В красном свете фотофонаря все казалось зыбким, нереальным, почти волшебным, и Сашка, затаив дыхание, наблюдал, как отец медленно опускает в воду белую бумагу, на которой постепенно проявлялись черты доброй и приветливой старушки, сидящей у окна в вагоне, сначала проступало одно лицо, а потом второе, на темном стекле. И они оба несли тайный внутренний свет, завораживали, притягивали к себе. Отец казался волшебником, способным творить чудеса.

— Тебе нравится бабушка? — заметив, с каким восторгом сын рассматривает фотографию, спросил Сан Саныч.

— Да. А кто она?

— Просто старушка, мы вместе ехали в электричке. Я увидел ее лицо и не мог оторваться. Меня словно что-то подтолкнуло, я сразу схватился за камеру…

— Она тебе понравилась?

— А как же! Иначе бы я ее не снимал.

— А почему ты маму не снимаешь?

— Я еще не придумал, как это сделать. Надо же придумать. А тут, видишь, само вышло. Два лица, это замечательно!

— А когда ты придумаешь?

— Как придумаю, сразу же расскажу тебе. Потом останется только снять.

Смирнов вдруг подумал, что сделать портрет Нины совсем неплохая мысль. Но снять ее надо обязательно с Сашкой. Придумать простенькую композицию. Вдвоем они будут неплохо смотреться. К примеру, два профиля, глядящих друг на друга. Почти нос к носу. И обязательно поймать разные выражения лиц. В утреннем освещении. Нет, в вечернем, чтоб появилась таинственность, загадка. Надо завтра же поснимать, попробовать.

До Могилевского он дозвонился, записал имена и отчества одного чиновника в министерстве и чиновницы в мэрии. Но сейчас праздники, и до десятого января вряд ли удастся до кого-то дозвониться, а ждать нет сил. Сан Саныч уже на пределе. Да и надо что-то решать, отпуск у него скоро кончается. Скорее всего, он будет увольняться с работы, надо готовиться к выставке, а потом к выпуску книги, да и денег пока хватит. Но ему хотелось бы поехать в Нижнюю Курью и там плотно поснимать. Героев на полвыставки хватит.

Смирнов печатал и проявлял один снимок за другим. Первый сделал контрастным, второй — мягким, размытым, в третьем оставил только оба лица, пригасив все остальное. Сан Саныч искал, экспериментировал, и Сашка терпеливо сидел рядом, следил за его движениями, не выказывая признаков нетерпения или беспокойства. Смирнов сам ахнул, взглянув на часы.

— Батюшки, мама там нас, наверное, потеряла! — воскликнул он и помчался к телефону.

Он проявлял у Дениса, отважившись поехать к нему, несмотря на то что Климов знал эту квартиру и мог установить за ней наблюдение. Но Сан Саныч не мог ждать, он хотел сам удостовериться, что ему удалось снять отличный кадр и у него появится еще одна стоящая работа. А такое случается не часто. Тем более что выставка в Париже — это его звездный час, и он должен показать там все, на что способен. Другой возможности не будет. Время еще есть, но он должен вкалывать каждый день, не теряя ни минуты. Морозов торчал на своем дежурстве, и можно было не суетиться, попробовать разные варианты. И Сашка оказался на редкость понимающим, просто золотым помощником.

— Приезжайте, я уже соскучилась! — тотчас закричала Нина, сняв трубку.

— По кому?

— По обоим! Три часа дня, пора обедать, а Сашке поспать. Вы нарушаете режим!

— Все, мчимся!

Хотя ему совсем не хотелось мчаться, он бы с удовольствием остался и проработал до поздней ночи, перекусив горбушкой хлеба, которую можно круто посолить и съесть с луком. Но как поспоришь с женщиной?

Она не поймет, обидится, назовет эгоистом. «Не думаешь о себе, подумай о ребенке» — вот первый аргумент. Художник всегда одинок. Смирнов это знал. Как и то, что ему вовсе не стоит жениться. Он бы с удовольствием один воспитывал сына. Но это невозможно. Ему никто не отдаст сына. А Сан Саныч еще и влюбился, хорошо зная, что это ведет к полной деградации личности, что бы там ни писали поэты и писатели. Да, это обжигает, но отнимает столько сил, энергии, не говоря уже о нарастающем слабоумии в этот период, что стоило бы запретить себе и думать об этом, но идиотизм и глупость самое радостное состояние на свете, ничего не поделаешь.

