сейчас и хлебушка не каждый вдоволь ест, — вздохнула старуха.

У нее было чистое, открытое лицо с тонкой кожей, красивое и вдохновенное. Сан Саныч несколько минут смотрел на нее, потом не выдержал:

— Можно я вас сфотографирую?

— Я плохо на карточках выхожу, — застеснялась она, но он вытащил «Никон» и сделал несколько снимков, обыграв ее колеблющееся светлое отражение на темном вагонном стекле.

Кадр в рамке объектива получался отменным, единственное, что его волновало, так это слабый рассеянный свет в вагоне, стиравший левую половину лица, но фотограф попробовал использовать и это обстоятельство, а потом попросил старушку изменить ракурс, повернуть голову больше к стеклу. К счастью, высокочувствительная пленка в аппарате могла прорисовывать лица и при таком слабом освещении. Когда Александра выдала ему доллары, он на следующий же день купил катушку «Кодака» с большой чувствительностью. Но для воплощения его замысла не хватало одного «бэбика», небольшого осветительного прибора, чтобы подсветить бабусю снизу, сделать черты ее лица более контрастными. Отбросив стыд, он обратился к пассажирам с просьбой дать, если у кого-то есть, фонарик. И таковых нашлось сразу двое, появились и добровольцы, которые взялись ему помочь подсветить снизу и сбоку. Рядом сидевшие пассажиры даже на это время поднялись, освободив помощникам Сан Саныча места. В купе на время образовалось нечто вроде фотосалона.