Да, ее тоже звали Саша. И тоже Смирнова. И тоже Александровна. Она была чуть выше его, примерно на полголовы. Длинноногая, стройная, с нежной улыбкой и рыжими, вьющимися, до плеч волосами.

Давно влюбленная в него Люся, его приемщица, проявщица и ученица, работавшая вместе с ним в фотографии, морщилась и, сдерживая слезы, вещала: «Стервоза она! С рыжими счастья не будет, вот увидишь! Их Петр Первый и Чайковский боялись, а в нашем городе она одна такая! Больше нет, я точно знаю!»

Сашенька, когда он ей пересказывал эти байки, радостно хохотала и хлопала в ладоши, каждый раз требуя: «Ну что там еще Люська обо мне рассказывала, выкладывай!» — и Сан Саныч, приходя на следующий день в фотографию, требовал от своей приемщицы очередных пророческих отзывов.

— Она же ведьма, это видно! У нее на левом соске черная родинка, об этом во всех книгах написано: если ведьма, то обязательно на левом соске! Проверь, если хочешь!

Сан Саныч пришел домой, проверил, и все сошлось. Саша смеялась до слез, а Смирнов никак не мог сообразить, где Люся могла видеть Александру обнаженной.

— Может быть, вы в бане встречались?

— Я не хожу в баню, ты же знаешь.

— Тогда где?

— Выкинь это из головы! Нигде!

Но он не мог выкинуть и заставил Люсю признаться во всем. Та сообщила, что об этом ей сказал гитарист Коля Солонец, с которым рыжая раньше крутила роман. Смирнов был уязвлен, но рассказывать жене об этом не стал. Фотограф ревновал ее ко всему миру, но любил еще больше. Он и Сан Санычем стал себя называть, едва познакомившись с ней. Потому что для него она всегда была Александра Александровна. Или «рыжая Александра».

Это был тот редкий случай, когда, казалось, сама судьба свела их в этом маленьком городке со странным названием Нижняя Курья. И он свято в это верил, потому что они оба сразу же влюбились друг в друга и даже не представляли себе, что смогут когда-то расстаться. Так было. И когда Александра сбежала, первое время он ждал, что она вернется, что записка всего лишь розыгрыш, шутка, жена позвонит и скажет: «Ну что, родненький, испугался?!» «Испугался», — ответит он, и она вернется.

Но она не возвращалась, хотя он терпеливо ждал, даже ходил на почту, предположив, что она забыла адрес и отправила письмо на «до востребования». Однако и там ничего не было. Над ним потешались. Люся приносила салаты, куриные котлеты, морсы и компоты, отбивные и пироги с вязигой, тайком стирала ему рубашки, любила преданно и беззаветно, никого близко к нему не подпуская, точно зная, что рано или поздно он сдастся и женится на ней. И он потихоньку сдавался. Разрешил сначала стирать его рубашки, потом оставаться у него на ночь и лечь с ним в постель, потом принести к нему свои тапочки, затеять уборку в квартире. Но через месяц взбунтовался, ибо пришел странный перевод из Москвы на две тысячи рублей, откуда непонятно, будто Александра звала его к себе. Однако кто-то из знакомых приехал из Москвы и сообщил, что Сашка улетела с новым мужем на постоянное место жительства в Австралию, а сына отдала в детдом. Тогда-то Сан Саныч собрал все свои сбережения и ринулся в Москву искать и забирать сына.

Люся в дождь бежала за вагоном и кричала: «Я буду ждать! Позвони! Приезжай быстрее!»

И вот его поиски подходили к концу. Каждый раз, когда Сан Саныч понимал, что очередной Саша Смирнов вовсе на него не похож, или встречался с его мамой, которую видел впервые, то сокрушенно вздыхал и с трудом приходил в себя. Один Денис верил, что его сын найдется, и обещал ему даже помочь выкрасть парня, если возникнут сложности. Изредка Сан Саныч сравнивал себя с Остапом Бендером, искавшим вместе с Кисой Воробьяниновым бриллианты в дюжине стульев, но каждая новая неудача приближала его к сыну, может быть, поэтому он с такой отвагой и лихостью провел последнюю съемку, приворожив к себе без исключения всех юных воспитанников.