— Ты меня не бросишь? — неожиданно спросил Саша, когда они ехали в автобусе к дому.

У Сан Саныча на миг перехватило дыхание. Он взял холодную руку сына и легонько ее сжал:

— Нет, не брошу.

Крикунов в красочном костюме Деда Мороза, с накладной бородой, пышными усами и седым париком волос сидел в бухгалтерии РЭУ, угощая двух пожилых сотрудниц сладкой брусничной наливкой, мороженым и конфетами, одновременно выписывая адреса квартир тех детей, кому были заказаны подарки.

— Значит, Гусева Левы у вас нет, что ж, придется поискать в других микрорайонах.

— В соседнее РЭУ зайдите, может быть, разыщете Гусева, — подсказала главбухша. — Как же так ваш менеджер умудрился адреса потерять? Их обычно в самом заказе проставляют! — не унималась начальница.

Серый придумал для нее легенду, будто молоденький менеджер их акционерного общества «Сервис и услуги» потерял вторые ведомости, где были записаны адреса клиентов, выпив лишнего на радостях рождения сына, и всем Дедам Морозам приходится теперь заново их восстанавливать. Хорошо хоть, им известны муниципальные округа.

— Вот молодые пришли на смену, а той дисциплины, какая у вашего поколения была, уже нет! — желая умаслить работниц, в сердцах высказался Сергей.

— Это точно! — отозвалась главбухша. — У меня дочь уже два места работы сменила, а я пятнадцать лет на одном да двадцать пятый год на этом!

— Сейчас время такое, все ищут, — отозвалась вторая сотрудница.

— Время всегда одинаковое, а вот люди разные, это точно! — твердо сказала главбухша.

— А вот Смирнов Саша? — вклинился в их разговор Крикунов. — Он должен быть у вас?..

— Точно, есть такой! — вспомнила та, что помоложе. — У них еще разные фамилии! У мальчика Смирнов, а у мамаши Асеева! Она недавно усыновила малыша. Это четырнадцатый дом по улице Пархоменко, квартира сорок четыре!

— И телефончик бы неплохо подсказать на всякий случай! — попросил гость.

Ему с радостью продиктовали и номер телефона.

— Вот и замечательно! С наступающим праздничком, мои красавицы! Что бы я без вас делал? С наступающим Новым годом! С новым счастьем! — Серый поднялся, опрокинул рюмку наливки и, поблагодарив женщин, удалился.

Главное он сделал, достал адрес с телефоном. Теперь только не вспугнуть мамашу и деликатно обойти этого фотографа. У последнего острый глаз, он узнает его в костюме, гриме и в наклейках. Значит, надо дождаться, пока тот исчезнет из дома, если, конечно, носатый снова прилепился к этой семье. Вот уж он преподнесет ему новогодний подарочек, который фотограф всю жизнь будет помнить. Это посильнее, чем удар в пах. Боль уже прошла, и о ней можно не вспоминать, а вот о его подарке господин Смирнов никогда не забудет.

Пока сидел в душной бухгалтерии, весь вспотел, но наклейки снимать не решался. Теперь же, выскочив на улицу, стащил дед-морозовский колпак, задрал бороду, чтобы проветриться. Светило оранжевое солнце, и с деревьев, падая, искрясь в воздухе, осыпался сухой снежок. Он посидел так минут пять, потом вспомнил об адресе, который достал, и решил провести разведку боем.

Серый быстро нашел улицу Пархоменко, дом и нужный ему подъезд, толкнул дверь, но она оказалась закрыта. Возвращаться в РЭУ и выспрашивать код у коммунальных сплетниц не хотелось. Дед Мороз постоял около подъезда и через несколько минут, благодаря подошедшему жильцу, узнал те три цифры, с помощью которых открывался кодовый замок. Он поднялся на третий этаж. Потоптался около дверей, где жил Саша Смирнов, прислушиваясь к звукам, доносящимся из квартиры, но ничего не услышал. Потом не выдержал, позвонил.

Послышались шаги, дверь открыла молодая женщина, видимо та самая Нина Платоновна Асеева, взявшая ребенка на воспитание. Но тогда выходит, что Смирнов доводится ему родным отцом, который спустя пять лет разыскал его. Что ж, тем с большей радостью Серый прервет этот отеческий полет.