Он приклеил на прищепках двадцать фотографий Саши Смирнова и не спеша расхаживал мимо них, вглядываясь в лицо мальчишки. Замечал вдруг родинку или особенный изгиб уха, шеи, подбородка и бежал к зеркалу сличать со своим изгибом. И если находил такой же, то подпрыгивал от радости. После двухчасовых пристальных изучений Сан Саныч пришел к выводу: да, это его сын. Контратипчик. Александра, скорее всего, вышла замуж, взяла новую фамилию, а у сына, видимо, решила не менять, собираясь уезжать за границу. Что ж, значит, Смирнов вовремя появился. Зов сердца.

На двух фотографиях за оградой детсада стоял странный субъект, напряженно наблюдая за детьми. Сан Саныч не обратил бы на него внимания, если б не дикий, почти сумасшедший взгляд, нацеленный на детей. Неизвестный был одет в темно-синее длиннополое пальто и в старую бобровую шапку.

«Больной! — тотчас определил про себя Сан Саныч. — Вот уж кому-то не повезло, если один из этих мальчишек его сын!»

Он готов был тотчас же, несмотря на мороз, помчаться обратно в садик, но Саша, как и все в его группе, по неделям находился на круглосуточном содержании, родители забирали детей домой лишь по пятницам. Сегодня четверг, пятнадцать тридцать. Еще целые сутки до этой встречи. Денис на дежурстве, придет завтра утром.

Сан Саныч оглядел клетчатое пальто на сыне, простенькую кроличью шапчонку и нахмурился: Александра могла бы и получше заботиться о сыне. Хотя бы шубку купила. Его вдруг осенило: наверное, тот, с кем она хотела сбежать, бросил ее и теперь бывшая супруга живет одна, едва сводя концы с концами. Конечно же так оно и есть, как он раньше не догадался. И к нему вернуться стыдно, а уж тем более о помощи попросить, и одной нелегко. Его лицо вытянулось от нахлынувшего вдруг сострадания к ней, и он еле сдержал слезы.

Зашел в ванную, плеснул воды на лицо, отдышался. Но уже через минуту Сан Саныч представил самое худшее: она продает себя, чтобы заработать на жизнь. Вот почему и отдала сына в круглосуточный сад. Смирнов не выдержал, выскочил на кухню, налил полстакана водки и залпом выпил. Если б он знал адрес Александры, он бы сейчас пешком пошел к ней.

Провожая друга на волнующую встречу с сыном и одолжив ему по такому случаю свои теплые ботинки, белый шарф и свитер из верблюжьей шерсти, Денис предложил:

— Хочешь, пойду для поддержки?

Сан Саныч задумался. Чем ближе подходил час решающего объяснения, тем большая робость им овладевала. Шутка ли, прийти и сказать: «Саша, я твой отец!» От одной этой мысли у него темнело в глазах и отнимались ноги. А потому поддержка друга ему вовсе бы не помешала.

— Вот ты придешь к ней, к примеру, домой, а там амбал на пороге! — бросал Морозов.

— Какой амбал?

— Ну ты же сам говорил, что она вполне может и того, телом подрабатывать, — смутился дружок. — А у них там у каждой свой сутенер имеется. Я одного видел. Амбал такой, что мы с Арканей вдвоем не отважились ему мозги вправить.

— С каким Арканей?

— Да это неважно. Сняли двух девочек, а они нам после десерта выкатили по двести пятьдесят. И амбал в дверях. Пришлось платить, — Морозов налил по полстакана. — Хотя поначалу договаривались по сто пятьдесят!

— О чем договаривались-то? — нахмурился Смирнов.

— Да какая разница! Ну что, пойти с тобой? — Денис поставил перед ним стакан.

— Нет-нет, в таких делах свидетелей не бывает! Да и встреча с супругой, хоть и бывшей, тонкая материя, брат! — Смирнов вздохнул, поднялся, не став пить водку.

— Ты знаешь, какой зусман на улице?! Околеешь к дьяволу! Прими лучше! Пока доберешься, все выветрится! — схватив его стакан, настаивал Морозов.

— Нет, и водку не буду.

— Да ты че, как не родной?! — Денис решительно махнул полстакана. — Расслабиться надо!

— Когда все свершится, тогда и расслабимся. — Сан Саныч перекрестился на угол кухни, прошептал: — Спаси и помилуй!

— Веришь? — спросил Денис.

— А как же не верить.

— А я вот умом понимаю, что надо, а перебороть себя не могу! Точно не пускает что-то! Как приморозило…